КГБ в Японии. Шпион, который любил Токио - Константин Преображенский

Зачем же КГБ решился на это? В первую очередь, разумеется, ради того, чтобы засвидетельствовать свою лояльность всесильному Червоненко, личному другу Брежнева — ведь в разговоре с ним пекинский посол запросто мог пожаловаться на то, что резидентура ему не помогает, и ее в один день полностью бы заменили. Во-вторых, не исключено, что и советник не устраивал КГБ. Скорее всего, он был слишком строптив и не соглашался стать агентом; а может быть, уже будучи им, начал уклоняться от того, чтобы по делу и без цела доносить на своих товарищей, и КГБ решил примерно наказать его: ведь не случайно посол Червоненко рассказал о секретной пленке не самому советнику наедине, а прямо на собрании, в присутствии всего руководящего состава посольства, который, без сомнения, доведет эту весть до сведения всех дипломатов, торговых работников, журналистов и членов их семей.

Итак, похоже, КГБ этим необычным жестом обнародования запретной звукозаписи достигал сразу двух целей: заручался личной поддержкой могущественного Червоненко и наказывал чем-то провинившегося перед ним советника.

Но все-таки главным объектом его слежки являлись не профессиональные дипломаты, а сотрудники советской разведки, находящиеся под особым контролем. Механизмы звукозаписи в их квартирах работают постоянно.

Ведь разведчика очень легко уличить в нарушении шпионской дисциплины. Человек — слабое существо, и он волей-неволей допустит какое-нибудь, пусть и косвенное, упоминание о шпионаже, которым только и занимается с утра до ночи.

Или жена спросит его, во сколько вечером он вернется, хотя все советские служащие приходят домой ровно в шесть часов, после окончания рабочего дня в посольстве или торгпредстве. Или сам он случайно обмолвится по офицерской привычке, что сегодня до девяти вечера будет дежурить, хотя дежурства до этого часа бывают только в резидентуре или, наконец, дети поинтересуются, будет ли он опять работать в воскресенье, хотя всем известно, что официальные советские учреждения по воскресеньям закрыты.

Все эти мелочи постепенно накапливаются в управлении «К» до тех пор, пока на их основе можно будет составить обстоятельное официальное заключение о нарушении тем или иным разведчиком норм конспирации и отправить его в Москву. А бывает и так, что письмо это в штаб-квартиру не посылают, а дают его прочитать самому разведчику.

Тот, разумеется, краснеет, бледнеет, потом начинает доказывать, что это всего лишь случайные оговорки и японская контрразведка, даже прослушав их, не смогла бы составить себе полной картины его разведывательной деятельности и даже заподозрить в принадлежности к советской разведке, потому что он мог дежурить в парткоме, а в воскресенье быть занят подготовкой доклада на партсобрании.

Но управление «К» ничем не переубедишь, потому что мнение японской контрразведки интересует его в последнюю очередь. Гораздо важнее для нею мнение руководства советской разведки. Снисходительно улыбаясь, работники управления «К» проводят с незадачливым сотрудником резидентуры беседу о том, что он, ради исправления своих ошибок, должен теперь стать агентом управления «К» и доносить на своих товарищей по разведке. Осмелился ли кто-нибудь возмутиться по этому поводу, не знаю, зато мне хорошо известно, что среди сотрудников КГБ в Токио, да и не только в Токио, чрезвычайно распространено наушничество друг на друга. Метод при этом используется чисто контрразведывательный, свойственный управлению «К»: глубокомысленное и ложное истолковывание отдельных неосторожных слов, на первый взгляд совершенно нейтральных. К сожалению, этот способ можно назвать и чисто русским по духу, потому что в нашей стране издавна опасались свободного слова. Поэтому интерес к произнесенному кем-либо слову в нашей стране иной, чем в других странах: мы обращаем внимание не только на его смысл, но и на то, где, кем и в какой связи оно было произнесено, что говоривший при этом имел в виду и о чем он умолчал. Причиной этого является многовековое отсутствие свободы слова и тоталитарный характер общественного устройства.

IV

Контроль силой страха

Резидентура КГБ в Токио желает быть осведомленной не только в том, чем заняты ее сотрудники. Она хочет знать даже то, о чем они говорят — и в непринужденных беседах друг с другом, и даже дома, с женой и детьми.

Этот интерес считается настолько закономерным, что его даже не особенно маскируют. Помню, как заместитель резидента по научно-технической разведке, беседуя со мной в первый день после приезда в Токио и давая наставления о том, как разведчику надо себя вести, напоследок заявил твердым голосом и глядя на меня в упор:

— И обязательно ходи пить пиво с товарищами!..

Я не придал этому большого значения и в течение нескольких месяцев так ни разу и не последовал этому совету в основном из-за нехватки времени.

И тогда заместитель резидента напомнил мне об этом сам, спросив недовольным голосом, почему я все-таки не посещаю вместе с приятелями-разведчиками пивной бар.

И тогда я понял наконец тайный смысл этого поручения: некоторые из любителей пива потом докладывали содержание бесед руководству. Ведь о чем чаше всего говорят между собой коллеги-разведчики, полагающие, что их никто не подслушивает? Обсуждают ошибки резидента и его заместителей, дружно ругают соглядатаев из управления «К», сплетничают друг о друге, обнажая собственные же слабости — один из них, оказывается, часто ссорится со своей женой, другой злоупотребляет алкоголем, третий экономит на еде, чтобы скопить денег на машину. Вся эта информация как раз и интересует как резидента, так и управление «К»! Считается, что личными недостатками или слабостями разведчиков может воспользоваться японская контрразведка, и поэтому управление «К» сообщает данные о них, как бы заботясь о безопасности самих разведчиков, уберегая их от японской вербовки. Но как раз именно японцы-то никогда и не пользуются личными изъянами сотрудников резидентуры, в то время как наша контрразведка, наоборот, делает это с особенным тщанием.

Итак, мне надо было срочно придумать какой-нибудь веский довод, который освободил бы меня навсегда от этого обременительного и весьма опасного совместного пития пива.

— Видите ли, — сказал я заместителю резидента извиняющимся тоном, — я ведь выступаю под прикрытием корреспондента ТАСС в то время как большинство наших товарищей работает в торгпредстве. Именно поэтому они и ходят пить пиво в немецкий ресторан «Цубамэ», что недалеко от Готанды. ТАСС же расположен на другом конце юрода, в Синдзюу. Если я буду приезжать туда ради того, чтобы опорожнить кружку пива, японская контрразведка, без сомнения, догадается, что нас объединяет нечто гораздо более важное — торгпредство и ТАСС по работе никак не связаны, и не могу же я легендировать каждый свой приезд в торгпредство необходимостью интервью!..

Начальнику ничего не оставалось, кроме как согласиться с моей аргументацией, хотя он, разумеется, понял, что я просто избегаю лишних застольных бесед. Как и многие журналисты, я невоздержан на язык, потому что слово служит моей профессией. Мне хватает того, что и в разговорах с коллегами в ТАСС я допускаю неосторожные шутки по поводу нашего государственного устройства, которые моментально становятся известными управлению «К».

Итак, заместитель резидента больше не призывал меня ходить с друзьями-чекистами в ресторан «Цубамэ», но зато очень скоро офицер безопасности пригласил меня в свой кабинет.

— Видишь ли, мы очень недовольны корреспондентом ТАСС Ш., — заявил он, озабоченно покачивая головой и искоса наблюдая за моей реакцией. — Мы больше не доверяем ему Более того, мы даже хотим поставить у него в кабинете технику 1 подслушивания!..

Далее он объяснил, что прямо сегодня, сейчас, я должен отвезти в ТАСС как бы к себе в гости сотрудника резидентуры, занимающегося шпионской техникой. Осматривая служебные помещения ТАСС, мы заодно зайдем и в кабинет Ш., где специалист прикинет, в какой из углов лучше вмонтировать подслушивающее устройство. Самого Ш. в тот день не было в Токио, он выезжал в другой город.

Эта просьба не понравилась мне. Почему управление «К» решило поручить это мне, а не другому сотруднику разведки, также работавшему в ТАСС и намного превосходившему меня по возрасту. Он был серьезный, неразговорчивый и, на мой взгляд, в большей степени подходил для столь деликатных поручений.

Но делать нечего: специалист по технике уже ждал меня во дворе посольства. Мы сели в машину и понеслись по хайвэю в Сичдзюку Всю дорогу мы молчали: разговаривать на служебные темы в автомобилях запрещено, поскольку и там может стоять подслушивающее устройство, а никакие личные отношения нас не связывали.

Когда мы прибыли в ТАСС, я объяснил старшему корреспонденту Зацепину, что ко мне в гости приехал приятель из посольства и я хотел бы показать ему наши помещения. Зацепин, будучи человеком очень проницательным и опытным, лишь иронически улыбнулся, сразу сообразив, что к нам пожаловал кто-то из КГБ. Зачем — ему не полагалось знать…