Левая рука тьмы: Левая рука тьмы. Планета изгнания. Гончарный круг неба. Город иллюзий - Урсула Ле Гуин

Ее обычно используют купцы, поддерживающие связи со своими агентами в Архипелаге, в Сите и Перунтере. Цена была довольно высокая. Но все же доступная, меньше стоимости подержанной печи Чейва.

Мои десять минут пришлись на начало третьего часа — вторая половина дня. Я не хотел возвращаться на ферму Тессичера и побродил по Сассиноту, хорошо пообедав в одном из трактиров. Несомненно кархидская кухня лучше орготской. За едой я вспоминал замечания Эстравена об этом, вспомнил, как он вчера вечером говорил: «Я предпочел бы остаться в Кархиде». Я не в первый раз задумался, что же такое патриотизм, из чего состоит истинная любовь к родине и почему эта любовь так часто переходит в фанатизм.

После обеда я опять бродил по Сассиноту.

Городские улицы, магазины и рынки казались мне чем-то нереальным. Я еще не отвык от одиночества во льдах. Мне было тревожно среди незнакомцев, мне не хватало постоянного присутствия Эстравена.

В сумерках я поднялся по утрамбованному снегу на улицах к радиостанции. Меня впустили и показали, как пользоваться радиопередатчиком. В назначенное время я послал сигнал пробуждения на запасной спутник, находившийся на стационарной орбите в трехстах милях над Южным Кархидом. Он предназначался как раз для таких ситуаций. Ансибла у меня не было, и я не мог попросить Юллул вызвать мой корабль. Не было у меня ни времени, ни оборудования для установления прямой связи с кораблем на околосолнечной орбите. Передатчик Сассинота вполне подходил для этих моих целей. Но спутник не мог ответить, он просто должен был передать мой сигнал на корабль. Я не знал, правильно ли я поступил, послав сигнал. Приходилось мириться с этой неопределенностью. Пошел сильный снег, и мне пришлось провести ночь в городе. Я недостаточно хорошо знал дорогу, чтобы идти в темноту, в снег. У меня еще оставались деньги, и я пошел в гостиницу. Здесь я поужинал и лег спать в одной из спален. Я уснул с чувством безопасности и приятной уверенности, что Кархид очень добр к чужестранцам. С самого начала я правильно выбрал место приземления и теперь вернулся к нему. Я проснулся очень рано и до завтрака вышел к ферме Тессичера.

Восходящее солнце, маленькое и холодное на ярком небе, отбрасывало на восток тени от каждого бугорка, на дороге перемещались пятна света и тьмы.

Никто не шел по заснеженным полям, но где-то вдали навстречу мне двигалась на лыжах маленькая фигурка. Задолго до того, как стало видно его лицо, я узнал Эстравена.

— Что случилось, Терем?

— Мне нужно уходить к границе, — сказал он, не останавливаясь.

Он тяжело дышал. Я повернулся, и мы пошли рядом на запад. Я с трудом поспевал за ним. Там, где дорога поворачивала к Сассиноту, он сошел с нее и пошел, пересекая замерзшую Эй. Берега были крутые, и в конце подъема мы оба были вынуждены остановиться и отдохнуть. Наше состояние не позволяло нам долго выдержать такой темп.

— Что случилось? Тессичер?..

— Да, я слышал, как он сообщал по радио на рассвете о моем прибытии.

Грудь Эстравена поднималась и опускалась рывками, как в тот день, когда он лежал на краю глубокой пропасти.

— Тайб назначил цену за мою голову…

— Проклятый неблагодарный предатель, — возмутился я, запинаясь и имея в виду не Тайба, а Тессичера, который предал друга.

— Я многого и не ждал от него. Но слушайте, Дженри. Возвращайтесь в Сассинот.

— Не раньше, чем увижу вас на той стороне границы, Терем.

— Там могут быть орготские стражники.

— Я останусь на этой стороне. Ради бога…

Он улыбнулся, все еще тяжело дыша, встал и пошел, я за ним.

Мы шли на лыжах через заснеженные поля, по полям и холмам спорной долины. Спрятаться было негде. Яркое небо, белый мир и две лыжни на снегу.

Неровная местность скрывала от нас границу, пока мы не оказались от нее менее чем в одной миле, и вдруг мы ясно увидели ее, обозначенную изгородью: верхушки кольев, выдававшиеся на несколько футов из снега, выкрашенные в красный цвет. На орготской стороне никого не было видно, но по ту сторону изгороди шли следы лыж, а южнее двигались несколько маленьких фигур.

— Охрана на этой стороне. Придется ждать темноты, Терем.

— Ищейки Тайба, — выдохнул он и свернул в сторону.

Мы отступили за невысокий холм, который только что преодолели, и стали искать убежище. Весь день мы провели в небольшом углублении между деревьями хеммен, чьи красноватые ветви низко гнулись над нами под тяжестью снега. Мы обсудили много планов продвижения на север или на юг, чтобы выйти из этого района, уходя в холмы к востоку от Сассинота, даже возвращаясь на север, в безлюдную местность. Но каждый раз план отвергался. О присутствии Эстравена известно, и мы не можем путешествовать по Кархиду открыто, как раньше. Мы вообще не могли пройти большое расстояние. У нас не было ни палатки, ни пищи, ни сил. Оставалось только прорываться сквозь границу. Забравшись поглубже под дерево, мы прижались друг к другу в поисках тепла.

Эстравен задремал, но я был слишком голоден и замерз, чтобы спать. Я в оцепенении лежал рядом с другом, стараясь вспомнить строки, которые он однажды цитировал:

«Два есть одно; жизнь и смерть лежат рядом».

И мы как будто оказались на льду, но без убежища, без пищи, без отдыха. У нас ничего не было, кроме дружбы, но и ей близился конец.

К вечеру небо потемнело и температура начала падать. Даже в безветреннем углублении стало невозможно сидеть без движения. К заходу солнца я начал дрожать, как в фургоне орготского грузовика.

Тьма, казалось, никогда не наступит.

В сумерках мы оставили углубление и, прячась за деревьями и кустами, направились к границе.

Вскоре мы увидели ее — несколько бледных пятен света на фоне снега. Ни огонька, ни движения, ни звука. На юго-западе виднелись огоньки — какая-то сотрапезническая деревушка в Оргорейне, где Эстравен может надеяться на ночлег — по крайней мере в ближайшей добровольческой ферме. Ведь у него были подложные документы. Только тут я понял, на что он идет.

— Терем, подождите…

Но он уже несся вниз по склону — великолепный стремительный лыжник, на этот раз не дождавшийся меня. Он унесся по длинной дуге. Он ушел от меня прямо на ружья пограничников. Я думал, они прикажут ему остановиться. Откуда-то ударил свет, но я в этом не уверен. Во всяком случае он не остановился, он несся к границе, и его застрелили раньше, чем он до нее добрался. Они использовали мародерские ружья, стреляющие куском металла. Когда я примчался к нему, он умирал, лежа на снегу. Грудь у него была разодрана. Я взял его голову в руки и заговорил с ним, но он не отвечал. Он что-то неразборчиво говорил. Только один раз я ясно разобрал: «Арек!» — и все. Я держал его, скорчившись на снегу, пока он не умер. Мне позволили это. Потом меня оттащили, а его унесли. Я пошел в тюрьму, а он во Тьму.