Рисорджименто - Олеся Шеллина

есьм воздам! — раздался зычный голос в полной тишине, воцарившейся на площади. Абелли сделал рывок в мою сторону в тот самый момент, когда раздался взрыв.

Меня отбросило в сторону капитана, который, несмотря на панику и воцарившийся на площади хаос, оказался возле меня в мгновение ока. Было больно, было чертовский больно во всем теле так, как никогда не было. Я пыталась вымолвить хоть слово, но из груди раздался только хрип, усиливающий боль. Какая-то солоноватая жидкость во рту перекрыла дыхательные пути, и я закашлялась, пытаясь очистить рот от, как оказалось, крови, но как только мне это удалось, я не могла сделать вдох, и паника лишь усилила боль, от которой я не могла даже пошевелить рукой.

— Тише, девочка моя, все будет хорошо, — Ванька, взявшийся словно из ниоткуда, положил мою голову себе на колени и что-то прокричал куда-то в сторону. Темнота резко накрыла меня, унося с собой эту нестерпимую боль.

Глава 17

Иван

Когда грохнул взрыв, я был уже близко от помоста. Сивка относительно привыкший к взрывам и грохоту только слегка притормозил, но мне больше было и не нужно. Соскочив на помост на ходу, я бросился к упавшей Катерине. Быстро ощупав тело и голову, убедился, что вроде бы ничего сильно страшного нет, хотя пара ребер явно сломано. И это чертовски больно, гораздо больнее, чем опаснее, но суть от этого не меняется. Когда ты пару лет проводишь в походах, то волей-неволей осваиваешь некоторые навыки целительства, чтобы просто не сдохнуть, пока хоть какой-нибудь лекарь до тебя доберется, ну, или ты до него, тут как повезет. Главное, чтобы внутренних повреждений не было. Очень осторожно, я открыл рот Кати и заглянул внутрь. Ну что же, разговаривать ты пару недель много не сможешь, да и потом будешь слегка шепелявить. От удара зубы прокусили язык, откусив кончик. Отсюда и кровь, залившая весь рот. Потерпи, родная, все будет хорошо.

Убедившись, что Катька не умирает, что бы она не думала сейчас, я передал ее подбежавшим охранникам, в тот момент, когда она застонала и на мгновение приоткрыла глаза, что было довольно обнадеживающим признаком, и приказал принести какие-нибудь жесткие носилки, потому что все еще опасался, вдруг я ошибся в определении повреждений? Очень осторожно Катерину переложили на носилки, и я отправил ее в сопровождении десятерых охранников в замок. Объяснять, что нужно будет сразу же позвать лекаря, не нужно было. Когда ее унесли, я поднялся во весь свой немалый рост и осмотрелся. Пора разобраться, что здесь происходит и навести уже порядок.

Прежде всего, нужно отправить восвояси толпу, которая, хоть и не бузила, но расходиться не спешила. Все напряженно смотрели то на меня, то на стоящего в окружении охраны мужика, с весьма характерной внешностью, выдающую турка за километр, то переводили взгляды на святош. Ситуация была взрывоопасная, но вполне управляемая. Понятно, что подогревали людей святоши, так что надо сразу дистанцировать их от меня и моих людей, ну и от толпы, разумеется, которую они могут раскочегарить, даже, несмотря на воинов, берущих зевак в кольцо и отделяя друг от друга небольшими группами. Миланская армия, которая вроде бы базировалась здесь, с толпой, как оказалось, работать умела, но тут заслуга больше их капитана, который довольно умело распределил имеющиеся силы. Моя армия все еще в пути, но юный герцог Савойский смотрит на меня горящими глазами, и, чтобы не потерять столь ценного союзника, нужно думать и принимать решения очень быстро.

— Народ Милана, — я поднял руку и стоящий вокруг гул начал стихать. Странно, что они даже на взрыв не сильно отреагировали. Наверное, не в первый раз здесь такое происходит. Прикрывший Катьку наемник медленно поднялся, держась за голову, и пристально глядя на меня. — Я не знаю, что здесь произошло, но, уверяю вас, я разберусь, и виновные будут наказаны, в этом прошу мне поверить. Вера. Вера однажды привела моего предка, которого звали Владимир под стены Царьграда, великого Константинополя, и только Вера позволила ему защитить стены вечного города. Тогда эта Вера поселилась в его сердце, и он принес ее на мою исконную землю, подарив ее всем людям Руси. Тогда мы были неделимы — христиане! Не было католиков, протестантов, православных. Только те, кто верили в Христа и несли его слова, и восхваляли его, и отца его, и мать, святую деву Марию. И, что бы не говорили вам священники, мы все еще остаемся христианами. И перед великой бедой, что несут нам османы, захватившие и осквернившие Константинополь, не видят перед собой разницы, которую пытаются навязать нам некоторые представители церквей, и мы позволяем снова разделить нас, как тогда, когда впервые Константинополь был взят иноверцами. Они видят лишь крест, — я освободил руку от латной перчатки и вытащил напоказ свой нательный крест на серебряной цепи, впервые порадовавшись тому, что он такой большой. — И этот крест — символ крови Христовой, которую тот пролил за всех нас, беря на себя наши грехи, вы хотите вот так походя растоптать? — по площади прокатился рокот, но я поднял руку, и все снова замолчали. — Я знаю, о чем говорю. Пять лет назад хан Ахмат собрал Большую Орду и двинул ее на Запад. Шесть царевичей, кроме самого Ахмата пошли с ним. Такой большой Орды не собирали еще ни разу. И, если бы я с верными мне людьми не остановил их, они прошли бы еще дальше, и смели бы все на своем пути, и дошли бы до ваших краев, не останавливаясь, потому что им не нужны были ваши земли. Только души христианские, только ваши жены и дети, которых бы они угнали в рабство. И стоя там, глядя в глаза Ахмату, потому что между нашим войском и многотысячной Ордой, которой не было видно ни конца, ни края, была лишь неширокая река. Была лишь доблесть, понимание того, что, если мы дрогнем, если отступим, то ничто не сможет удержать эти орды, которые подобно Библейской саранче падут на земли Европы, и была вера в то, что Господь не оставит нас. И Он не оставил. И вот сейчас, я смотрю и не верю своим глазам: наши священники хотят столкнуть нас, братьев и сестер во Христе лбами, и мы допускаем это? Ответьте мне люди Милана, как это случилось? Неужели Он отвернулся от