Испанский смычок - Андромеда Романо-Лакс

— Эти дамы надевают черное по воскресеньям, Фелю, — сказала королева. — На празднество они оденутся более ярко. Герцогиня, о которой я говорила, будет в голубом платье.

— А если нет?

— Ей только что прислали его по почте из Парижа. Она его наденет.

Моя задача, как объяснила королева, не дать герцогине покинуть танцевальный зал отеля.

— Но я буду занят игрой.

— Вот именно. Пока ты играешь, она не уйдет. Она воображает себя царицей бала. И не захочет пропустить ни одного танца. Она завладеет королем на весь вечер, если, конечно, он ей это позволит.

— Вы говорите об этом так спокойно?

— В зале, на людях, это не страшно. Но если они оставят зал вместе… — Ее голос дрогнул. — Я этого не перенесу.

Я ждал дальнейших указаний.

— Но даже если все сложится дурно, — продолжила она, — на балу будет министр, который сможет принять меры.

— Министр?

— Это самый надежный человек в кабинете короля.

— Значит, королю обо всем известно?

— Он ничего не смог бы предпринять, даже если бы знал. Кроме того, мы защищаем его от самого себя. Ты уже знаешь больше, чем нужно.

— А почему бы министру не проследить за герцогиней?

— Он будет приходить и уходить, разговаривать с гостями, переходить из одной гостиной в другую, исполнять множество других важных обязанностей. Он не может каждую минуту оглядываться. Это привлечет к нему излишнее внимание.

— Прошу меня простить, — сказал я. — Но я не уверен, что все понял правильно. — Не мог же я прямо сказать, что каждый в городе знает о похождениях короля? Одной изменой больше, одной меньше.

— Церковь выступает против нового налога, — немного раздраженно заговорила она. — Это немалые деньги. Крайние клерикалы как никогда сильны, и либералы теряют терпение. Король не может удовлетворить и тех и других. Я не уверена, что он вообще может кого-либо удовлетворить. — Она глубоко вздохнула: — Герцогиня и ее муж — открытые противники нового налога. Если король будет открыто ей потакать, народ сделает свои выводы. У короля есть выбор… Говорят, в Гибралтаре стало тесно после того, как португальские республиканцы взяли Лиссабон. Речь не о чувствах, Фелю. Речь о влиянии. Мы должны быть уверены, что между обеими сторонами сохраняется равновесие.

Я вспомнил Персиваля в сполохах факельного огня. «Ты должен показать им, на чьей ты стороне…»

— Что тут сложного? — нетерпеливо вздохнула королева. — В чем ты сомневаешься?

Лицо Персиваля скрылось в тени. «Мы никому не причиним вреда…»

— В ответе будет герцогиня, а не ты, — успокоила меня королева. — Твое дело — исполнять музыку. — И добавила мягко: — Принеси виолончель, сыграй мне что-нибудь. Может, меня озарит новая мысль.

Играть мне было труднее, чем всегда. Вставка в виде драгоценного камня, оправленного в небольшое серебряное кольцо, немного утяжелила колодку смычка. Конечно, к этому надо было просто привыкнуть. И вообще, я всегда считал, что у каждого смычка свои особенности. Плюс ко всему сказались последствия болезни, перенесенной в Кампо-Секо. Однако владение смычком служило предметом моей особой гордости: я надеялся, что гибкость движения и легкость касания запомнятся моим слушателям и станут своего рода моей фирменной маркой.

До открытия «Рица» оставалось два дня. Я собрал группу, участники которой признавали во мне лидера. Мы вместе составили программу, уделив основное внимание танцевальным произведениям, что давало мне возможность вести наблюдение за толпой. Утром знаменательного дня я отправился к портному забирать костюм, который отдавал переделать перед отъездом в Кампо-Секо. «Он был готов еще три недели назад, — пожурил меня мастер. — Я уж собирался его продать. Думал, вы уехали из страны».

Три недели! Как летит время. В Кампо-Секо закончили сбор винограда. И Персиваль с дружками в любую ночь могут снова наведаться к отцу Базилио. Но я уже далеко: у меня своя жизнь, у меня моя музыка и люди, которым я нужен и которые меня ценят.

Перед входом в отель развевалось с полдюжины национальных флагов. В полированном паркете отражался свет канделябров. Наш квартет расположился в передней части Сала Реаль — вытянутого в длину зала с белыми стенами, украшенными витиеватой лепниной. Я присел в кресло возле огромного квадратного зеркала, занимавшего почти всю стену, и начал разглядывать гостей.

Пока изысканно одетые дамы и мужчины в смокингах заполняли зал, мы исполняли простые мелодии Гайдна. Постепенно набралось около двух сотен человек. Во время первого перерыва гостиничный бой подал мне на подносе бокал с прозрачной жидкостью, которую я, не задумываясь, проглотил. Это оказался джин. Я еще переводил дух от крепкого напитка с ароматом можжевельника, когда мужской голос шепнул мне в ухо: «Если понадобится, можете послать за мной этого парня».

Я быстро оглянулся, но заметил лишь удалявшийся от меня силуэт. Зато я услышал, как к нему обратился другой мужчина, нечаянно его задевший: «Извините, дон Перес». Значит, ко мне подходил сам министр. Парнишка, подавший мне джин, стоял у зеркала и изучал жемчужного цвета пуговицы на своих белых перчатках.

Вскоре объявили о прибытии короля, и мы заиграли национальный гимн. Последовали речи и тосты: за Париж и французского архитектора, за Испанию, за короля. Я выпил еще один коктейль и немедленно об этом пожалел: отражавшиеся в зеркалах сверкающие канделябры заплясали у меня перед глазами. Я попытался сосредоточиться и отыскать в толпе голубое платье. Это было нелегко — весь зал был залит бирюзовым светом. Но вот гости зааплодировали заключительной речи, и я наконец увидел бледно-голубые оборки, каскадом опускавшиеся к полу, а над ними — обнаженную узкую спину в глубоком вырезе платья. Мне казалось, что стоит мне дотронуться до зеркала, и мои пальцы прикоснутся к этой спине. Я потряс головой, прогоняя наваждение, и поманил пальцем боя.

— Послание министру? — шепнул он.

— Нет, — крикнул я так громко, что он чуть не подпрыгнул. — Еще джину!

Гостей еще прибыло, стало тесно, так что в зале без конца звучали извинения. Обтянутые декоративной тканью кресла пустовали. Никто не желал сидеть.

Скрипач тронул меня за рукав, пробуждая меня от грез. Мы заиграли вальс, и центр зала стал похож на водоворот. Танцевал король, но не с герцогиней, а с пожилой дамой в платье с пышными рукавами, которые развевались, как крылья. Герцогиня стояла в стороне и беседовала о чем-то с несколькими молодыми и красиво одетыми дамами. В зале не было ни одного черного одеяния. Здесь становилось все жарче. Лица танцующих блестели испариной.