Горячие точки - Коллектив Авторов

– Витек, пить будешь? – крикнул он в открытую дверь котельной. – Фролов там спит из ремроты, – пояснил Коля, встретив недоумевающий взгляд Лешки.

– Так он же неделю назад в отпуск уезжал?

– Уезжал, – подтвердил Коля, наполняя замусоленный стакан мутно-коричневой влагой, – до сих пор едет. За два дня все бабки спустил, даже билета взять не успел. Теперь у меня живет; а до него Алик из артдивизиона жил... Ну, давай, земеля, – он пододвинул стакан Лешке.

– Не-е-е, – замотал головой Лешка, – мне еще математику решать надо. Ротный с границы вернется – проверит.

– Раз математику, тогда не пей, – миролюбиво согласился Коля, забирая стакан и опрокидывая содержимое в себя. – Уф! Вон, яблочко возьми, пожуй...

Надо сказать, что здесь оба приятеля немного хитрили. Получив в прошлом году первую в жизни получку, Лешка не нашел ничего лучше, как отметить это дело с земляками. Наутро его мучительно рвало. Истомин, с интересом наблюдавший за страданиями питомца, дождался, пока тот немного придет в себя, а затем приказал ему до обеда перекопать весь газон перед казармой. Потом он направился в кочегарку и, вытащив оттуда Колю, пообещал свернуть ему шею, если от Лешки еще когда-нибудь будет пахнуть спиртным.

Жуя яблоко, Лешка думал о ротном, уехавшем на границу. Интересно, как там сейчас. Лешке вспомнился последний выезд весной, когда он упросил Истомина взять его с собой. Ехали ночью, свет фар то выхватывал из темноты фантастические нагромождения скал, то упирался в бездонную черноту пропасти. После перевала асфальт закончился, и теперь колеса бронетранспортера месили красноватую глину, стекавшую с нависающих над дорогой скал. Наконец они прошли последний поворот серпантина и въехали в неширокую долину, стиснутую горными хребтами.

– Это что, Афган? – спросил Лешка, указывая на видневшуюся впереди горную гряду.

– Нет, Афган дальше, за горами. Но это уже не наша земля.

Позже Лешка убедился, что государственной границы между Таджикистаном и Афганистаном как условной линии, проходящей по реке Пяндж, на этом участке нет. Противник сумел углубиться на таджикскую территорию и создал в горах целую сеть опорных пунктов и баз. Погранзаставы, создававшиеся когда-то для борьбы с одиночными нарушителями и контрабандистами, сейчас вынуждены были, по сути дела, охранять сами себя. За счет мотоманевренных и десантно-штурмовых групп на перевалах и господствующих высотах выставлялись блок-посты, наиболее опасные направления прикрывали артиллерийские и танковые подразделения полка.

Но подобно воде, которая все время пытается пробить брешь в воздвигнутой на ее пути плотине, отряды оппозиции и афганских боевиков непрестанно пробовали на прочность границу, и горе было тем, кто забывал об этом хоть на минуту. Лешка хорошо это понял, когда ротный дал ему посмотреть в бинокль на развалины одной из погранзастав, застигнутой врасплох и погибшей прошлым летом.

Набрав и обучив людей, капитан Истомин начал активные действия на границе. Хорошо зная по афганскому опыту повадки противника, он устраивал засады на наиболее подходящих для прорыва участках. В последний раз вместе с пограничниками разведчики разгромили крупную перевалочную базу в одном из заброшенных горных кишлаков. Кроме оружия и боеприпасов было обнаружено около ста килограммов опиума и немалая сумма денег, предназначавшаяся, по словам пленных, для передачи какому-то «раису» в Душанбе. После ликвидации базы «духи» надолго притихли на этом участке границы. И вот что-то случилось вновь.

Возвращаясь из котельной, Лешка снова увидел Мартынюка. Замполит стоял перед клубом и что-то втолковывал его начальнику – лейтенанту Сатарову. «Вообще-то, замполит – нормальный мужик», – подумал Лешка, вспоминая перемены, происшедшие за полгода пребывания Мартынюка в полку. Во-первых, после ревизии, произведенной им на продскладах, офицеры и солдаты неожиданно для себя выяснили, что кроме опостылевшей перловки в мире существуют и макароны, и рис, и даже гречка.

Во-вторых, началась непримиримая борьба с пьянством. Была ликвидирована торговля спиртным у полкового КПП, в подразделениях заседали суды чести контрактников, гауптвахта напоминала гостиницу на юге в курортный сезон. Тех, для кого принятые меры оказались недостаточными, безжалостно отправляли в Россию, невзирая на прежние заслуги.

В то же время понимая, что нужно чем-то занять взрослых мужиков, обреченных дневать и ночевать в казармах, замполит придумывал для них всякие занятия: спортивные секции, художественную самодеятельность, конкурсы. Была даже построена полковая церковь, куда по воскресеньям приходил служить городской батюшка.

В последнее время по инициативе Мартынюка в клубе начал работать видеозал, для которого лейтенант Саттаров, имевший полгорода родственников и знакомых, доставал новые кассеты. Кстати, что там сегодня? Ага, «Коммандо»! Лешка видел этот фильм уже три раза и не собирался пропускать в четвертый. Правда, теперь похождения бравого полковника спецвойск США уже не так впечатляли. Вряд ли Арнольд Шварценеггер выстоял бы в рукопашной против того же Станислава Ковалева. А что касается стрельбы, то лучшим стрелком в мире был, конечно же, Андрей Истомин: хоть навскидку, хоть с бедра. Солдаты рассказывали, как во время боя на границе ротный первой же гранатой из подствольника с предельной дальности разнес пулеметную точку в окне заброшенного дома.

Сидя в темном зале и глядя на экран, Лешка снова думал об Андрее, как давно уже называл про себя командира роты. На людях Истомин никогда не выказывал к нему какого-то особого расположения, ничем не выделял среди других солдат. Но за этой повседневной требовательностью скрывалась глубокая привязанность к мальчику, и Лешка, чувствуя это, особенно ценил те редкие минуты, когда им удавалось побыть наедине. В это время рядом сидели не командир с подчиненным, не взрослый мужчина и мальчик, а два совершенно равных человека, которых объединял весьма непростой житейский опыт и у которых не было друг от друга тайн.

После Афганистана Андрей поехал служить в Германию, но там, по его собственному выражению, «не прижился». Попытки учить солдат тому, что действительно нужно на войне, встречали непонимание большинства начальников и сослуживцев, в преддверии вывода озабоченных более земными проблемами, а также крайнее неодобрение молодой жены, скучавшей дома, пока муж пропадал на службе. В один прекрасный день, возвратясь домой раньше обычного, Истомин застал сцену совершенно как в старом избитом анекдоте. На этом его семейная жизнь и кончилась, и теперь из близких родственников у него оставалась только мама, жившая в подмосковном городе Клин.