Человек СИСТЕМЫ - Георгий Арбатов

Сказанное не означает, что среди макулатуры, изданной в те годы, нет отдельных честных, ценных по фактическому материалу, выводам, обобщениям и размышлениям трудов. А также волнующих человеческих документов. Имеется в виду другое — недостатки опубликованной в годы застоя псевдоистории войны, отчасти написанной, а в значительной мере приписанной известным военачальникам, участникам и очевидцам событий. Вот в ней надо серьезно разобраться{22}.

Не могу не рассказать об одном эпизоде. В 1969 году в издательстве Агентства печати «Новости» вышли мемуары маршала Г.К.Жукова. Это была тогда настоящая сенсация — за книгой все гонялись, помню, с каким трудом, через руководство АПН, достал десяток экземпляров для ведущих научных сотрудников института. И в дни ажиотажа вокруг книги совершенно случайно в фойе кинотеатра встретил тогдашнего директора издательства АПН В.Г.Комолова, который как раз был главным редактором мемуаров маршала Жукова. Я Комолова немножко знал, мы разговорились, и, естественно, к центре беседы оказались мемуары.

Мой собеседник — человек говорливый — пожаловался, что просто изнемог от работы, переписывая наиболее важные разделы книги. Жуков, мол, стар, не понимает политики; хорошо хоть в конце концов принял все поправки, сокращения и дополнения. Мемуары же надо было, сказал Комолов, привести в соответствие с линией. Я спросил: «А у тебя не дрогнула рука? Ведь это история, мемуары. Мемуары одного из важных действующих лиц величайшей драмы, которую пережила страна. А ты, пользуясь его болезнью, а может быть, и слабостями, просто берешь и пишешь, что хочется, от его имени». Собеседник, увы, просто не понял, о чем я говорю, принялся объяснять, что он все согласовал в ЦК, называл имена средней руки чиновников из Отдела науки и сектора издательства Отдела пропаганды. Как стало известно сейчас из воспоминаний другого редактора мемуаров — А.Д.Миркиной (Огонек. 1988. № 17), среди выброшенных из текста оказалась и глава о репрессиях 1937 года в отношении высшего комсостава Красной Армии.

Если так обходились с мемуарами Жукова, то что уж говорить о других, менее именитых и менее строптивых людях. Впрочем, дело было отнюдь не только в самих авторах и не в меру усердных редакторах. К сожалению, немалое число военачальников пели хвалу Сталину с превеликим удовольствием, от всей души, легко и охотно фальсифицировали историю.

Особого упоминания среди них заслуживает С.М.Штеменко. У него, правда, действительно были основания воспевать Сталина — он был одним из его любимчиков в годы войны, благодаря чему быстро вырос (по свидетельству К.М.Симонова, он, ко всему прочему, пользовался еще и репутацией человека, близкого к Берии). Мемуары Штеменко, опубликованные в 1981 году, как бы задали тон.

В этих мемуарах Стадии предстает как человек, наделенный «высокими качествами военного деятеля», как полководец, который «вложил неоценимый вклад в дело победы советского народа в Великой Отечественной войне», автор замыслов чуть не всех выдающихся сражений и операций. И в то же время обходятся молчанием все беды, которые свалились на народ, на советские Вооруженные Силы по вине Сталина. Даже против культа личности Сталин, оказывается, боролся, вот только недостаточно решительно.

В апологетическом в отношении Сталина духе были выдержаны и мемуары А.И.Еременко, П.А.Ротмистрова, И.С.Конева, А.Е.Голованова, И.X.Баграмяна, A.M.Василевского, авиаконструктора А.С.Яковлева и многих других (повторяю, ко многим из названных людей я питаю глубокое почтение, полагаю, что их именами в ряде случаев просто злоупотребили). Искажения истории в этих работах не сводились только к возвеличиванию роли Сталина, попыткам доказать его «гениальные способности» и в военной области. Пожалуй, более существенным было другое — нежелание или отказ от попыток разобраться в причинах наших неудач, определить, во что же нам из-за них обошлась Победа.

Не хочу, чтобы подумали, будто я призываю игнорировать все вышедшие с конца шестидесятых годов военные мемуары. Они различны; даже в книгах, возвеличивающих Сталина, наверное, есть достоверные факты и наблюдения. Но с учетом того места, которое Отечественная война заняла в нашей истории, думаю, все-таки какую-то ясность в это мемуарное «хозяйство» надо внести. Возможно, стоило бы поручить авторитетным, знающим людям (сейчас этим мог бы заняться Институт военной истории) разобраться в мемуарах и дать им объективную оценку, а также изучить механизм всей этой акции по фальсификации истории. Думаю, что это нельзя откладывать на далекое будущее, надо делать по свежим следам.

Короткая жизнь разрядки

В сфере внешней политики с конца шестидесятых и до середины семидесятых годов нам удалось добиться значительных успехов. А потом — с середины семидесятых и до начала перестройки — эти успехи растерять, потерпеть ряд жестоких неудач.

И то, и другое имело свои причины не только в международных отношениях, но и во внутренних делах, в том числе в позициях и взглядах руководства. Вместе с тем как эти успехи, так и неудачи поучительны, уроки их не должны быть забыты. Потому я решил посвятить этим проблемам отдельную главу.

При этом хотелось бы уйти от истории самой нашей внешней политики этих лет, описания происходивших событий. Главным мне представляется другое — глубинные мотивы, внутренние пружины нашей политики, её движущие силы и её ограничители. В какой-то мере мне придется под этим углом зрения затронуть и политику США.

В принципе поворот во внешней политике осуществить, наверное, легче, чем в экономике и политике внутренней. Уже потому хотя бы, что в выработке и даже осуществлении внешней политики участвует меньше людей и руководителю страны легче «повернуть» их на другой курс. Но у нас внешняя политика с первых дней после Октябрьской революций оказалась столь тесно связанной со всем мировоззрением, идеологией, даже отношением к внутренним делам, что выработка внешнеполитического курса всегда оставалась важной составной частью формулирования общей политической платформы.

Так было в послереволюционный период, когда в руководстве страны, в партии боролись разные точки зрения на исходные посылки политики. Сторонники одной из них видели в российской революции первый акт мировой революции, считали правомерной революционную войну и готовность пожертвовать ради торжества социализма и коммунизма во всем мире даже собственными революционными завоеваниями. А сторонники другой ставили главной целью преобразования в собственной стране, предлагали капитализму мирное соревнование, видели преобладающую форму выполнения своего интернационального долга в силе примера социализма.