Мольберт в саду Джоконды - Антон Валерьевич Леонтьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Молодому человеку и будущему мужу? О том, что она хотела расстаться со Степой, причем всего какие-то сутки назад, Лиза предпочитала не вспоминать. Какая разница, что за отношения их будут связывать в будущем, важно лишь одно: чтобы это будущее было!
И у Степы, который, заработав выстрел в упор от убийцы с модельной внешностью, все же, похоже, выкарабкивался, и у нее самой, от этой убийцы сумевшей сбежать и найти убежище у мадам Барбары.
И оказаться в роли убийцы месье Клода и почти убийцы своего молодого человека и, кто знает, мужа.
Лизе пришла в голову мысль о том, что если – точнее, когда! – Степа выздоровеет, она не будет, несмотря на все события, выходить за него замуж, и тотчас отогнала эту циничную, еретическую мысль от себя.
Вот ведь время нашла думать о подобном!
Да, нашла…
Не желая развивать эту мысль, которая затесалась ей в голову, Лиза быстро продолжила:
– Так у него точно все хорошо?
Готовя себе на газовой плите кофе, мадам Барбара не без раздражения заметила:
– У него – да, с учетом его ситуации могло быть намного хуже. И помочь ему вы пока что не в состоянии, точнее, вообще не в состоянии. И он вам, увы, тоже!
– Это как? – спросила Лиза, а мадам пояснила:
– Он же без сознания и, судя по всему, пока что будет пребывать в этом состоянии. И не факт, что, очнувшись, вспомнит, как все было. А это значит, что он не может дать полиции показания, на основании которых та снимет с вас подозрения в убийстве и в попытке еще одного!
Лиза вздохнула – об этом и думать забыла. Хотя нет, конечно же, не забыла: надо было только посмотреть на экран телевизора с выключенным звуком, где в каждой программе новостей демонстрировалась ее фотография с заграничного паспорта, оставленного ею в съемной квартире на рю Франсуа Мирон, как на душе делалось тоскливо.
И ведь даже домой родителям не позвонить – наверняка звонок и, что ужаснее всего, место расположения засекут в два счета.
Или нет?
Рисковать Лиза не стала – достаточно уже, что втянула в эту ужасную историю Степу, который теперь был в коме, хотя бы и искусственной.
– И что же теперь делать? – спросила девушка, а мадам Барбара, ставя перед ней чашку черного кофе (иного она не признавала), ответила:
– Думать!
И добавила, пуская в потолок клубы дыма:
– Итак, по вашему следу идет наемная убийца, и она охотится за той самой открыткой моей бабки, Лизы Ф., которая, судя по слухам, ходящим в определенных художественных кругах, указывает путь к подлиннику «Моны Лизу», где-то ею спрятанному…
Лиза, понимая, что если она будет думать о том, что случилось, и о состоянии здоровья Степы, то свихнется, приняла правила игры.
– Но вы так и не завершили рассказ. Что с вашей бабушкой стало?
Мадам закрыла глаза и ответила:
– Умерла во время операции по ампутации молочной железы, у нее ведь обнаружили рак. Нет, не от рака умерла, просто то ли сердце не выдержало, то ли, что вероятнее, дозировка средства для наркоза было неверная, тогда, в 1918 году, так бывало сплошь и рядом…
Помолчав, она сказала:
– Моя мать, Клодетт, дочка Лизы, тогда еще школьница, осталась на попечении двух своих теток. Точнее, не теток, а сестер ухажера моей бабки, революционера, который отправился в Россию в 1917-м, желая принять в ней участие, и в итоге принял: в 1922 году был расстрелян ЧК как иностранный диверсант. Впрочем, эту информацию я узнала уже после того, как во времена Горбачева, после смерти Клодетт, побывала в Москве…
Лиза молчала, чувствуя, что эта драматичная семейная история, к тому же сопряженная с тайной «Моны Лизы», все больше поглощает ее.
– Да, я звала ее только Клодетт, и никогда – мамой. Отношения у нас были далеко не самые хорошие, но она меня любила, как и я ее…
Лиза осторожно спросила:
– Но я не понимаю: ведь Клод Моргенштерн, внук которого, тоже Клод Моргенштерн, и был убит в своей квартире, забитой раритетами и шедеврами, был…
Она смешалась, а вместо нее мысль завершила Барбара:
– Был отцом Клодетт? Ну да, вероятно, так и было. Правду нам могла бы сказать только моя бабка, но она унесла ее с собой в могилу, как, впрочем, и кое-какие другие тайны…
Она усмехнулась, отпила кофе и продолжила:
– Самое занятное, что уже в самом конце войны история повторилась. Клод Моргенштерн, сын большой и единственной любви Лизы, мать которого застрелила своего мужа в Нью-Йорке, так как не хотела его ни с кем делить, встретился с Клодетт, дочерью любовницы своего отца – со своей единокровной сестрой! Впрочем, на момент встречи они об этом не подозревали. Клод прибыл в освобожденную от нацистов Францию в составе американской армии, где служил в элитном подразделении, в задачу которого входило отыскать похищенные оккупантами предметы искусства. Он давно жил в Америке – еще бы, имея большую примесь еврейской крови, он вряд ли мог рассчитывать на снисхождение со стороны немцев во время их режима…
Докурив, Барбара тотчас взяла новую сигарету.
– Большая часть принадлежавших ему предприятий, а также предметов искусства нацисты присвоили, поэтому Клод вернулся на родину своих родителей в том числе для того, чтобы найти и разыскать то, что принадлежало ему по праву. По легенде, Клод и Клодетт встретились, когда он, как представитель американской армии, а она, бывшая в Сопротивлении и имевшая ученую степень в области искусств, искали спрятанные от нацистов сокровища Лувра, в том числе «Мону Лизу». Якобы извлекая ее из ящика в тайном месте, молодые люди познакомились и с первого взгляда полюбили друг друга…
– Класс! – пробормотала Лиза, а Барбара цинично заметила:
– Поколение ватсапа и Инстаграма верит всякой красивой чуши! Надо относиться ко всему с изначальным здоровым скепсисом. Если что-то происходит, то надо подумать – почему, зачем и кому это выгодно? Думаю, их первая встреча произошла совсем не у ящика с «Моной Лизой», и вряд ли они сразу полюбили друг друга, хотя кто знает…
– С поддельной «Моной Лизой», – поправила ее Лиза. – Ваша бабушка ведь имела отношение к тому, что в Лувре оказалась копия, не так ли? Вы ведь сами мне поведали…
Мадам Барбара сказала:
– Да, это так. Та что спрятана от нацистов была поддельная «Мона Лиза», висевшая в Лувре с с 4 января 1914 года. И если американцы, не исключено, Клод
