Пёрл-Харбор, 7 декабря 1941 года - Быль и небыль - Николай Яковлев

Грю, находившийся в Токио и имевший возможность вплотную наблюдать политическую обстановку в столице Японии, не мог понять неуступчивости собственного правительства. 29 сентября он предупредил Вашингтон: если встреча между Коноэ и Рузвельтом не произойдет, тогда правительство падет и будет заменено "военной диктатурой, которая не захочет избежать столкновения в лоб с Соединенными Штатами"{206}. Отправив телеграмму, посол пометил в своем дневнике: "Для премьер-министра Японии потрясти все прецеденты и традиции, а в этой стране их так чтят, и выразить желание явиться со шляпой в руке для встречи с президентом США на американской земле - одно это служит мерилом решимости правительства ликвидировать громадный вред, причиненный отчуждением нашей могучей и потенциально разгневанной страны"{207}. Однако Рузвельт упорно отклонял все попытки японского правительства убедить его встретиться с Коноэ.

Неуступчивость Соединенных Штатов привела к резкому падению престижа правительства Коноэ в Японии. Напрасно он силился убедить военных, что на переговорах с Рузвельтом, если когда они и состоятся, он будет с ними. Напрасно он обращал внимание на список "миролюбивых" генералов и адмиралов, включенных в делегацию. Они принадлежали к крайней военщине, некоторые из них знали даже о подготовке Пёрл-Харбора! Главный представитель от флота адмирал Иосида, в прошлом военно-морской министр. От армии - заместитель начальника генерального штаба генерал-лейтенант Осаму Цукада. А чего стоил "маньчжурский Лоуренс" генерал-лейтенант Кэндзи Доихара, возглавлявший японские спецслужбы в Китае. Экстремистам все было мало, они требовали призвать более энергичных людей к управлению страной.

Тодзио пришел

20 сентября на очередном заседании Координационного комитета военные предъявили Коноэ ультиматум - вынести решение о начале военных действий не позднее 15 октября. В противном случае вооруженные силы не смогут должным образом подготовиться к операциям в конце года. Военные планировщики рассчитали, что весенняя распутица в Сибири кончается в марте. После чего возможны операции против Советского Союза. Исходя из этого, на овладение районом Южных морей отводилось 120 дней. Следовательно, войну против США и Англии нельзя начать позднее начала декабря{208}.

Коноэ впал в отчаяние. Он уехал "отдыхать". Злоязычные в столице давно заметили странное совпадение: стоило назреть кризису, как премьер ощущал острую потребность в отдыхе. 1 октября он вернулся к делам, а 2 октября пришел, наконец, ответ из Вашингтона: Рузвельт отклонил предложение о встрече.

Коноэ поделился с коллегами давней мечтой стать монахом в буддийском монастыре. Тодзио заметил, что в жизни человека бывают такие случаи, когда ему лучше прыгнуть с закрытыми глазами с террасы Кийомиятцудера (буддийский храм в окрестностях Киото), нависшей над обрывом. Коноэ согласился, что такая идея может прийти человеку в голову, но он, как премьер страны, не может согласиться, что именно так следует решать проблемы, стоящие перед Японией.

Семейные праздники обычно смягчают сердца людей. По этой причине, а также для безотлагательного вынесения решения о дальнейшей политике князь Коноэ приурочил совещание руководителей правительства ко дню своего рождения - 12 октября. В это воскресенье ему исполнилось пятьдесят лет. Министры собрались в доме именинника. Пристойной, приличествующей случаю беседы не получилось.

- Мы стоим на распутье и должны решить либо в пользу мира, либо в пользу войны. Я считаю, что решение целиком и полностью зависит от премьера, - холодно заметил военно-морской министр.

- Я бы высказался за продолжение переговоров... - нерешительно начал Коноэ. Тодзио прервал князя и, чеканя фразы, произнес:

- Решение премьера поспешно. Коротко говоря, вопрос сводится к следующему: есть или нет возможность успешно завершить переговоры. Вести переговоры, в которых нет надежды на успех, и в конечном итоге упустить благоприятные условия для начала военных действий чревато серьезными последствиями.

Повернувшись к министру иностранных дел, Тодзио осведомился, есть ли возможность добиться сдвигов в переговорах. Тот ответил, что основное разногласие - вопрос о пребывании японских войск в Китае. Если армия уступит, тогда, быть может, можно рассчитывать на успех переговоров.

- Пребывание войск в Китае - вопрос жизни и смерти для армии, и здесь никакие уступки невозможны, - отрезал Тодзио.

- Разве нельзя, - мягко заметил Коноэ, - на время забыть о славе и пожать плоды, выполнить формальности, на которых настаивает Америка, причем результат будет тот же самый, что и "размещение войск"{209}.

Тодзио не хотел и слышать об этом. Четырехчасовое совещание окончилось безрезультатно, день рождения Коноэ был безвозвратно испорчен. Гости разошлись сумрачные, а у князя опустились руки. Он видел, что дни его премьерства сочтены.

14 октября Коноэ сделал последнюю попытку, переговорив до начала заседания кабинета с глазу на глаз с Тодзио. Он обратил внимание генерала на то, что никто не может предсказать продолжительность войны с США, если Япония решится "выпустить стрелу из лука". Может быть, пять лет, может быть, десять. Князь провел параллель с курсом Японии в русско-японскую войну в 1904 году, что так любили делать многие лидеры в Токио. Он напомнил, что 4 февраля 1904 года перед окончательным решением о нападении на Россию император вызвал доверенного советника маркиза Ито и спросил его, есть ли вероятность полной победы. Ито ответил, что нет, но Япония сможет закрепить первоначальные успехи быстрым заключением мира при посредничестве Соединенных Штатов.

Ныне, взывал князь, такой третьей державы-посредницы сыскать невозможно. А дела Германии на восточном фронте идут неважно. Не лучше ли, предложил Коноэ, как-то разрешить "китайский инцидент", подождать исхода войны в Европе и сыграть решающую роль на мирной конференции, опираясь на военную мощь империи.

Тодзио не тронула взволнованная речь Коноэ. Он мрачно заметил, что премьер уделяет слишком много внимания слабостям Японии, забыв, что и у Соединенных Штатов есть слабые места. "Вообще я думаю, что разногласия в политике порождаются несходством наших характеров", - заявил Тодзио и откланялся.

На заседание кабинета, состоявшееся позднее в тот же день, Тодзио явился в состоянии крайнего озлобления. Нисколько не сдерживаясь, он обрушился на политиков. Министры замерли на своих местах. Попытка Тоёда объяснить цели дипломатии вызвала яростный приступ бешенства у Тодзио. Он исступленно бранился, обвинял дипломатов в том, что они срывают все и вся. Впервые кабинет увидел Тодзио в действии. После его нападок на Тоёда никому не захотелось продолжать дискуссию. Военщина устами Тодзио дала ясно понять, что нынешний кабинет неприемлем. Военный министр ушел, оставив правительство в растерянности. Вскоре через посланца он передал Коноэ: пусть премьер больше не ищет встречи с ним, генерал не может за себя поручиться.