Суд королевской скамьи - Юрис Леон

Кельно отпил воды из стакана и вытер взмокший лоб.

— Если хирург достаточна квалифицирован, скорость часто уменьшает возможность шока.

— Давайте-обратимся к середине 1943 года, когда доктор Марк Тесслар прибыл в Ядвигу. Вы уже были не санитаром, которого били немцы, а врачом, который пользовался большим авторитетом и властью.

— Под руководством немцев.

— Но вы совершенно самостоятельно принимали решения. Например, кого отправить в больницу.

— Я все время стоял перед необходимостью преодолевать сильное давление.

— Но ко времени появления доктора Тесслара вы находились в постоянном контакте с немцами. Они вам полностью доверяли.

— Лишь в определенной мере.

— И как складывались ваши отношения с доктором Тессларом?

— Я знал, что Тесслар был коммунистом. Восс приказал доставить его из другого концлагеря; у него были свои взгляды. При встречах я был с ним достаточно вежлив, но, как говорится, старался держаться от него подальше. Я не имел с Тессларом никаких дел.

— Я же предполагаю, что между вами нередко проходили разговоры, потому что на самом деле вы совершенно не опасались Тесслара, а он тщетно старался раздобыть побольше пищи и лекарств для послеоперационных жертв, о которых он заботился. И я предполагаю, что вы именно ему сказали, что провели около двадцати тысяч операций, на которых оттачивали быстроту действий.

— Можете предполагать все, что угодно, пока у вас голова не отвалится, — взорвался Адам.

— Что я и делаю. Итак, доктор Тесслар заявил, что в один ноябрьский день 1943 года вы за один прием провели четырнадцать операций. Восемь мужчин, семь из которых были датчанами, подверглись кастрации, или ампутации яичек. И на том же операционном столе вы извлекли яичники у шести женщин. В бараке стоял такой крик, что эсэсовцы были вынуждены послать регистратора, некоего Эгона Соботника, за доктором Тессларом с требованием прибыть в пятый барак и успокоить пациентов, нока вы оперируете.

— Это откровенная ложь. Доктор Тесслар никогда не показывался в пятом бараке, когда я там оперировал.

— И к тому же доктор Тесслар утверждает, что вы никогда не делали спинномозгового обезболивания, не анестезировали операционное поле и тем более не впрыскивали морфий перед операцией.

— Это ложь.

— А теперь обратимся к овариэктомиям, изьятию яичников, как явствует из заявления доктора Тесслара. Давайте на минутку забудем о его утверждениях и проследим ход обыкновенной операции такого рода. Итак, вы делали разрез стенки брюшной полости. Правильно?

— Да, после того, как пациента мыли, брили, я ему впрыскивал морфий и проводил спинномозговое обезболивание.

— Даже тем, у кого были серьезные ожоги после облучения.

— Я не делал исключений.

— Затем вы вводили в брюшную полость хирургические Щипцы, приподнимали матку, вводили далее щипцы между яичниками и фаллопиевыми трубами, после чего отрезали яичник и бросали его в емкость.

— Более или менее так я и поступал.

— Я предполагаю, доктор Кельна, что по завершении операции вы, не заботились зашить, как полагается, отрезок яичников, матку и кровеносные сосуды.

— Это неправда.

— Отрезок ампутированного органа называется культей?

— Да.

— Разве не принято закрывать эту культю клапаном из брюшины?

— Вы хороший юрист, мистер Баннистер, но вы не хирург.

Баннистер не обратил внимания на легкий смешок в зале.

— Тогда будьте любезны, просветите меня.

— Отрезком брюшины культю не закрыть. Единственный способ состоит в крестообразном наложении связок. Таким образом вы перекрываете культю, чтобы избежать воспаления, западения ее или кровотечения.

— И вы всегда так поступали?

— Естественно.

— Доктор Тесслар утверждает, что ни в одном случае из шести овариэктомий, которые он наблюдал, вы ничего подобного не делали.

— Это чушь. Тесслар никогда не стоял рядом со мной. И если бы даже он находился в операционной, практически невозможно было увидеть, что я делаю. Разве что вместо глаз у него был рентген. Вместе с окружающими меня ассистентами, в присутствии Восса и других немцев, из-за экрана, закрывающего голову пациента, рядом с которой Тесслар, по его утверждению, сидел, он был не в состоянии что-либо видеть.

— А если он сидел сбоку и экран ему не мешал?

— Эта всего лишь предположение.

— Значит, как вы утверждаете, доктор Тесслар никогда не предупреждал вас о возможной опасности кровотечения и перитонита?

— Этого не было.

— И доктор Тесслар не спорил с вами по поводу того, что вы никогда не моете рук перед операцией?

— Нет.

Или что употребляете одни и те же инструменты, не стерилизуя их?

— Я опытный хирург, мистер Баннистер, уважающий свою профессию. И я отвергаю эти обвинения.

— Получали ли вы письменные указания, в которых говорилось, левое или правое яичко следует изымать, левый или правый яичник?

— Нет.

— Были ли случаи, что врачи ампутировали не тот палец на руке или ноге или что-то еще, потому что они не получали указаний?

— Это Ядвига, а не лондонская больница..

— Откуда вы знали, что именно надо извлекать? — Капрал Креммер, который проводил облучение, находился в операционной. Он и говорил мне — слева или справа.

— Креммер? Ах, капрал Креммер. Этот неопытный рентгенолог указывал вам?

— Он имел дело с рентгеновскими лучами.

— И если тут не было доктора Тесслара, значит, он не мог обращать ваше внимание на ожоги после облучения и на тот факт, что вы не даете-общего обезболивания?

— Повторяю. Я лично проводил пункцию. Оперировал я действительно быстро, что спасало пациентов от пневмонии, нарушения сердечной деятельности и, Бог знает, от чего еще. Сколько раз мне повторять вам это?

— Пока все не станет совершенно ясно.

Баннистер помолчал, внимательно изучая состояние, в котором находился Кельно. Настал тот самый переломный момент, до которого и судья, и присяжные еще могли испытывать к нему сочувствие. Неумолимый ход стрелок подсказывал, что подходит время кульминационного пункта его допроса.

— Значит, все сказанное Марком Тессларом, является выдумкой.

— Все это — откровенная ложь.

— Мужчины и женщины кричали. Их терзала невыносимая боль.

— Ложь.

— И вы грубо и бесцеремонно обращались с пациентами на операционном столе.

— Мое поведение было безупречно.

— Почему, по вашему мнению, доктор Тесслар стремился оболгать вас?

— Из за наших ранних стычек

— Вы упоминали случай, когда, практикуя в Варшаве, вы, не ставя Тесслара в известность, послали к нему на аборт члена вашей семьи. Я хотел бы, чтобы вы сейчас назвали этого пациента.

Кельно оглянулся в поисках помощи. Возьми себя в руки, сказал он себе, успокойся.

— Я отказываюсь отвечать на этот вопрос.

— Потому что, как мне кажется, никаких подобного рода абортов не было. Доктору Тесслару пришлось оставить Польшу, чтобы завершить медицинское образование, из-за антисемитизма вашего студенческого общества, и я предполагаю, что доктор Тесслар никогда не проводил никаких абортов и не делал экспериментов для эсэсовцев в Ядвиге.

— Тесслар оклеветал меня, чтобы спастись самому! — закричал Кельно. — Когда я вернулся в Варшаву, он был членом тайной полиции коммунистов и у него было указание травить меня, потому что я был польским патриотом, который откровенно говорил о горестной судьбе, постигшей его любимую родину. И еще восемнадцать лет назад, когда британское правительство отказалось выдать меря, было доказано, что все выдвинутые против меня обвинения являются ложью.

— Я же предполагаю, — с невозмутимым спокойствием, которое резко контрастировало с волнением, охватившим Кельно, продолжал Баннистер, — что, когда вы вернулись в Польшу и выяснили, что доктор Тесслар и несколько других врачей остались в живых, вы скрылись и. в то же время пустили в ход ваши выдумки против них.

— Нет.

— И вы никогда не били пациенток, лежащих на операционном столе, и никогда не называли их проклятыми еврейками?

— Нет. И пусть мое слово противостоит слову Тесслара.

— Это обвинение, — сказал Баннистер, — в сущности, не имеет ничего общего со словами Тесслара. Это слова женщины, которую вы избили. Но она жива, и в настоящий момент направляется в Лондон.

8

Субботний вечер они провели в предместье Парижа вместе с французским издателем Кэди, а в воскресенье Эйба и леди Сару пригласил Питер ван Дамм, устроив для них прекрасный обед, на котором присутствовали мадам Эрика ван Дамм и двое их детей, оба студенты Сорбонны.

Дочь, тихая милая девушка, ушла в свою комнату. Антон ван Дамм извинился перед гостями: у него уже назначена встреча, но дал обещание приехать в Лондон для встречи с Беном и Ванессой.