Украденная дочь - Клара Санчес

По правде говоря, эта странная Вероника привнесла в мою жизнь некую новизну. Она одновременно интриговала и забавляла меня. Она была таинственной личностью, которая очень интересовалась мной и которая обо мне что-то знала. Вполне возможно, что причиной тому была Кэрол, которая появлялась на экранах телевизоров почти каждую неделю и у которой уже даже имелся клуб поклонников. Да, Кэрол вполне могла быть ключом к разгадке этой тайны. Возможно, Вероника узнала, что я — двоюродная сестра этой актрисы, и решила, что самый лучший способ с ней познакомиться — это через меня.

— Ты знаешь Кэрол Лариос? — напрямик спросила я.

— Кэрол… Как ее фамилия? — сказала в ответ Вероника, проводя ладонями по лицу — как будто хотела стащить со своего мысленного взора занавеску и вспомнить.

Что бы подумал и как бы поступил на моем месте какой-нибудь другой человек? Невозможно знать, не зная, — можно только предполагать, догадываться, воображать себе что-то. Мне всегда говорили, что у меня богатое воображение, потому что я придумывала разные истории и описывала в них события и персонажей довольно хорошо. Впрочем, мне когда-то также говорили, что у меня талант балерины… Но если у меня и вправду богатое воображение, оно должно помочь мне догадаться, какие намерения у Вероники и почему она так ко мне цепляется.

— Я не знаю, кто такая эта Кэрол, — сказала Вероника.

— Она снимается в одном из телесериалов. Он называется «Враги». Она играет в нем роль Урсулы — девушки, которая всегда ходит в сапожках для верховой езды.

— А какое отношение она имеет к нам?

— Вот об этом я себя и спрашиваю.

Мой ответ вызвал у нее недоумение, и на пару секунд мы оказались с ней в равных условиях.

— Ну хорошо, — сказала Вероника. — Если у тебя есть время, я расскажу тебе одну историю.

Она снова закурила и заказала себе еще пива. Когда подошел официант, у нее вдруг случилась отрыжка, и официант бросил на нее настороженный взгляд.

— Я нервничаю, — сказала мне Вероника. — Ты это, наверное, и сама заметила.

— Я тебя совсем не знаю, — ответила я, — и потому мне неизвестно, как ты ведешь себя, когда нервничаешь, а как — когда не нервничаешь.

Вероника подняла свой бокал с пивом — то ли в знак того, что одобряет мой ответ, то ли в знак того, что смеется надо мной, то ли в знак того, что за что-то пьет. Меня раздражала ее манера вести себя (она держалась так, как будто считает себя «круче» меня), ее манера пить пиво, ее манера курить, ее отрыжка. Я пошевелилась, делая вид, что собираюсь встать и уйти. Я считала, что всему должен быть предел, хотя в глубине души — в самой-самой ее глубине — мне уходить совсем не хотелось.

— Жила как-то раз на белом свете… — начала Вероника своим хрипловатым голосом. — Жила как-то раз на белом свете девушка, которая искала свою сестру. Эта сестра исчезла, и она ее искала.

Она многозначительно замолчала и посмотрела мне в глаза так пристально, что сама не выдержала и отвела взгляд в сторону. Я же даже глазом не моргнула: мне очень захотелось узнать, что же скрывается за этим пристальным и горьким взглядом, который я иногда замечала у Кэрол в сериале.

— А ты случайно не актриса, как Кэрол? Может, это шутка, которую вы с ней задумали разыграть? — пришло вдруг мне в голову.

Мне как-то рассказывали о Кэрол, что она иногда — чтобы попрактиковаться в воплощении различных персонажей — выдает себя за какого-нибудь другого человека. Она выдавала себя за секретаршу, за студентку, за медсестру. Вероника, возможно, сейчас тоже пытается делать нечто подобное. Они с Кэрол, наверное, придумали все это, чтобы выяснить, как далеко могут зайти в своем актерском мастерстве, и выбрали меня в качестве подопытного кролика, потому что Кэрол меня хорошо знала и ей было известно, что я веду довольно скучную жизнь.

— Не угадала. Я ищу свою исчезнувшую сестру и хочу узнать, не ты ли эта сестра.

Я мысленно усмехнулась: хорошенькую же историю они с Кэрол придумали!

— Скажи моей двоюродной сестре, что я почти попалась на подготовленный ею крючок.

— Я не шучу. Я знаю, кто твоя бабушка и кто твоя мама. Лили и Грета. Я знаю, где ты работаешь. Теперь мне хотелось бы только выяснить, кто ты на самом деле.

Я едва не расхохоталась, но меня удержало от этого выражение лица Вероники. Печальные глаза, сжатые губы. Она сняла с пальца свой перстень и зажала его в кулаке.

Пепельница, полная окурков, и пустые пивные бокалы создавали ощущение, что мы сидим здесь уже давно. И сидим без толку. В стекле бокалов отражались тусклые лампы. Вероника сняла куртку и небрежно повесила ее на спинку стула. Она была одета в сильно поношенную футболку — а может, эта футболка только казалась поношенной. Я не могла ее даже представить в такой новой и отглаженной одежде, как у меня. Ей нравилось то, что уже было потрепано жизнью. У меня возникло ощущение, что что-то не позволяет мне вернуться домой, к моей бессмысленной жизни. У меня сейчас, по сути дела, не было более интересного занятия, чем еще немножко поиграть в эту игру. Все мои подруги одевались и вели себя точно так же, как я, и даже Кэрол, которая, будучи актрисой, вела себя фривольно, ничуть не была похожа на Веронику. Кэрол тяготела к одежде в стиле высокой моды, асимметричным прическам и цвету волос «калифорнийская блондинка». Она сидела на диете до истощения и никогда бы не выпила подряд пять бокалов пива. Она сумела остаться такой же худенькой, как в двенадцать лет, и делала себе инъекции «Ботокса», хотя морщин у нее еще не было. Веронике же, похоже, было как раз-таки наплевать на то, что она далека от идеала красоты и что края ее штанин чиркают по полу. Она явно не была актрисой — по крайней мере, такой актрисой, как Кэрол.

Кэрол всегда знала, к чему стремится. Уже в детстве она была практически такой, как сейчас. Не в том смысле, что она так и осталась ребенком, а в том, что ее будущее было еще в детстве «заложено» в ее маленькую голову, ее маленькие ножки и ее маленькие ушки. Она старалась ходить с высоко поднятой головой, чтобы хоть как-то компенсировать свой небольшой рост, и это придавало ей высокомерный вид. Наверное, поэтому она и играла в сериале роль дочери богача. Она отдала бы все, чего добилась в жизни, ради того, чтобы у нее были голубые или зеленые глаза, однако они у нее были такими же, как у абсолютного большинства испанок, и это заставляло ее сидеть на диете и вырабатывать самое высокое самомнение.

— А кто ты? Откуда ты? — спросила я, глядя на губы Вероники. Они были голубоватого оттенка — что, по всей видимости, являлось результатом плохого кровообращения.

— Я тебе уже сказала. Я ищу тебя.

— Это уже слишком. Я ухожу.

— Ты боишься, — сказала Вероника, беря мою куртку, свернутую вчетверо, и прижимая к своей груди. — Но пути назад нет — ты знаешь уже слишком много.

Я с силой вырвала у нее куртку и положила рядом с собой.

— Ты хочешь сказать, что, когда ты родилась, моя мама отдала тебя чужим людям и они тебя удочерили?

— Нет. Я хочу сказать, что она сама удочерила тебя.

За окном было уже совсем темно. В окнах домов напротив горел свет. В это время Лили, наверное, ужинает, а мама отправилась на прогулку.

— Что с тобой? Почему ты не отвечаешь? — с тревогой спросила меня Вероника.

— Я задумалась о чем-то совсем другом.

Она уперлась грудью в стол и наклонилась ко мне.

— За все эти годы тебе никогда ничего не казалось странным? Ты никогда не слышала каких-нибудь странных реплик? Не замечала чего-нибудь такого, что тебя очень сильно удивило и запечатлелось в памяти?

Я отрицательно покачала головой.

— Я родилась двенадцатого июля семьдесят пятого года в родильном доме «Лос-Милагрос» в одиннадцать часов утра и весила три килограмма семьсот граммов. Мне жаль, что у тебя исчезла сестра, но если ты думаешь, что она — это я, то ошибаешься. У меня есть фотографии мамы, когда она была беременна, и фотографии меня с ней, когда я только родилась.

— А у тебя есть какие-нибудь фотографии, сделанные в палате родильного дома?

— Я как-то не обращала внимания. Может, есть, а может, и нет. Это не имеет значения. У меня сотни фотографий.

— А мама кормила тебя грудью?

Лицо Вероники искривилось так, как будто ей стало больно. Впрочем, подобная гримаса могла выражать и отвращение.

— Прости меня, — сказала она. — Я слишком сильно на тебя давлю.

— Ты хочешь сказать, что ты — моя сестра, что твоя мать — это моя мать и что твой отец — это отец?

— А мой брат — это твой брат, — кивнула Вероника. — Но пока мы не добудем соответствующих доказательств, в этом нельзя быть уверенными. Все зависит оттого, чего захочешь ты.

— И давно ты об этом знаешь?

— С десятилетнего возраста. Представь себе, какое для меня это было мучение.