Ричард Длинные Руки — граф - Гай Орловский

Он произнес, не опуская рук и не поворачивая головы:

— Смотри, ты видишь в этой воде Водяного Зверя?

— Нет, — ответил я уверенно.

— Смотри лучше, — велел он.

Я рискнул сосредоточиться и начал всматриваться в водяную стену с интенсивностью микроскопа. К счастью, солнце с той стороны просвечивает насквозь, увидел бы всех мелких рыбок и головастиков, ни одной ни крупной, ни средней, что по теории вероятностей какая-то аномалия, как это ничего не попало, не специально же Уэстефорд всех отгонял… Или как-то почуяли, убежали?

— Нет, — ответил я честно. — Ничего не вижу.

— А тем не менее, — ответил он уверенно, — Зверь там есть. Или часть Зверя…

Он опустил руки, вода с грохотом обрушилась обратно. Это было как падение метеорита с небольшой высоты: масса воды ушла в озеро с такой силой, что образовалась воронка, мощная круговая волна пошла во все стороны, обрушилась на берег, как карликовое цунами.

Я отскочил, вода догнала и намочила до колен, едва не сбив с ног.

Уэстефорд стоял возле дерева, абсолютно сухой, деловито щупал кору, с которой я насрезал чешуек.

— Нужно было плеснуть водичкой, — сообщил он деловито. — Так быстрее затягивается… Да, ты что-то спрашивал?

— Насчет камней, — напомнил я.

Он покачал головой:

— Нет, камень даже не сдвину. Есть заклятия, как передвигать горы, но доступны только высшим мастерам… да и то не припомню таких. Говорят, в древности… Но что не приписывают древним? Понимаешь, каждому даже простейшему заклятию приходится учиться по нескольку лет. А потом начинается…

Он замолчал, пощелкал пальцами, подыскивая слово, я подсказал:

— Узкий специалист флюсу подобен.

— Да, — согласился он. — Что-то вроде. Магу приходится выбирать что-то одно. Нельзя идти сразу по всем дорогам. Даже по двум близким никому не удавалось…

Он говорил пространно и высокопарно, у меня же засело насчет Водяного Зверя, который «там есть». Если этот Водяной Зверь был в массе воды, то он невидим? Это хреновое дело. Но что значит «или часть»? Старик выражается очень странно, но это не маразм, а неумение подыскать термины, которых не существует. Еще не существует или не может существовать по определению.

Внезапно вспомнился гусь, что неосторожно приводнился ночью на водную гладь. По идее, крупный зверь должен был либо выпрыгнуть и заглотить его целиком, либо ухватить за лапы и утащить на дно, а там сожрать, в любом случае вода бурлила бы, клокотала, вздымалась, я бы видел или хотя бы чувствовал большое свирепое тело. А так вообще-то гусь опустился в воду, словно снежный ком на раскаленную плиту.

Уэстефорд разглагольствовал всю обратную дорогу к замку, я сообразил, что дело не только в обычной старческой болтливости, старому колдуну в самом деле не с кем словом перемолвиться: челядь его боится, хоть и меньше, чем грозную хозяйку. Хотя бы собаку завел, та бы его слушала и сопереживала, только собаки могут смотреть с пониманием и любовью, еще умеют вздыхать с таким горестным сочувствием, что сразу понимаешь: тебя любят и обожают.

Мы поднялись в его покои, по дороге навстречу выбежали две кошки, но, увидев старого колдуна, поспешно убрались с дороги. Я взглянул на Уэстефорда удивленный и приятно обрадованный.

Я пересыпал заготовленные кусочки коры в плотно закрывающиеся сосуды из темного металла, Уэстефорд сопел, кряхтел и вздыхал над раскрытой книгой, отвлекся только, чтобы дать мне указания, что толочь и с чем смешивать. Указания были настолько экзотичными, даже для мага слишком смешивать истолченную лапку летучей мыши с высушенными экскрементами крота, а затем все засыпать муравьиными яйцами, залить кровью черного петуха и перемешивать в течение часа, медленно добавляя пепел от паленой кошачьей шерсти.

Бурчание и проклятия слышались за моей спиной все сильнее, наконец раздался такой рев, что я отпрыгнул и поспешно повернулся, держа тяжелый пестик для защиты.

Уэстефорд, красный от гнева, трясущимися руками собирал со стола множество темных комочков размером от лесного ореха до макового зернышка.

— Проклятие этому Некромегасу! — прорычал он злобно. — Что за блажь — заставлять достойных людей ронять вещи…

Я спросил робко:

— Вам помочь? Я соберу быстро.

Он рыкнул недовольно:

— Нет, прикасаться могут только посвященные.

Пальцы его неумело подхватывали комочки, чаша перед ним почти пуста, вдруг посмотрел на меня пристально, во взгляде появилось что-то новое, на лбу собрались глубокие морщины.

— А что?.. Почему нет?.. Дик, не трясись, я хочу обучить тебя одному заклятию. Самому простому, не бойся!.. Да не трясись ты. Это наша невежественная челядь падает в обморок при одном упоминании колдовства, но ты, я же вижу, совершенно не страшишься того, что в моей лаборатории?.. Ну вот. Мне надо, чтобы ты помогал мне. Я хочу все-таки доказать нашей леди Элинор, что я маг, что могу быть ей полезным!

Я спросил с недоверием:

— А разве это возможно?.. Я понимаю, что не все колдунами рождаются, можно чему-то и научиться, но это ж надо способности иметь! Как вот, скажем, к пению. Но если мне медведь на ухо наступил, да еще и попрыгал…

Он коротко взглянул на меня, усмехнулся:

— Ты — сможешь. Душа твоя настолько черна, что ты сам в ней заблудишься, как в темном лесу в безлунную ночь.

Я вытаращил глаза.

— У меня?

— Да, малый. У тебя.

— Почему? Я никому не желаю зла.

— А чернота от этого не зависит, — ответил он буднично. — Непротивление злу такое же зло, как противление добру, верно?.. А ты живешь, как птичка божья или еще какая-то, что не ведает ни добра, ни зла. То ли у тебя вовсе нет души, то ли она спит в такой тьме, что и вообразить невозможно… А раз так, то в тебя можно вписать все, что пожелаешь!

Я спросил с недоверием и опаской:

— Это как это?

— А так, — объяснил он хладнокровно, — твоя душа не станет противиться. Подумай, если я смогу уговорить леди Элинор дать тебя мне в помощники, у тебя будет и еда сытнее, и постель мягче. Да и работа полегче.

— Но опаснее, — сказал я трусливо.

Он двинул плечами.

— Разве? Не опаснее, чем у дровосека, который рубит лес. Неумеха и топор на ногу уронит, и дерево так подрубит, что на него же и упадет… Если будешь слушаться, никакой опасности и близко не будет.

— Буду слушаться, — заверил я. — Слушаться я умею. Мы все послушные! А как же без послушности? Если господин велит, то в коровью лепешку расшибись, но выполни. На этом жизнь держится. Младшие вообще должны слушать старших.

Он уже поднял крышку сундука, я почтительно смотрел на его согбенную спину, где под тонким халатом позвонки выпятились, как зубья пилы. Или прорастающий гребень. С кряхтением он вытащил такую толстую книгу, что я невольно дернулся помочь, он прохрипел: