Сирены - Эрик Ластбадер

Кроуфорд, однако, удержал его на месте.

— Что собираешься делать с ней, Рубенс? — он не мог сдерживать презрения в голосе.

Сняв крышку, Рубенс вынул катушку с пленкой, намотанной до самого ободка.

— Бросить в огонь. Что мне еще остается? — он пожал плечами.

— Перестань, Рубенс, — насмешливо протянул Кроуфорд. — Ты ведь не думаешь всерьез, что мы поверим, будто ты уничтожишь фильм. У тебя в руках только что проявленные негативы...

Он не закончил, потому что в этот миг, мучаемый подозрениями, Понделл бросился вперед. Схватив катушку, он залез пальцами под ободок и, отмотав немного пленки, взглянул на нее. Его хриплый вопль, раздавшийся мгновенно спустя, походил на выстрел из пистолета.

— Святая матерь божья, господи Иисусе! Он говорит правду!

Кроуфорд ринулся к камину и вцепился в катушку, вырывая ее из рук коллеги.

— Дай мне взглянуть! — Улыбка бесследно исчезла с его лица, а кожа приобрела странный сероватый оттенок. Он уставился перед собой в пустое пространство. — Боже милостивый, это она!

Рубенс забрал у него катушку.

— Не делай этого! — закричал Кроуфорд. Однако уже было поздно. Катушка, вылетев из пальцев Рубенса, упала плашмя сверху на аккуратно уложенную кучу дров в камине. Огненный язычок лизнул металлический обод.

— О, господи! — Кроуфорд закрыл лицо руками. Не помня себя, Понделл упал на колени перед камином. Красноватые отсветы запрыгали по его лицу, когда он потянулся дрожащими пальцами за горящей пленкой. Он громко вскрикнул, поморщившись, когда пламя обожгло ладони, но не отступил. Потом он вскрикнул еще раз, и Дайне пришлось с силой оттащить его от огня. Она увидела, что Понделл всхлипывает. Между тем камин разгорался, и внутри него черные клубы резкого и удушливого дыма поднимались к отверстию трубы.

— Рубенс, — страдальчески взмолился Кроуфорд, — сделай что-нибудь, ради всего...

Рубенс приблизился к камину и, быстро сунув внутрь руку, вытащил катушку из огня. Он бросил на ленту почти беззаботный взгляд, однако лишь Дайна заметила это.

— Не знаю, удастся ли ее спасти, Майкл, — задумчиво протянул он. — Просто ума не приложу, как сделать это.

— Наверняка есть способ.

— Потребуется долгая и кропотливая работа. Предстоит много подчистить и все такое. Этому декоратору придется уйти.

До сознания Кроуфорда наконец дошло, о чем говорит Рубенс. Он поднял голову.

— Скотина, — тихо произнес он; пережитое потрясение вконец обессилило его. — Скотина.

— Единственное препятствие, мешающее нам договориться, это ваше зло, — мягко сказал Рубенс. — Вы ведь на самом деле очень талантливые ребята.

Поздно вечером после того, как они ушли, Дайна, лежа в постели возле Рубенса и чувствуя, как блаженная дремота сковывает ее тело, повернулась на бок и спросила: «Ты и вправду мог бы сжечь пленки, Рубенс?»

— Конечно. Я всегда держу слово, — сказав это, он вдруг начал смеяться. Его смех походил на крошечный ручеек, постепенно разрастающийся, превращаясь в широкую полноводную реку, несущую свои воды в открытое море. — Но, видишь ли, это не имело бы значения. Их фильм был только на первых двухстах метрах, а остальное, как правильно угадал Кроуфорд, просто экспонированные негативы. Мусор.

Эль-Калаам приказал привести Дэвидсона и Маккиннона. Очутившись в комнате, англичане застыли в оцепенении при виде ужасной сцены: на полу в центре «парилки» лежал труп Бока, а в двух шагах от него, опустив голову, стояла на коленях Сюзан. Тело промышленника было залито кровью, так же как и все пространство вокруг него.

— Это достойно решительного осуждения, — заявил Маккиннон, тряся седой головой. — Исключительно бесчестное и бессовестное злодеяние.

— Всего лишь политическая необходимость, — возразил Эль-Калаам, неторопливо прикуривая сигару. — Вам двоим должно быть хорошо известно, что это такое.

— Мне известно лишь то, что здесь совершилось обычное убийство, — парировал Дэвидсон. — Я склонялся к тому, чтобы сочувствовать палестинскому народу в данном случае. — Он поежился. — Теперь я сомневаюсь в правильности такого выбора. Вам удалось убедить Эмулера, но он просто слишком молод и наивен.

— Мы на войне, — гневно воскликнул Эль-Калаам, — и вынуждены поступать так. На карту поставлены наши жизни.

— Подобным способом нельзя...

— Убивать не в чем неповинных людей..., — вставил Маккиннон.

— На войне не бывает невиновных... потери неизбежны, а погибнуть может каждый. Заберите его отсюда, — он указал на тело Бока, — и положите у парадной двери. Малагез проводит вас. Пусть израильские собаки подберут эту падаль: он все-таки сослужит нам службу, вопреки собственному желанию.

Повинуясь жестам Малагеза, для верности вытащившего пистолет из кобуры, они нагнулись, подхватили труп Бока на руки и понесли его к выходу.

Эль-Калаам разжал руку, высвобождая плечо Хэтер, и она приблизилась к Сюзан. Наклонившись, она нежно обхватила руками черноволосую голову девушки и, приподняв ее, заглянула в лицо. В тот же миг она испуганно вскрикнула, увидев перед собой остекленевшие глаза, темные и ничего не выражающие.

— Сюзан, — прошептала Хэтер. Выждав пару секунд, она позвала громче. — Сюзан! — Сюзан не откликалась, и взор ее оставался все таким же неподвижным.

— Боже мой! — вскричала Хэтер. — Посмотрите, что вы сделали с ней. Она мертва.

Фесси лениво, точно нехотя, протянул руку и обвил ее вокруг талии ошеломленной Хэтер.

— Не суй нос не в свое дело, — сказал он. Девушка подняла голову.

— Ты — животное. Чудовище. Убери от меня свои лапы! — ее лицо вспыхнуло от гнева.

Фесси хихикнул и, положив руку Хэтер на грудь, стиснул ее.

— В любом случае ты мне нравишься больше, чем она.

— Оставь ее в покое, Фесси, — приказал Эль-Калаам и, дотянувшись до девушки, вырвал ее из рук подчиненного. Засопев, он повернул ее спиной к Сюзан. — Забудь о ней. Она — ничто.

— Да, — сказала Хэтер, глядя ему прямо в лицо. — Теперь я понимаю. Она послужила своей цели. Не так ли? И стала для тебя всего лишь падалью.

— Она превратилась в падаль в тот миг, когда переступила порог этой комнаты, — ответил Эль-Калаам. Он вытащил сигару изо рта и приблизил свое лицо к лицу девушки. — Однако падаль все еще может принести кое-какую пользу, а? Например, ею можно питаться.

— Но ведь она — человек. У Хэтер в глазах стояли слезы. — Она заслуживает, чтобы ее...

— Иди и позаботься о муже, — прервал ее Эль-Калаам. Он говорил очень тихо. — Он уже должно быть изголодался.

Выпустив ее кисть, он подал знак Рите, которая молча последовала за Хэтер.

— Мне нужно в ванную, — сказала Хэтер, когда они вышли в коридор. Рита кивнула.

Из-за отсутствия двери, а стало быть и какой-нибудь возможности уединиться, Хэтер почувствовала себя крайне неловко. Очутившись внутри, она обернулась и с удивлением обнаружила, что Рита продолжает неуклонно следить за ней.

— Ты не могла бы подождать снаружи? — поинтересовалась Хэтер.

Рита взглянула на нее.

— Нет, не могла бы, — холодно ответила она, отрицательно покачав головой. — Лучше, чем болтать, поторапливайся. Я даю тебе на все две минуты.

Мгновение Хэтер стояла на месте в нерешительности, но потом направилась к бачку. Ее лицо медленно покрывалось розовой краской, когда она заметила, что Рита вовсе не собирается даже отворачиваться.

Вернувшись в гостиную, она обнаружила там Рейчел, прижавшуюся к телу Бока. Плечи девочки судорожно вздымались и опускались. Приблизившись, Хэтер ласково обняла Рейчел.

— Он был для меня вторым отцом, — сказала та, пытаясь утереть слезы на глазах. — Он был так добр ко мне. — Она повернулась к Хэтер. — Что они сделали с ним?

— Ты должна забыть его, Рейчел. Он мертв.

— Скажи! — яростно потребовала Рейчел. — Я должна знать правду.

— Нет, — ответила Хэтер, — не надо. Она помогла девочке подняться и увела ее в сторону от тела.

— Помни его живого, — сказала она, — а не мертвого.

— Я больше не буду плакать, — прошептала Рейчел, кладя руку на плечо Дайны. — Здесь, у них на глазах.

На пороге гостиной возник Малагез. Приблизившись к ним, он взял девочку за руку.

— Ты нужна Эль-Калааму, — сказал он. — Он собирается звонить твоему отцу. — Он слегка подтолкнул Рейчел вперед, и через несколько мгновений они исчезли за дверью.

Хэтер подошла к Джеймсу, сидевшему все на том же месте. Он не шевелился, и хотя раны перестали кровоточить, лицо его было бледным как полотно. Хэтер заметила, что ему трудно дышать.

— О, Джеми! — Она опустилась на колени подле него. — Если бы я только могла сделать что-нибудь. Я чувствую себя такой беспомощной.

Он открыл глаза.

— Ты можешь сделать кое-что.

— Что? — Ее лицо выражало смятение и тревогу. — Говори, я сделаю все, что угодно.