Пожиратель Пространства - Сергей Вольнов

– Спокойно. Боль уходит, Энчи, – она произносила «дж» как «ч», что ассоциативно вызывало во мне странное умиление: из двух девушек, в которых я был влюблён, одна, Марыся, картавила, а вторая, Гальшка, все «ж» и «ш» переиначивала в «ф». Настуся говорила чисто, но (а, может, поэтому?) я никогда не был в неё влюблён, хотя доверял ей и поверял намного больше, чем Марысе и Гальшке.

– Спокойно, Энчи. Следи за моей рукой. – Тити совершала над моей головой круговые, изредка очень быстрые, изредка очень медленные, плавные движения. Спустя какое—то время движения руки превратились во вращающийся радужный шар, от которого невозможно было отвести взгляд. Я зачарованно следил за ним и даже не ощутил, как Тити вправила вывихнутую сукиным сыном Боем челюсть. Это напоминало наркотическое видение: ореол света, окружавший шар, мерцал – темнел, обнаруживая за собой бездонность, и светлел, нестерпимо ярко лучась; вращающийся шар цвёл причудливыми, вычурными цветами, перетекавшими один в другой.

– Всё. Вставай. Слабенький ты… Восприимчивый, я имела в виду, – попыталась сохранить моё мужское достоинство чуткая Тити. – Восприимчивый к внушению. Таким, как ты, даже аудиОтики противопоказаны. – Я промычал что—то нечленораздельное в своё оправдание. – Не вздумай слушать их никогда! Тебе и пяти минут хватит!

Затем она помогла мне подняться.

– Идём, умоешься.

Я, опираясь на плечо маленькой Тити, проследовал в ванную комнату, оборудованную согласно титанически—ностальгическим запросам выросшего на островном мире Кэпа Йо. Это было огромное по площади помещение с потолком, взметнувшимся вверх чуть ли не на десять метров. В правом дальнем углу располагался глубокий бассейн с заякорённым в центре плавающим островком – грубый ремесленнический муляж фрагмента поверхности родной для капитана Йо планеты Новисад. Чуть левее бассейна располагались в ряд три ванны—джакузи. За ними – ванна обыкновенная. Ближе к выходу имелись несколько душевых и умывальников различных конструкций, приспособленных для различных типов разумных; обеспечивались потребности всех существ, нуждающихся в умывании и подмывании.

Тити включила тёплую воду и принялась смывать кровь с моего лица. Я был усталым и расслабленным, боль ушла и тело чувствовало лишь движения маленьких ловких пальчиков Тити. Кровь уже не текла, но девушка продолжала поглаживать моё лицо, пробегая по кромкам губ, спускаясь по подбородку к шее. Она брала реванш за две неудавшиеся попытки соблазнения.

…Меня почти неприкрыто поддразнивали (я бы даже сказал «пугали») буйной сексуальной активностью Душечки. И сама Тити, сразу же после моего появления на борту, пыталась доказать мне, что, если я удержу свои бастионы более трёх суток, то, значит, я – либо импотент, либо голубой. Я не был ни тем, ни другим, и всё же бастионы оставались в целости…

Вплоть до этого момента, когда меня, избитого и покалеченного, затянула она в ванную.

А до этой оказии – Тити неприкрыто подставлялась. Тити обещала мне небо во вспышках сверхновых, Тити в моём присутствии вела себя исключительно соблазняюще. К примеру, присаживалась, кладя ногу на ногу плавным движением, и под юбками мелькало треугольное, тёмное и зовущее…

Но я давно внушил себе некую идею—фикс, и старался не отступаться от её принципов ни на шаг. Идея заключалась в следующем: главное для меня – наука. В моём личном понимании смысла, вкладываемого в этот термин.

Всё остальное второстепенно. И моим личным доказательством, аргументом в пользу второстепенности этого самого «всего остального» являлся обет: блюсти целомудрие. Он спонтанно родился из моей нелюбви к человекам. Человекам, стремящимся любой ценой удовлетворить свою потребность в сексе.

На эту нелюбовь впоследствии наложилось жгучее желание доказать членам экипажа «ПП» и самому себе ошибочность бытующих представлений о Тити, в своём агрессивном женском естестве якобы неотразимо притягательной для мужской половины человечества. А идеологическим стержнем этих «целомудрЁных» построений была мысль о непреходящей ценности науки, как методологии добывания нового Знания.

И вот – «Ситуация ИВРО!». Моя «непреходящая ценность» оказалась в непосредственной опасности. Соблазнительница Тити мгновенно, мощно и властно, завладела мной: моим разумом, моим телом, моими чувствами… Животное начАло сокрушительно возвестило о своём присутствии – сквозь рассасывающуюся боль, сквозь строй надуманных преград, сквозь пропитавшее меня презрение к человекам, омерзительно—неприглядным во всей своей грубой физиологичности и непроходимой ограниченности. В иных культурах тоже низменности хватает, и детей своих Иные не в капусте находят, но – даже цивилизация ящеров Денеба—шесть не столь откровенно…

«О—о—ох, что ж она делает—то… Ого, вот это сюрприз! А я уж было бесповоротно уверился, что от многочисленных треволнений заделался импотентом…»

Нескончаемые, как многообразие Вселенной, секунды я заворожённо следил за движениями её ловких пальчиков, и вслушивался в отзвук, пробуждаемый этим движением. И я был до основания потрясён открытием: ничегошеньки, оказывается, я из себя не вытравил!..

Как и раньше, прикосновения рук женщины, и мои прикосновения к женщине, делали меня одержимым и одновременно покорным. Покорным в том смысле, что чаще всего в постель затаскивал не я, а меня. Сломив перед этим моё бешеное сопротивление: очень уж большое значение я придавал преамбуле – условностям, предварявшим занятия сексом. Вроде разговоров всяких – о любви, в частности…

Как тяжело было соблюдать обет, знал бы кто… Иногда – не удавалось.

…её пальцы скользнули под рубашку и начали ласкать мою грудь. Появилось ощущение, будто глотнул приторно—сладкого варева, в горле от этой тёрпкой сладости расправились тончайшие щупальца и щекотно зашевелились там. Мои руки тоже пришли в движение, не в состоянии вытерпеть сладкие муки, мне причиняемые – в наказание ли, в награду ли? – ручками соблазнительницы Тити.

Я страстно возжелал изнасиловать её, изувечить, втоптать в пыль, вдавить в грязь, растереть в порошок!

Я мог бы изумиться возникновению этого садистского желания, категорически несвойственного моей пацифистской натуре, но – уже ничему не изумлялся…

В то же время я жаждал быть изнасилованным ею, изувеченным, втоптанным в пыль, вдавленным в грязь, растёртым в порошок!

Я мог бы изумиться возникновению этой мазохистской жажды, но – уже ничему не изумился. И только вдруг подумал: «Может быть, неудивительно, что Бой невзлюбил меня с первого взгляда?».

Он—то был уверен, что является тут самым обаятельным и привлекательным, первым «хлопцем на сэли»… и вдруг является потенциальный половой террорист, прикидывается пай—мальчиком, а у самого глазки так и рыщут, так и рыщут, кого бы растерзать и кому бы отдаться на растерзание… И в сравнении с ним Бой – просто пацан…

Вот чему я изумился, так это возникновению подобных мыслей. И странному ощущению уверенности в абсолютной их чуждости. Чуждости даже более неожиданной, чем желания изнасиловать и быть изнасилованным… Словно и не мои это мысли, а нечто внушённое, привнесённое в мой разум извне…

Однако все эти странные ощущения и мысли тут же исчезли, сметённые мощнейшим атакующим напором Душечки…

У неё под юбочками, как всегда, ничего не было и ещё до того, как мои ладони принялись искать алчущую плоть, взывающую о желании быть смятой и растерзанной, девушка зажала между своих упругих бёдер мою ногу и стала тереться о неё, а юбки от этих движений поднимались всё выше и выше. Я безропотно следовал её желаниям: обнял сзади, тесно прижавшись и уткнувшись в оголившуюся ягодицу девушки вздыбленным, рвущимся на волю неотторжимым достоянием худшей половины человечества.

По зовущему, приглашающему стону я понял, что взламываю давно уже сдавшуюся твердыню, врастаю в подготовленную почву. Я судорожно вздрогнул, насквозь пронзённый вибрирующими, сладострастными звуками, и остро пожалел, что моё напряжённое, ищущее, готовое взорваться естество всё ещё заковано в панцирь одежды.

Тити, поняв меня без слов, прекратила мои беспорядочные ёрзанья, отодвинулась, лишив себя и одновременно наградив собой во сто крат больше: новой преградой оказалась её рука, целеустремлённо разомкнувшая магнитный зиппер и скользнувшая в мои брюки. Сжав бурно восставшее достоинство посередине и отодвигая меня второй рукой, Тити словно пыталась остановить меня… умоляющим, задыхающимся от страсти голосом она попросила:

– Энчи! не так быстро! умоляю! раздевайся! я сейча—ас!

Но я не слушал её. Вопреки смыслу слов, голос её звал, умолял: «Хочу! Давай! Давай!». Ещё теснее сплетаясь с женским телом, пышущим жаром вожделения, я превозмог притворное сопротивление, раззадорившее меня пуще всего, и таранно проник высвободившимся из плена брюк естеством под ягодицами между её ног. Чуть разведя пальчики девушки, продолжающие сжимать мою отвердевшую плоть, жёстко двинулся вперёд, вдавливая вязко—влажные, горячие от желания, складочки, скользя по нежной коже внутренней поверхности бёдер и волосикам, мягким умилительно… Слово это вдруг возникло в раскалившейся от страсти голове, появилось спонтанно, и невольно вызвало…