Влечение - Филип Жисе

Одиночество становилось его верным другом; вместе с ним он засыпал, вместе с ним просыпался, им дышал, им питался.

Начало новой рабочей недели он проспал. Теперь он спал днем, а бодрствовал ночью; так было спокойнее, тише, желаннее, больше соответствовало тому, что происходило в его груди. Проспал сознательно; желания ехать в офис не было, и он знал, что не будет. Ему не нужна карьера, не нужна работа. Зачем ему это все, когда смысл жизни утрачен?

Ближе к обеду в понедельник, когда он лежал в спальне, в одной руке держал ее фотографию, а другой шарил по простыне, безуспешно пытаясь уловить тепло ее тела, раздался звонок на мобильный. Не сразу он его услышал, все копался в прошлом. Когда мелодия звонка все же проникла в его сознание, он протянул руку за мобильником, лежавшим на прикроватной тумбочке. Без любопытства, механически, будто невидимый кукловод дернул за веревочку.

Звонили из офиса. Кэти. Несмотря на то, что виделись они недавно, он смутно ее помнил, будто годы прошли. Казалось, память начала подводить его, а может, так только казалось; дорогие сердцу воспоминания были ярки и свежи, как роза, только срезанная с куста. Все остальные воспоминания поблекли, виделись, словно в тумане. Не нужны были. Вот и все. Не нужны.

Звонили снова и снова, но он не отвечал. Избегал людей, не хотел никого видеть, ни с кем общаться. Слишком радостными они были. Ему же радоваться было нечему. Будто люди с разных планет. Невозможно друг друга понять. Так зачем они ему, если ему с ними не по пути? Хотя и пути у него уже никакого не было. Некое существование в своем мире, мире, наполненном болью, страданиями и одиночеством.

Потом позвонил Мэтью, некий человеческий отпечаток из недавнего прошлого. Утомленный звонками и настырным вниманием к себе, Майкл поднялся с кровати, взял в руку “айфон”, размахнулся и бросил о стену. Техническое чудо, это гениальное изобретение инженерной мысли, являющееся не более чем искусственным мусором, не выдержало соприкосновения со стеной и разлетелось. Сам он вернулся на кровать, сжал в руке фотографию и закрыл глаза. Теперь его никто не потревожит.

Его разбудил звонок в дверь и голоса. Открыл глаза, вяло окинул полумрак в комнате. Настоящее улиткой вползло в сознание. Он поднялся, прислушался; настороженный взгляд устремился сквозь стены в прихожую. Стараясь лишний раз не шуметь, он прокрался к входной двери, замер и весь обратился в слух, заглянул в дверной глазок и отпрянул, когда солнечный свет даже сквозь глазок сумел резануть его глаза. Он зажмурился, ища спасения от солнца в темноте.

– Дома никого, – услышал он женский голос. – Где же он может быть? И дозвониться невозможно.

– И не позвонил, – заметил мужской голос.

– Может, стоит сообщить в полицию?

– Подождем до завтра. Если утром не объявится в офисе или не позвонит, обратимся в полицию. Другого выхода я не вижу.

Женский голос принадлежал Кэти. Он вспомнил его. А вот второй голос, мужской, он не помнил. Наверное, кто-то из коллег или охраны. Неважно. Его это не интересовало.

Голоса стихли. Вскоре послышался звук удаляющихся шагов, рычание двигателя машины, но вот и оно пропало вдали. Он выждал еще некоторое время, слушая звуки улицы, затем развернулся и поплелся назад в спальню, досыпать, а когда взошла луна, он вышел из дома, опустился в кресло, вытащил фотографию и долго смотрел то на нее, то на луну, скользившую по небосклону. Тихо было на улице, тихо было и в его душе́.

На следующий день его снова разбудил звонок в дверь. С улицы неслись голоса, кто-то заглядывал в окна, но он не боялся, что его увидят: окна были занавешены шторами. Как и тогда, он прокрался ко входной двери и стал слушать. Опять говорили двое. На этот раз голоса принадлежали двум мужчинам.

– Что там говорили, Чарли? Как давно он пропал?

– Второй день на работе отсутствует.

– Может, заехал к подружке, загулял, – в дверь постучали.

– Майкл Сафер. Управляющий биллингского отделения банка “Голден”. Надо позвонить диспетчеру. Пусть пробьют по базе.

– Было бы неплохо попасть в дом.

– Насколько мне известно, Сэм, дом не его; арендует.

– Тогда без решения суда или разрешения домовладельца лезть туда не стоит.

– Проще найти хозяина дома, чем получить решение суда.

– И я так думаю, Чарли. Поехали в участок. Завтра вернемся с домовладельцем.

Хлопнули дверцы машины. Звук работающего двигателя достиг его слуха и вскоре растаял вдалеке. Он опустился на пол, оперся спиной о входную дверь. Завтра они вернутся, откроют дверь и обнаружат его. Что он им скажет? Ничего. Он не хочет их видеть, не хочет с ними общаться. Они заставят его вернуться в офис, может даже вынудят обратиться к психотерапевту. Но ему не нужен психотерапевт, не нужна работа. Ему никто и ничего не нужно. Ему и так хорошо. Почти. Если бы не тупая боль и гнетущая пустота в груди… Что же делать?

Он лег на пол, уставился взглядом в никуда. Сердце билось спокойно, дыхание было ровным. Никакого волнения, только апатия и нежелание видеть кого-либо.

Когда луна появилась на небе, он выполз из дома, точно медведь из берлоги, чтобы совершить свой ежедневный, точнее еженощный, ритуал – опуститься в кресло, достать из кармана фотографию и смотреть на нее, переводить взгляд на луну, шептать что-то. В голове засела мысль: завтра его обнаружат. Почему они не оставят его в покое? Разве он просил кого-то его искать? Неужели он не имеет права на одиночество? Он никого не трогает, сидит в доме и даже нос на улицу не показывает, так почему бы им не оставить его в покое? Ему не нужна их помощь. Ему ничего от них не нужно. Ничего.

Он снова посмотрел на фотографию, что-то прошептал, улыбнулся, посмотрел на луну. Лунный диск покраснел, будто в крови искупался. Когда-то он уже видел точно такую же луну. Только вот не помнил, когда. Напряг память и вспомнил: это было тогда, когда они были вместе и очень счастливы. Тогда они впервые занимались любовью. В Йеллоустоне. Улыбка снова появилась на его лице. Каким счастливым он тогда был. Они были. Казалось, только вдохни воздух – и учуешь аромат ее туалетной воды, протяни руку – и коснешься ее гладкой, нежной кожи. Как она тогда улыбалась, когда лежала рядом с ним на берегу озера и ветерок ласкал ее обнаженное тело. Такое красивое, такое желанное.

На его глазах выступили слезы. Улыбнулся. Каким счастливым он тогда был. Они были. Вместе. Им никто не был нужен. Окруженные тишиной, укрытые тьмой ночи, они любили друг друга, наслаждались друг другом, а над ними сияли звезды и луна. Там было тихо, там было спокойно, там они были вдвоем. Скупые слезы скатились по щекам, скулам, тяжелыми каплями соленой воды упали на пол.

– Я знаю, что делать, – забормотал он. – Знаю.

Он поднялся на ноги, окинул себя взглядом сверху вниз.

– Я снова буду счастлив… снова… мы будем вместе… вместе… будем одни… нам никто не нужен…

Он побежал в спальню, натянул джинсы, надел свитер, вернулся в прихожую и набросил на плечи куртку, открыл входную дверь, замер, осознав, что забыл нечто важное. Вспомнил, двинул в спальню, достал из кармана рубашки фотографию, засунул в карман джинсов. Только потом вышел на улицу, вывел машину из гаража и понесся по улицам спящего Биллингса на запад. Входная дверь дома и гараж так и остались незапертыми. Но похоже, его это нисколько не волновало.

Ближе к восходу солнца он добрался до Йеллоустона. Машину бросил. В горах, недалеко от дороги, нашел небольшую пещеру, забрался туда и уснул. Когда проснулся, солнце клонилось к закату. Чувствовал голод, но есть было нечего. Достал фотографию, сидел в полутьме пещеры и смотрел на девушку, изображенную на ней. Что-то ей говорил, водил пальцами по ее лицу, волосам. То и дело из его груди вырывался тихий вздох, который быстро поглощался тишиной пещеры.

Когда взошла луна, он спустился к озеру Йеллоустон. Сел на берегу, прямо на том месте, где они занимались любовью, достал фотографию, долго смотрел на нее, вспоминая счастливые минуты прошлого, затем лег на землю, рукой провел по траве, но тепла ее тела не ощутил. Пальцы сжали траву в безумной попытке ухватиться за прошлое, будто за настоящее, – настоящее, которое давно стало прошлым, кануло в Лету, затерялось в дремучих дебрях подсознания. Любая попытка вытащить его оттуда отдавалась болью в сердце, наплывом новой волны сожаления о невозможности вернуть прошлое.

Где-то завыл волк. Его тоскливую песню подхватил еще один. Внезапно он почувствовал себя своим среди них, таким же одиночкой, отщепенцем, ищущим уединения и спокойствия не зная где, не зная зачем. С тоской в груди и болью в глазах слушал он волчий вой, трепавший его израненную душу, как крокодил жертву, заставлявший сердце лить слезы. Сожаление захлестнуло его с новой силой. Он поднял голову и долго смотрел на луну. Он знал, что те одиночки, чей тоскливый вой принуждал его сердце в эти минуты сжиматься от боли, тоже смотрят на нее, только, в отличие от них, он не выл, хотя хотелось, но ограничился внутренним криком, не менее тоскливым воем, так и не покинувшим пределов его сознания. Тело его повалилось на землю, из глаз брызнули слезы. Он лежал на траве, слушал жалобную песню волков и смотрел на луну. Он был дома, среди таких же одиночек, как и он сам.