Человек СИСТЕМЫ - Георгий Арбатов

Мне кажется сегодня, что оптимизм, надежды, родившиеся у тех, кто работал с руководством в 1967 году, хотя и основывались на реальных впечатлениях, не учитывали тех настроений и политических тенденции, которые усиливались в стране.

Эти тенденции и обусловили сдвиг вправо.

Но это все же был сдвиг, а не полный поворот назад.

Речь, по существу, шла о новом, более капитулянтском в сравнении с тем, что сложился в 1966–1967 годах, компромиссе между линией XX и XXII съездов партии и тем, чего требовали перешедшие в контрнаступление консервативные силы. После августа 1968 года борьба между этими двумя направлениями политики не прекратилась. Так же как не прекратились попытки перетянуть на свою сторону тех или иных руководителей, и, конечно, в первую очередь Л.И.Брежнева. Ее исход еще не был предрешен, она шла в разных сферах политики. Хотя в 1968 году соотношение сил уже заметно изменилось в пользу консерваторов.

«Ползучая ресталинизация» (1968–1974)

Я знаю немало конкретных людей, которые добивались ресталинизации, боролись за нее. Но эта политика едва ли осуществлялась на основе обсуждавшегося, продуманного решения руководства. Хотя по многим конкретным делам (что издавать, а что нет, какую дату как отмечать, о чем и как говорить в той или иной связи и т. д.) решения могли приниматься и принимались нередко на самом высоком уровне. Из них как раз и складывалась политика.

Существенно и другое. Сталинизм внедрялся в нашем обществе долго и самыми радикальными средствами — вплоть до массового террора. А потому он укоренился глубоко, много глубже, наверное, чем думал Хрущев, выступая на XX съезде. А также все те, кто сердцем, умом, душой принял линию этого съезда.

О чем идет речь? О том прежде всего, что на руководящих постах, то есть у рычагов власти, оставалось множество людей, придерживавшихся сталинистских воззрений, которым было трудно, если не невозможно, найти себе место в жизни в любой иной политической и социальной структуре. Они просто не могли делать ничего другого, кроме как проводить волю «верхов» вниз, исполнять, подавлять инициативу и тем более инакомыслие. И быстро увядали в условиях открытой дискуссии, открытой политической борьбы — это со всей очевидностью выявилось уже позже, в годы перестройки.

Не менее, если не более серьезной причиной была неготовность значительной части общества к переменам. Множество людей было воспитано, запрограммировано всем прошлым на совершенно определенные формы поведения и реакции, не умело либо боялось проявлять инициативу, самостоятельно думать и действовать.

А потому ситуация сложилась своеобразная. Как только высшее руководство прекращало напор, усилия по десталинизации общества, общественное сознание и общественные институты почти автоматически, без дополнительных указаний сами возвращались на круги своя. Как встает кукла «ванька-встанька», стоит только отпустить руку, удерживающую ее в лежачем положении. Или как заваливается на сторону велосипед, если перестаешь крутить педали.

Это, мне кажется, были главные движущие механизмы начавшейся после октября 1964-го, а особенно с конца 1968 года ресталинизации (впрочем, в последние годы правления Хрущева мы тоже с нею сталкивались). Я этот процесс ресталинизации назвал ползучим именно потому, что она не вводилась декретом, особым решением, а постепенно, шаг за шагом обволакивала общественную жизнь, закреплялась на одном рубеже за другим. Этому сознательно помогли те, кто хотел вернуться к сталинизму. Их усилия шли в основном по двум направлениям.

Одно — административные меры против всех, кто занимал антисталинистские позиции, решался поднять голос против наступления консерваторов. Эти меры, как правило, не были крайними. То есть арестовывали и судили редко. Но общепринятой практикой стали увольнения с работы, строгие партийные наказания, в том числе исключение из партии, все более изощренное преследование диссидентов, включая публичную компрометацию и травлю людей, «психушки», а также высылку за рубеж и лишение советского гражданства.

Об этих недостойных страницах нашей недавней истории написано уже довольно много. И мне добавить к этому почти нечего. Какими были цели такой политики? Субъективно одной из них, наверное, была защита устоев того, что тогдашнее руководство считало истинным социализмом, социалистическим порядком. Я не думаю, что при этом тон задавали люди столь циничные или даже просвещенные, чтобы понимать; и социализм, который они пытаются защищать, и их представления о нем деформированы, на деле они защищают авторитарные порядки, а конкретнее — свою власть и привилегии. Но объективно дело обстояло именно так. И поскольку представления сдвигались вправо, расширялось число идеи и людей, которые становились объектами преследований. Политическая, духовная, нравственная атмосфера в обществе заметно ухудшалась.

Поставленных целей в значительной мере достичь удалось. Многие умолкли. В той идейно-политической борьбе, которая продолжалась, рубеж «легальности», критерий того, что можно делать, не ставя себя вне системы, все более сужались, ставилось под запрет и то, что люди достоверно знали, о чем еще совсем недавно разрешалось говорить и говорили с высоких трибун.

Мне кажется, эти изменения в духовной жизни общества нанесли ему большой и долговременный ущерб, который породил дополнительные трудности и для перестройки. Когда на XX съезде партии в первый раз сказали правду о прошлом, о Сталине, о творившихся в стране беззакониях и преступлениях, когда первый раз попытались поднять честных коммунистов и беспартийных, все здоровые силы общества на борьбу за его обновление, очень многие восприняли это с огромным довернем, с энтузиазмом, как свое жизненное дело. Разочарования последующего периода, бессовестные попытки сделать вид, что ничего вроде бы не произошло, вернуть людей к вере в недавно развенчанных и поверженных идолов, снова грубо (и к тому же неумело, неубедительно, формально) переписать историю привели к серьезному оскудению запаса доверии к социалистическим идеалам, социальной энергии людей, их готовности отдать себя, свои силы служению большому делу.

Наоборот, все это усиливало скептицизм и даже цинизм (в том числе среди молодого поколения), и с этим в полной мере пришлось столкнуться в период перестройки. За попытки ресталинизации, вновь допущенные беззакония, ложь, новый зажим едва только пробуждавшейся свободной мысли пришлось уплатить очень дорого — пока, может быть, мы даже еще не в состоянии полностью осознать эту цену.

Наступление реакции, сталинизма, естественно, наталкивалось на сопротивление. Были люди, которые не захотели молчать, идти на компромиссы, — наиболее известны среди них А.И.Солженицын и А.Д.Сахаров, но можно назвать и десятки других имен. Иные старались бороться, так сказать, внутри системы. Среди них тоже были люди, которых подвергали гонениям, наказаниям. Других эта чаша миновала, и потому мы только сейчас начинаем узнавать имена и дела некоторых из тех, кто проявил немалое гражданское мужество, пытаясь остановить наступление реакции, защитить преследуемых. Сошлюсь на один лишь пример — академика П.Л.Капицу, о некоторых сторонах благородной деятельности которого мы узнали лишь после опубликования его писем, в том числе Сталину, Хрущеву, Брежневу, Андропову. А на него ведь некоторые обижались за то, что он не подписывал коллективных писем. Капица предпочитал, когда считал нужным, писать сам, нес за все личную ответственность. Не все были столь смелы, как Капица, и не у всех было такое имя, как и авторитет, а потому и возможности. Но людей, которые каждый на своем месте и в меру своих сил (и, конечно, смелости) пытались сделать добро, в частности, остановить сползание к сталинизму, было немало.