Ленин. Человек — мыслитель — революционер - Воспоминания и суждения современников

И когда начался подъем в рабочем движении и в партийной работе 1911–1914 годов, то хотя это движение шло под лозунгами, которые формулировал Ленин, но даже в самой большой и в самой пролетарской организации партии, в питерской организации, в ее массе, имя Ленина не пользовалось и третью того авторитета, какой он завоевал себе впоследствии. Настоящую цену Ленину знала лишь незначительная, руководящая часть партии, в большинстве встречавшаяся с ним лично. Правильность всех его решений и прогнозов за весь период реакции только она одна могла проверить, потому что широкие массы партии, не говоря о пролетариате, переживавшем период политической апатии, были недостаточно в курсе всех партийных проблем, за исключением важнейших, которые стояли перед нашим ЦК за границей. Впрочем, и эта вера в Ильича не помешала многим старым большевикам уйти из партии или отойти от партии в период реакции 1908–1911 годов, с тем чтобы прийти в ее ряды значительно позже, часто лишь после победы пролетариата. Вера рабочих в Ильича была крепче, органичней, как показали события позже.

Лишь после Февральской революции, когда Ленин вернулся в Россию, правильность его лозунгов начала проверяться массами, на опыте их собственной борьбы. С этого времени он делается вождем масс, работа его мозга превращается постепенно в необходимейшую составную часть коллективного разума рабочего класса. Вопрос «А как думает об этом Ленин?» является первым вопросом массовика-рабочего всегда, когда ему приходится определять свое отношение к тем или иным событиям. Этот авторитет Ленина в огромной степени вырос после Бреста, хотя внутри собственной партии Ленину приходилось и в этом вопросе, и в других, более мелких, преодолевать весьма значительное сопротивление.

Отношение к войне, Временному правительству, Октябрьской революции, завоевание земли для крестьян, Брестский мир, гражданская война, отношение к иностранным капиталистическим государствам и т. п. — вот те основные проблемы, на которых гений Ленина был проверен массами и проверка потом подкреплена окончательно победой пролетариата и систематическим улучшением его материального положения.

При таком грузе доверия миллионов к Ленину должно было существенным образом измениться и отношение партии и ее руководящей части ко всем предложениям Ленина в коренных вопросах. Формально, разумеется, ничто не изменилось в функциях ЦК, конференциях и партийных съездах. Но удельный вес слова и мнения Ленина стал другим. В партию стучалась с этими предложениями воля миллионов. Это знала и партия, и сам Ленин. Установление в партии отношений, которые, в свою очередь, опирались на отношения, сложившиеся стихийно и незаметно за стенами партии, зависело уже не только от партии и, пожалуй, еще меньше от него лично. Его авторитет в массах носил какой-то сверхличный характер. Ленин превратился в своеобразный организационный центр, непосредственно связанный с миллионами. Этот центр никогда не был противопоставлен официальным партийным и советским центрам, он действовал через них, но в то же время какими-то путями также наряду с ними. Кроме отношений партии к ЦК, имелось еще отношение партии к Ленину. Кроме отношений беспартийных рабоче-крестьянских масс к партии коммунистов, имелось отношение их к Ленину. Единственный раз, когда Ленин разошелся с большинством ЦК по основному вопросу, по вопросу о немедленном заключении мира с немцами, расхождение не было поставлено на решение партии и рабочего класса тогда же, когда оно возникло. Ленин подчинился решению, с которым был не согласен; проверка произошла позднее. Но если б по какому-либо из коренных вопросов, которые вообще стояли перед партией и революцией, произошло расхождение между, скажем, ЦК и Лениным или партсъездом и Лениным и вопрос был бы поставлен на референдум как партии, так и рабочего класса вообще, то очень мало шансов, чтобы именно Ленин остался в меньшинстве. Это могло коснуться разве тех вопросов, где Ленин оказался бы против каких-либо предрассудков массы или против автоматизма классовой ненависти, затруднявшей маневрирование (например, вопрос о спецах и т. д.). Но если, к счастью для нашей партии и нашей революции, не было еще случая, чтобы рабочая масса решала голосованием спор между Лениным и большинством партии, если Ленин всегда выступал от имени партии и от имени Советской власти, то сами массы не раз проводили борозду между тем и другим. Достаточно вспомнить о крестьянской вере в большевика Ленина, которого деревня противопоставляла коммунистам. Но еще более важным является тот факт, что в наиболее трудные моменты жизни нашей партии, в период голодовки пролетариата, несомненно, среди малосознательных рядовых рабочих Ленин пользовался большим авторитетом, чем коллектив РКП.

Коммунистическая партия есть инструмент для руководства борьбой рабочих масс. Здесь этот инструмент был вздвоен, при чем второй инструмент руководства никогда не противостоял первому.

В результате непрерывного роста авторитета Ленина и в партии и в рабочем классе, увеличивавшегося с каждым правильно принятым под его руководством решением, внутри партии установилась такая система отношений между всеми коммунистами и их вождем, которая напоминала что-то вроде деловой диктатуры, основанной на доверии. Я употребляю этот термин «диктатура» условно, потому что он не определяет полностью и точно те отношения, которые здесь создались. Быть может, нужно было бы придумать какое-либо иное слово, которое верно характеризовало бы существо дела. Важно лишь здесь подчеркнуть, что эта диктатура вытекала не только из отношения Ленина к партии, но и из непосредственных отношений Ленина к рабочему классу.

Именно поэтому было бы доктринерством и педантизмом рассматривать фактическую роль Ленина в партии и государственном аппарате с чисто формальной, конституционной точки зрения, не перенося центр тяжести на классовый смысл ленинского авторитета. Наши политические противники совершенно сознательно и с точки зрения защиты интересов контрреволюции совершенно правильно игнорировали этот последний факт и несколько лет вопили на весь мир о ленинской диктатуре как об узурпации власти народных масс. Здесь принципиальные защитники не только фактической, но и формальной диктатуры Колчаков, Врангелей и Деникиных ничем не отличались от «демократов» меньшевистско-эсеровского толка. В этом отношении характерна передовица в № 2 «Социалистического вестника» за 1924 год, посвященная смерти Ленина. В этой передовице о Ленине мы читаем:

«Его гений состоял в том, что он умел уловить все колебания стихии, ее подземные порывы, как и судороги ее разложения, умел нащупать родственные ей струи и в мировом рабочем движении, отравленном войной, и всем этим умел воспользоваться, чтобы на этом зыбком фундаменте возводить трон своей идее, которая воплощалась в нем самом. Ибо таким вождем такой стихии только и может быть человек, который фанатично верит в свою историческую миссию, в свою историческую предназначенность и потому свою непогрешимость.

Ленин в высочайшей степени обладал всеми этими свойствами вождя секты. Лично он был совершенно лишен тщеславия, бескорыстен, в буквальном смысле слова «горел идеей». Но сквозь все его шатания и колебания… красной нитью проходит за все тридцать лет один незыблемый руководящий принцип: Партия — это я! Рабочий класс — это я! Коммунизм — это я! Государство пролетарской диктатуры — это я!»

Меньшевики, которые обычно кичатся своим умением передразнивать марксистский жаргон и приводить нужные цитаты, потому становятся в этой характеристике роли Ленина на чисто идеалистическую точку зрения или, если хотите, на точку зрения «субъективной социологии» Михайловского, что им невыгодно поставить на обсуждение основной факт, а именно непосредственную поддержку Ленина миллионами рабочих и крестьянских масс, глубоко классовый характер его «личного» авторитета. Этот факт, подтвержденный той совершенно изумительной реакцией, которую мы видели и видим, на смерть Ленина со стороны рабочего класса, еще ярче подчеркивает всю тупость и эмигрантский кретинизм этого «некролога».

Если так называемая «диктатура» Ленина существовала как факт в том смысле, как мы раньше очертили, то она существовала волею рабочего класса, который сам выбрал Ленина из ста пятидесяти миллионов индивидуумов России, сам сделал своим рулевым, сам установил с ним непосредственную связь и сделал организующим центром в процессе своего революционного классового самоопределения. Таким бы «диктатором» в мировом рабочем движении был бы Маркс (каким он был и остается в области теории пролетариата), если бы он жил в эпоху пролетарских революций, если бы ему не было суждено умереть в обстановке приспособления верхов рабочего класса к капитализму, умереть почти не понятым в окружении пошляков и ослов из германской социал-демократии. Но Ленину суждена была лучшая доля. Вместе с рабочим классом, которым он руководил, Ленин перевел на язык реальной классовой борьбы и реальной революции те знаменитые слова «Капитала», где Маркс говорил: капиталистическая оболочка разрывается. «Бьет час капиталистической частной собственности. Экспроприаторов экспроприируют». Он первый начал рвать эту оболочку, провозгласив перед Октябрем свое бессмертное «момент назрел», и провел через прорыв этой оболочки капитала рабочий класс к победе. С этого момента он стал неразрывной составной частью тела и мозга пролетариата, всеми признанный вождь, за которым с верой и надеждой на лучшие дни плелся, падая от голода и усталости, даже самый последний, отсталый и малосознательный сын рабочего класса в 1918–1923 годах.