Лорд Хорнблауэр - Сесил Форестер

— А как твоя жена?

— Надеюсь, она поедет с нами, милорд, — спокойно ответил Браун.

Оставив ее здесь, он может не увидеть ее до конца войны — лет двадцать; если останется здесь с ней — попадет в тюрьму.

— Она сможет ехать верхом?

— Сможет, сэр.

— Проследите, чтобы она была готова. Мы возьмем с собой только седельные вьюки. Она будет сопровождать мадам виконтессу.

— Спасибо, милорд.

Две сотни золотых наполеонодоров представляли собой нелегкую ношу, но обойтись без них было никак нельзя. Хорнблауэр, обутый в сапоги для верховой езды, сбежал вниз по ступенькам. Мари, в черном платье и элегантной треуголке с пером, была уже в главном зале. Он окинул ее взглядом: ничто в ее наружности не могло привлечь излишнего внимания — по моде, но скромно одетая дама.

— Мы возьмем с собой кого-нибудь из слуг? — спросила она.

— Они все слишком стары. Лучше обойтись без них. Граф, ты, я, Браун и Анетта. Нам понадобится пять лошадей.

— Так думала и я, — ответила Мари. Она великолепно держалась в трудную минуту.

— Мы пересечем мост в Невере и направимся к Буржу и Ла Рошели. В Вандее наши шансы будут наибольшими.

— Лучше выбираться из рыбацкой деревушки, чем из крупного порта, — заявила Мари.

— Совершенно верно. В прочем, мы озаботимся этим, когда доберемся до побережья.

— Хорошо.

Она понимала важность единоначалия, хотя в любой момент готова была помочь советом.

— Что с твоими драгоценностями? — спросил Хорнблауэр.

— Я положила бриллианты в седельный мешок.

В этот момент вошел граф, в сапогах со шпорами. Он принес маленький кожаный саквояж, в котором что-то звякнуло, когда его поставили на пол.

— Двести наполеонодоров, — сказал граф.

— У меня столько же. Этого должно хватить.

— Думаю, будет лучше, если они не будут звенеть. Я оберну их тканью, — сказала Мари.

Вошел Феликс, который принес седельные сумы графа и сообщил, что лошади готовы, а Браун и Анетта ожидают их во дворе.

— Нам пора, — сказал Хорнблауэр.

Прощание было печальным. Женщины плакали, милое личико Анетты было все залито слезами, только мужчины, прошедшие суровую школу службы у господ, хранили молчание.

— Прощай, мой друг, — произнес граф, протягивая руку Феликсу. Оба они были старыми людьми, и нельзя было исключать возможности, что они никогда не свидятся вновь.

Всадники выехали со двора замка и направились по дороге вдоль реки. Была грустная ирония в том, что стоял прекрасный весенний день, яблоневые цветы дождем сыпались на них, а Луара весело поблескивала. За первым поворотом дороги открылся вид на шпили и башни Невера, за следующим они уже могли ясно различить украшенный орнаментом дворец Гонзага. Хорнблауэр бросил на него рассеянный взгляд, моргнул, затем посмотрел снова. Рядом с ним была Мари, за ней ехал граф. Хорнблауэр повернулся к ним, прося подтвердить свое предположение.

— Это белый флаг, — сказала Мари.

— Я тоже так думаю, — удивился Хорнблауэр.

— Мое зрение таково, что я вообще не вижу никакого флага, — с сожалением произнес граф.

Хорнблауэр повернулся к Брауну, едущему рядом с Анеттой.

— Над дворцом белый флаг, милорд.

— В это трудно поверить, — сказал граф. — Новости, полученные мной утром, пришли из Невера. Борегар, здешний перфект, сразу перешел на сторону Бонапарта.

Действительно странно, даже если белый флаг случайно оказался здесь.

— Скоро мы все узнаем, — сказал Хорнблауэр, подавляя естественное желание перевести лошадь с рыси на галоп.

Они приближались, белый флаг развевался по-прежнему. У ворот таможни стояло с полдюжины солдат в серых мундирах, за которыми были привязаны серые кони.

— Это королевские Серые мушкетеры, — сказала Мари. Хорнблауэр узнал эти мундиры. Он видел их в резиденциях короля как в Тюильри, так и в Версале.

— Серые мушкетеры не причинят нам вреда, — заявил граф.

Возглавлявший пикет сержант внимательно посмотрел на них, и подошел ближе, требуя назвать их имена.

— Луи-Антуан-Эктор-Савиньен де Ладон, граф де Грасай, и его свита, — сказал граф.

— Проходите, господин граф, — произнес сержант. — Ее королевское высочество находится в префектуре.

— Что за королевское высочество? — удивился граф.

На главном дворе еще несколько серых мушкетеров седлали лошадей. Кое-где виднелись белые флаги, а когда они въехали на площадь, то увидели, как из префектуры выбежал человек, начавший клеить на стену отпечатанный в типографии плакат. Приблизившись, они ясно разглядели первое слово: «Французы!».

— Ее королевское высочество герцогиня Ангулемская, — произнес граф.

Прокламация призывала всех французов встать на борьбу против тирана-узурпатора, проявить верность древнему дому Бурбонов. Если верить плакату, король с армией находился в окрестностях Лилля, юг восстал под руководством герцога Ангулемского, а армии всех держав Европы пришли в движение, чтобы свергнуть корсиканского людоеда и восстановить Отца народа на троне его предков.

В префектуре их тепло встретила герцогиня. На ее прекрасном лице застыла маска усталости, а на дорожном плаще виднелись пятна грязи: она скакала всю ночь вместе со своим эскадроном мушкетеров, и ворвалась в Невер по другой дороге сразу следом за наполеоновской прокламацией.

— Они снова с легкостью перешли на другую сторону, — сказала герцогиня.

Невер не принадлежал к городам, имеющим гарнизон, никаких войск в нем не было, и с сотней своих мушкетеров она без единого выстрела сделалась хозяйкой положения.

— Я уже собиралась послать за вами, господин граф, — продолжала герцогиня, — не ожидая, что по счастливой случайности здесь окажется лорд Орнблоуэр. У меня есть намерение назначить вас лейтенант-генералом короля в Нивернэ.

— Вы полагаете, восстание может иметь успех, ваше королевское высочество? — спросил Хорнблауэр.

— Восстание? — переспросила герцогиня с легким оттенком недоумения.

У Хорнблауэра это вызвало тревогу. Герцогиня представляла собой самого умного и одаренного члена семьи Бурбонов, но даже у нее не поворачивался язык назвать то, что она планировала возглавить, «восстанием». В ее глазах Бонапарт был мятежником, а ей предстояло подавить мятеж, и это несмотря на то, что Наполеон сидел в Тюильри, и армия подчинялась его приказам. Но это была война, речь шла о жизни и смерти, и Хорнблауэр был не в том настроении, чтобы препираться по пустякам.

— Давайте не будем тратить время на спор о терминах, мадам, — произнес он. — Вы считаете, что здесь, во Франции, достаточно сил, чтобы свалить Бонапарта?