Василий III - Александр Филюшкин

В остальных посланиях Василий благодарил жену за описание цвета мочи второго сына, Юрия, просил сообщать, что кушают дети, как здоровье матери, рассказывал о том, как у него болят зубы. В общем, его письма почти ничем не отличаются от взволнованных посланий любого начинающего папы к маме о своем первенце. Да и предмет описания тоже — чем ребенок пописал, что съел, что означает то или иное красное пятнышко на его коже… Круг интересов и проблем абсолютно универсален и в XVI веке, и в наши дни. Единственный нюанс — ни одно из этих писем не написано Василием собственноручно. Все он диктовал своему дьяку. Значит ли это, что государь был неграмотным? В принципе, такая ситуация не исключена. Известно, к примеру, что сын Василия III Иван Грозный умел читать — но мы также не знаем ни единой буквы, написанной им собственноручно. В качестве подписи монарх прикладывал перстень с печатью.

Вообще болезни особ государева семейства были большой проблемой. Характерно, что Василий III, узнав о болезни сына, просит жену не обратиться к врачу, а поспрашивать мамок-бабок, других придворных женщин, рожавших младенцев. Где же государев лекарь? Он не фигурирует ни в одном из писем. Видимо, такой должности еще не существовало — недаром Софья Палеолог в 1490 году выписывала для пасынка врача из Италии. Несколько большее количество заморских докторов появится только при дворе Ивана Грозного, да и это будет вызвано не желанием наладить медицинское обслуживание царя, а просто общим увеличением числа иностранцев в Москве. Собственная придворная медицинская служба появится только у весьма болезненного государя Михаила Федоровича (1613–1645) — первого русского царя, который носил очки.

А как же в начале XVI века лечился русский монарх? А так же, как и все остальные: молитвой, баней, народными снадобьями. Так, сын Василия III Иван Грозный лечился от зубной боли прикладыванием к щеке зуба святого Антипия, окованного серебром. Зуб хранился в его личной молельной комнате, стало быть, бывал часто востребован… Когда у Василия III в 1533 году открылась на бедре рана, его лечили прикладыванием к ней печеного лука и смешанной с медом пшеничной муки. Все, к чему привели подобные меры, — воспаление и летальный исход.

Таким образом, жизнь человека, даже столь обеспеченного и благополучного, как государь всея Руси, была воистину в руце Божьей. Французский историк Ж. Ле Гофф, описывая средневековое общество, обратил внимание на особую психологию тогдашних людей. Их жизнь была необычайно хрупка, так как количество «факторов риска» несравнимо с нашим временем. Эпидемии, случайные отравления некачественной пищей, пожары (Василий III пережил первый крупный городской пожар, уничтоживший значительную часть Москвы, в 14 лет, в июле 1493 года), войны, несчастные случаи, а для рядовых горожан, монахов, крестьян — еще и произвол власть предержащих, когда прибить могли просто так, походя, даже не заметив… Сколь-либо серьезная болезнь почти всегда означала смерть или увечье.

Но вот эта хрупкость бытия обеспечивала особую интенсивность жизни. Люди спешили жить, спешили что-то успеть. Рано взрослели, рано заводили семью, рано совершали поступки, для которых сегодня существует гласный или негласный возрастной ценз. Люди того времени отличались от нас бо́льшим чувством остроты жизни, необходимости ее полноты.

В полной мере это относится и к жителям Московского государства времени Василия III. Можем ли мы хоть в какой-то степени приподнять завесу над их мировоззрением, моралью, поведенческими установками? И эту модель перенести — с известной долей условности — на Василия III? Наверное, кое-что здесь возможно. Как известно, все православные христиане должны были ходить к исповеди. Сохранились церковные служебные сборники XVI века, содержащие вопросы, которые священники должны были задавать прихожанам. Из этих вопросов можно установить круг нравственных проблем, волновавших людей того времени именно в личной, интимной сфере и области человеческих взаимоотношений. Причем это касалось всех, от простолюдина до великого князя. У каждого из них был свой духовный отец, исповедовавший по типовым и высочайше утвержденным и освященным образцам. В Чине исповедания есть оговорка: «…аще ли сам будет князь»[129], то есть на главу светской власти распространялись те же правила, что и на всех.

Набор грехов был основан на христианском вероучении. При этом преступлением являлся как сам проступок, так и «помышление» о нем: все равно очиститься можно было только через покаяние. На первом месте стоял блуд (разнообразные прегрешения в половой сфере), затем татьба (воровство), грабеж могил, разбой, душегубство, осуждение других, несправедливый гнев, клевета, хула, ложь, зависть и прочие «скверные помышления», ссора с другом, которая не закончилась примирением, лукавство, лень, тщеславие, жадность, сребролюбие, насилие, немилосердие, языческие верования («к волхвам ходишь»), нарушение клятвы или неправедная клятва (особенно «именем Господним»), неправедный суд за взятку. Прегрешением было при передаче исказить смысл слов князя. Знание лекарственных трав и зелий приравнивалось к «отравам бесовским» и также запрещалось.

К грехам также относились злословие в адрес родителей и церкви (а также болтовня и смех в церкви во время службы). Нельзя было бить священника и монаха и выгонять его из своего дома. Порицались опоздание на церковную службу или тем более ее пропуск без уважительной причины. Само собой, жестко порицалось недержание постов. Отдельно выделялось такое прегрешение, как напиваться «до блевотины» (или «до беспамятства»), чревоугодие, объедение, веселые пиры с плясками и гуслями (как и вообще скоморошьи песни и игра на музыкальных инструментах). К числу экзотических грехов относились «помочиться на восток», «смех до слез», мазание калом или обливание мочой одежды окружающих из неприязненных побуждений, питье взрослыми женского молока, потребление в пищу мяса медведя и бобра, умывание молоком и медом с целью кого-нибудь потом напоить оскверненным напитком. Надлежало каяться в толковании снов, в нанесении ударов по лицу, плевании в лицо, рот и нос.

Убийство наказывалось епитимьей до пяти лет, но примечательно, что в некоторых списках убийство в бою, на войне тоже считалось грехом, достойным церковного наказания. То же касалось случайного убийства разбойника или вора — за них надо было нести покаяние.

Главный круг вопросов, которые задавали при исповеди, касался проблемы телесной чистоты. Прежде всего интересовались, каким образом прихожанин лишился девственности: было это в законном браке или нет и естественным или противоестественным путем. Дальше шли вопросы, со сколькими женщинами он спал, были ли это чьи-то жены, или вдовы, или блудницы, или принужденные силою рабыни, или — самое тяжкое — монахини. Следующий ряд вопросов был посвящен гомосексуальным связям. Пассивный грех считался менее тяжким, активная роль — бблыним согрешением, а хуже всего было сочетание этих ролей. Затем шли вопросы о половых сношениях с животными и о мастурбации («ручной грех»), которая разделялась на самоублажение и использование для этого чужих рук, что еще хуже, потому что грешат двое. Здесь в одном из списков Чина исповеди стоит примечательная ремарка: «…якоже некде князи творят с собою и иных губяще». Видимо, развлечения при княжеских дворах иногда приобретали своеобразный характер…