Дикари - Роже Мож

Ветеран понял, что проиграл партию. Но спущенная праща его, крутясь, уже разрезала воздух. Мужчина, обладая таким же тонким слухом, как у дикого зверя, повернул к нему голову, и тут железный шар ударил ему прямо в лицо. Ветеран увидел, как черепная коробка разлетелась вдребезги, что, впрочем, его не удивило, так как он вложил всю свою силу в этот удар и сила эта была равноценна ярости, которую он испытывал к негодяю, сорвавшему его план похищения Мнестра.

Котий подошел к носилкам. Мнестр агонизировал, вряд ли он сможет довезти его живым до дворца Менезия. А женщина оказалась вовсе не рабыней, занятой на грязных работах, а очень красивой и молодой особой. Кровь заливала ей грудь, и платье, прилипшее к телу, обрисовывало его совершенные формы. Один из кинжалов торчал в груди по самую гарду, и Котий разглядел еще несколько ран, нанесенных с таким ожесточением, что она умерла практически не мучаясь.

Раздосадованный, ветеран задернул занавески. Он оттащил тела мальчика и атлета к мастерской и спрятал за грудами металла, чтобы их не сразу обнаружили, а только через несколько дней, по запаху. Он взял с собой два кинжала убийцы и решил отвезти носилки к дворцу Менезия.

Котий пустился в путь через весь город, ведя за собой мулов. Он очень боялся, как бы кровь, обильно льющаяся из двух мертвецов, не стала капать на землю, поэтому он все время с опаской оглядывался. Но подушки в носилках впитывали в себя кровь: хотя бы в этом ему повезло.

Глава 20

Еврейская девственница

Через три дня после наказания кнутом у Металлы начался жар. Она продолжала лежать на животе, и за ней ухаживала ее рабыня Иддит — та, которая спросила у Суллы, когда галл в первый раз приехал к вознице, хотел ли он изменить мир. Раны Металлы сильно гноились. У нее начался чуть ли не предсмертный бред. Иддит вытирала лоб своей хозяйки полотенцем, смоченным в ледяной воде. Металла привезла Иддит из Британии, как только стала царицей арен, для того чтобы иметь около себя женщину из своего племени, говорящую с ней на одном языке. Иддит, видя, что ее хозяйка приближается к воротам смерти, оставила больную на попечение служанок, приказала запрячь колесницу и отвезти себя срочно в Рим, в тот квартал, где жили британцы. Она вернулась в тот же вечер с мазью, которую ей дал один тамошний лекарь, и с наркотическими снадобьями для питья. Девушки ждали ее сидя на корточках около кровати возницы, дыхание которой перешло в хрип. Они помогли Иддит намазать все тело раненой мазью и влить снадобья ей в рот. Иддит потом отослала девушек и одна осталась у изножья кровати, грустно думая о том, что судьба наслала несчастье на дворец Менезия одновременно с ядом, налитым в этот проклятый кубок, который выпил патриций, и что ремешки галльского кнута поразили здесь всех и вся. Судьба распоряжалась так, что возница умирала не на поле битвы с перерезанным боевым мечом горлом или пронзенной копьем грудью, а вследствие наказания, которому подвергаются рабы, и именно в тот момент, когда она стала свободной женщиной... Такой тяжелый приговор вынесли боги, и нужно было пережить еще и эту ночь, проведя ее в помпезной комнате, мрамор и навощенное дерево которой освещались слабым светом масляных ламп.

Однако мрачные мысли Иддит оказались всего лишь напрасными опасениями. Мазь и снадобья, которые она привезла, изменили ход событий. Возница провела в горячке еще один день и ночь. Но в конце концов неистовая сила, еще сохранявшаяся в теле возницы, победила: горячка стала отступать. Иддит заснула сидя прямо на месте, опершись головой о деревянную кровать, а когда заря разбудила ее, она поняла, что дыхание хозяйки стало ровным. Иддит потрогала лоб мученицы: теплый. Девушки, пришедшие утром одна за другой, вопросительно посмотрели на Иддит. Она им ответила кивком. Потом Металла застонала во сне. Возвращающаяся к ней жизнь принесла с собой сон о любви, в котором она желала красивую молодую брюнетку, та отворачивалась от ее поцелуя и отталкивала ее руки, пытавшиеся обнять ее тело.

Иддит наклонилась над спящей, пальцем отодвинула в сторону одну из повязок, которые были наложены на спину и нижнюю часть тела, и увидела, что раны больше не гноились и даже начали затягиваться пока еще розовой кожей. Днем девушки сложили гармошкой стену, которая отделяла комнату от бассейна с лотосами, для того чтобы впустить свежий воздух, и тут глаза Металлы раскрылись. Она увидела улыбку на лице Иддит и девушек, которые стояли чуть поодаль от кровати.

Еще слабым, тихим голосом она попросила оставить ее одну, и все вышли. Иддит — последней.

Металла попыталась осторожно повернуться, чтобы лечь на спину. Ей удалось это сделать без особенных мучений.

Так и пребывала возница в одиночестве в своей комнате под пение птиц целый день, а потом и ночь. Иддит принесла ей немного еды, и она с аппетитом поела. Иногда Металла засыпала, потом просыпалась и мечтала, чувствуя, как жизнь снова вливается в ее тело. Она вновь стала думать о молодой брюнетке, о девушке со взглядом и манерами девственницы, не зная, привиделось ли ей это лицо во сне, или она встречалась с ней наяву. Она все старалась понять, было ли это воспоминанием о встрече с красотой — но когда и где она могла с ней встретиться — или просто плодом ее воображения. Впрочем, Металла испытывала странное ощущение — что она больше не та, прежняя. Как будто ужасное потрясение, вызванное наказанием кнутом, отбросило ее в те кошмарные времена, которые она пережила у Вибия. Он обращался с ней как с диким животным, которого нужно лишить его воли. С ней что-то произошло. Вскоре она поняла, что изменение, скорее всего, являлось следствием внезапной смерти Менезия. Она не любила Менезия. Да и не могла любить мужчину, как любят большинство женщин. Но Менезий обладал блестящим умом. Господин, римлянин, такой человек, который мог появиться только в столице империи, в среде изысканной интеллектуальной элиты, которая один за другим покоряла народы земли. Металла и не пыталась сопротивляться тому влиянию, которое оказывали на нее любовник своей личностью и удивительная окружающая обстановка, в которую она попала. Менезий умер. Металла почувствовала, перед какой головокружительной пустотой оказалась. К тому же это внезапно обрушившееся непривычное состояние, возможность быть самой собой. Конечно же она стала другой...

Лицо молодой девушки опять возникло ночью. Она видела теперь ее тело, грудь, которая натягивала корсаж, ноги под скромным, длинным, не итальянским платьем. Она отличалась от девушек, что работали у Сертия... У Сертия, конечно, у Сертия, парикмахера! У него Металла видела эту девушку за месяц до смерти Менезия, во время своего последнего посещения. Она захотела девушку сразу, как только та вошла в кабинку, чтобы заняться ее руками и ногами. Металлу взволновали кончики грудей под туникой и волосы, собранные в шиньон и придерживаемые черепаховыми гребнями. И она вдруг подумала, что ее волосы, распущенные вечером перед сном, падают ей до ягодиц. Возница попыталась поймать ее взгляд, как только та вошла и села на табурет, но девушка держалась, как стыдливая девственница, и не смотрела на нее. Она взяла руку Металлы, принялась за работу: подточила и отполировала ей ногти. Металла несколько раз задерживала пальцы маникюрши, особенно когда та закончила работу и встала, чтобы уйти. Но она сделала вид, что ничего не поняла, хотя все было ясно: Металла хотела с ней спать. Другая бы поняла ее, но не эта...