Ричард Длинные Руки — граф - Гай Орловский

— Разве ты не заметил, — произнесла она ровным голосом, — что лорд Кассель что-то недоговаривал?

— Вы оба недоговаривали, — ответил я честно. — Я мало что понял, я ж человек простой, но вы оба торговались и, как мне показалось, оба знали, что ничего не получите.

Она взглянула мне в лицо. В ее глазах почудилась насмешка.

— Ты хоть и простой, но не дурак. Мы знали, что ничего не получим, но оба… надеялись.

— Все время надеялись? — спросил я.

Она поняла, что я имел в виду, злая улыбка искривила ее полные губы.

— Да, пожалуй, никогда не забывались.

— Тяжело быть благородным, — посочувствовал я.

— Иногда — противно, — сказала она.

Между ее сдвинутых бровей иногда с сухим треском проскакивала короткая искорка, а будь расстояние между ними шире — блистала бы грозная молния. Я помалкивал, устрашенный, она прошла к брошенному халату, я забежал вперед, подхватил и, картинно растопырив, подал ей так, что ей оставалось только повернуться спиной и сунуть руки в рукава.

Довольная улыбка промелькнула на ее лице.

— Да, нравы в вашем королевстве отличаются, отличаются…

— Дык мы простые, — согласился я, — это вы все здесь такие сложные, нервные, раздражительные, дерганые…

Она рассматривала меня с интересом.

— Даже Христина?

Я развел руками.

— Да Христина как раз простая, как молодая корова, что и хорошо. Женщина ведь должна уметь что? Первое — лежать, второе — молча. Христина все это умеет, а что еще от нее надо? Это вот вы не женщина…

Она вскинула брови, глаза стали удивленными.

— Да?.. Нет-нет, останься. Мне нужно кое-что решить, а ты годишься как раз для этого… постучать в дурака.

Я поклонился с самым смиренным видом.

— Вы не ошиблись, ваша милость. Я именно тот дурак, которому можете рассказывать все. Я все равно ничего не пойму, но от меня может рикошетом отскочить очень умная мысль. Если не поранитесь, хватайте на лету!

Глава 5

Жизненные наблюдения показывают, что иногда женщина злится на одного мужчину, а мстит всем остальным. Я не знаю, чем мужчины обидели леди Элинор, или кто-то один ее обидел, но у меня стойкое ощущение, что она мстит им всем разом. Это, конечно, не касается черни, там нет ни мужчин, ни женщин, простой люд и есть простой люд, а вот лорд Кассель, лорд Лангедок, лорды других земель в герцогстве — все, по ее интонации, выглядят соперниками, их непременно нужно согнуть, наклонить, подчинить, заставить выполнять свою волю.

Имя герцога Готфрида ни разу не упоминалось, но я чувствовал по каким-то неясным намекам, что он как раз и стоит во главе угла. И даже не потому, что его крепость закрывает выход из «зеленого клина». Чем-то насолил когда-то очень сильно, насолил, а женщины — животные злобные. Это в стихах да в песнях им приписываем милосердие и кротость, на самом же деле куда безопаснее обидеть сто голодных крокодилов, чем одну женщину…

Я смотрел на нее преданно, всегда готовый поклониться, а она погладила кошку на подоконнике, бросила ей пару слов, кошка опрометью ринулась в дыру под дверью, а через пару минут в комнату вошла с нагруженным подносом Мадина. Повинуясь взгляду волшебницы, торопливо перегрузила на стол несколько тарелок, по большей части со сдобными пирогами, и только на одной с блестящим брюхом и выпуклой грудью откормленная курица, от нее пахнуло жаром, а коричневая с пупырышками кожа шипит и пузырится мельчайшими капельками сладкого сока. Вместо гарнира курица обложена со всех сторон мелкими, в мизинец размером и такими же по толщине, трубочками пирожков. Хотя их обжаривали со всех сторон, но у всех есть светлое брюшко и блестящая коричневая корочка.

Мадина поставила кувшин, две чаши и поспешно ушмыгнула, не осмелившись поднять глаз на повелительницу или ее гостя.

Леди Элинор взялась за кувшин, темно-красная струя хлынула в чашу. Проделала так привычно, что мне стало ясно: слуг допускает прислуживать только в торжественных случаях, когда что-то надо демонстрировать гостям, а когда одна, то вот так все сама, все сама…

Она в задумчивости отрезала кусок пирога и медленно жевала, запивая вином. Когда темно-красная жидкость осталась на дне, я взял кувшин и, прежде чем она успела отдернуть руку, налил в чашу еще.

— Ну, — сказала она в затруднении, — да-да, все правильно… Кстати, ты садись, садись. Бери, ешь.

Я медленно сел и благовоспитанно сложил руки на коленях. Она взглядом указала на курицу, я взял нож и разрезал, глаза волшебницы следили за каждым моим движением.

— Как, нравится?

Я пробормотал:

— Еще не знаю. Но так… красиво.

— У вас готовят так?

— Почти, — ответил я. — Мужчины не очень разбираются, что едят, ваша милость. Нам лишь бы побольше.

— Понятно, — ответила она. — Это везде так. А вино пьете?

— Кто ж его не пьет? — удивился я. — Разве только те, кто пьет водку или коньяк?

Она переспросила:

— Коньяк? Что это?

Разделанная курица медленно остывала, а я рассказывал о коньяке, водке, джине, виски, рассказал про грог и глинтвейн, про коктейли, курица перестала исходить сладким паром, но и леди Элинор, заслушавшись, держала в ладони надкушенный пирог, глаза блестят, ноздри раздуваются. Наконец, когда я решил, что хватит, она выдохнула с шумом:

— Я так и подозревала, что ваше королевство свернулось еще до последней Войны Магов!

Я пробормотал:

— Все враки, ваша милость! Никакой войны у нас отродясь не было.

— Да-да, — сказала она. — Ты ешь, ешь.

Я уже свободнее управлялся с курицей, заедал хрустящими пирожками. Если я из такого свернутого, что вообще довоенное, то ничего страшного, если в моем поведении будет больше отличий, чем я допускал раньше.

— Очень вкусно, — признал я. — Наверное, не уступает тому, что создается волшебством?

Она покачала головой.

— Глупо создавать волшебством то, что может сделать любая кухарка.

Насытившись, она откинулась на спинку кресла, кукольное личико стало задумчивым. Я моментально бросил жрать и отодвинулся от стола, мол, и мы знаем хорошие манеры. Она пребывала в задумчивости, затем ее взор обратился ко мне, на лице проступило новое выражение.

Очень медленно распахнула халат, одна половина задержалась на плече, вторая сползла до локтя. На меня взглянули в упор два алых кружка, которые принято сравнивать с бутонами розы, но мне кончики больше показались созревшими ягодами земляники. Или клубники, только мелковатой. Но сочной. Да, очень сочной.

Она смотрела на меня с интересом, опустила и с другого плеча, я смотрел не то чтобы бесстрастно, это будет оскорбительно, но со сдержанным восхищением посетителя художественной выставки, где выражать эмоции принято, однако не так, как на футболе, a piano, piano.