В крымском подполье - Иван Козлов

— Видите, — вздохнула Анна Трофимовна, — какие бывают вредные люди. К немцам прислуживаются и губят честных людей.

Пришел Толя, я рассказал ему об обыске в нашем доме.

— Я слышал об этом Эрике, — сказал он. — Боевой парнишка. Он связан с нашими ребятами.

— В таком случае, его нужно немедленно отправить в лес, — предложил я.

— Да, да, обязательно отправлю.

Я строго предупредил Толю:

— Имей в виду, за домом нашим началась слежка. Рядом со мной живет некая переводчица. Она донесла на Эрика. Пока прекрати ко мне ходить. Будем встречаться в другом доме.

Дня через четыре ко мне пришла обеспокоенная Ольга Шевченко.

— У вас все в порядке?

— Как видите. А что?

— Был налет партизан на панораму. Линдер рассказал, будто бы три машины партизан напали на немецкий склад в панораме, перебили охрану, нагрузили машины вещами и скрылись.

— Это провокация. Он, очевидно, испытывает тебя. Какие могут быть партизаны, когда идет прочес леса и Гриша Гузий не приходит на явку!

— Может быть, он и соврал, — полола плечами Ольга. — Ему теперь везде мерещатся партизаны. Перед тем как лечь спать, проверяет, заперты ли ворота. Бульдога завел. Чуть шорох под окнами, за пистолет хватается.

Мы посмеялись над «храбрым» гестаповцем. Ольга передала мне от «Саввы» разведданные и план аэродрома, который нужен был Большой земле.

Разговаривая с Ольгой, я машинально посматривал в окно. Во дворе появился полицейский. Ольга сразу же ушла. Я взял сапожную лапку и принялся расправлять гнутые гвоздики.

Анны Трофимовны дома не было, и полицейский вошел ко мне.

— Где староста?

— Ушла куда-то по делам.

Я продолжал работать.

— А ты кто? Давно тут живешь?

— Месяца три.

— Что делаешь?

— Что придется. Больше по стекольной части.

Заглянув на этажерку, он увидел домовую книгу, сел и начал ее перелистывать.

— Жильцов знаешь?

— Двор большой. Разве всех узнаешь?

Пришла Анна Трофимовна. Полицейский начал читать вслух фамилии жильцов, спрашивая о тех, кто поселился в этом доме недавно. Сделал замечание, что Эрику пятнадцать лет, а он все еще не имеет паспорта и прописан по метрической.

— Я говорила его матери, — оправдывалась Анна Трофимовна. — Она обещала выправить паспорт.

В нашем доме жило пятьдесят восемь семейств. Домовая книга была толстая. Я прописал себя ближе к середине, вместо одного жильца, неправильно прописанного и зачеркнутого. Фиктивная прописка была сделана хорошо, и полицейский не обратил на нее внимания. Проверив домовую книгу, он сделал пометку: «Нарушений нет. Проверил старший надзиратель Рубакин». Еще раз пристально взглянув на меня, он вместе с Анной Трофимовной вышел из комнаты. Все это меня несколько встревожило.

Анна Трофимовна вернулась и перекрестилась:

— Слава богу, миновала гроза! Ничего не заметил.

А ведь этот надзиратель — самая опытная собака. Знаете, что случилось? Надзиратель рассказал, что четыре машины партизан напали на панораму, забрали все, что возможно. «Тут, — говорит, — и в городе партизан до чорта!»

Вечером я увидел «Костю», сообщил ему о слухах по поводу нападения каких-то партизан на панораму и не мог понять, почему он смеется.

— Ведь это мы сделали! — рассмеялся «Костя».

— Как вы? — спросил я, не веря своим ушам.

— Мы. И провели операцию на «большой палец». Было нас всего пять человек. Я и Вася Бабий надели немецкую форму, Алтухов был в полицейской форме, а Енджияк и Еригов — в своих ватниках. По дороге встретили немецкий патруль. Борис и Вова спрятались в воротах, а мы пошли навстречу патрулю. Не доходя несколько шагов, Бабий крикнул: «Хальт! Пароль!» Один из немцев ответил: «Стокгольм». У нас были русские автоматы. Немцы покосились на них, но ничего не сказали.

Мы подошли к панораме. Бабий спросил часового по-немецки: «Вы немец?» Часовой ответил: «Никс. Я доброволец». Бабий приставил к его груди наган и скомандовал: «Руки вверх!» Мы отобрали у часового винтовку и приказали молчать. Часовой принял нас за добровольцев, начал объяснять, что у часового никто не имеет права отбирать оружие. Потом понял, кто мы, и рассказал, что имеется на складе.

Мы взяли часового проводником и вошли в здание. Алтухова поставили патрулировать снаружи. Добровольцы спали. Мы скомандовали им: «Руки вверх!» Приказали сесть на пол около кроватей, а сами надели на себя по нескольку пар брюк, гимнастерок, шинелей, забрали у добровольцев оружие и пошли. Часовой просил не оставлять его там: теперь ему все равно не сдобровать, и мы забрали его с собой. Я громко приказал ребятам: «Заминировать дверь!» Мин у нас не было. Я только хотел напугать добровольцев. Дверь мы заставили снаружи ящиком и благополучно ушли. Одежду и оружие забазировали в противотанковом рву.

— А с часовым что сделали?

— Мы вывели его за город, указали дорогу в лес к партизанам, и он ушел.

— Как это все легкомысленно!

Я был вне себя от возмущения. Из-за нескольких гимнастерок, шинелей и винтовок рисковать жизнями наших лучших диверсантов! Спору нет, налет был смелый, но почти бесполезный и ставивший под удар все руководство подпольной организации.

— Как же ты смел это сделать без разрешения горкома?! — спросил я.

— Да я боялся, что вы не разрешите, — признался «Костя».

— Конечно, запретил бы. Ты понимаешь, что наделал? Я живу рядом с панорамой, у меня происходят заседания горкома, ко мне ходят связные, и вдруг — сделать такую глупость! Да зачем тебе этот налет? Неужели нельзя было дождаться, пока из леса пришлют еще несколько немецких костюмов?

— Простите, Иван Андреевич, не подумал об этом. Но, согласитесь, красиво вышло.

— Очень красиво! Глупость это, если не сказать хуже…

Я сделал «Косте» серьезное внушение, категорически запретил предпринимать какие-либо диверсии без разрешения горкома и предупредил, что если он когда-нибудь устроит еще такой номер, к нему будут применены строгие меры взыскания.

Военно-политическая обстановка в Крыму с каждым днем становилась напряженнее. В соответствии с событиями на фронте перестроилась и немецкая пропаганда. Немцы уже не говорили, что Красная Армия разбита и уничтожена, а запугивали население чудовищными выдумками о зверствах советских войск.

Не только по тону газет, но и по настроению многих солдат и офицеров чувствовалось, что немцы начинают сознавать неизбежность своего поражения.

Денщик Линдера сказал Ольге: «Наши офицеры и разные „фоны“ улетают из Крыма в отпуск и не возвращаются».

«Муся», опытная разведчица, умела вызвать своих знакомых немцев на откровенность. Однажды майор Мауэр из Баварии, изрядно выпив, сказал ей:

— Мы, немцы, способны на то, о чем другие и не догадаются. Мы выкачали из России и других стран много добра. Все это скрыто в горах и ущельях Германии и на берегах Рейна. Фюрер, конечно, знает, что сейчас мы будем побеждены. Гитлер уйдет, но будет тайно готовить будущую победу.

Зондерфюрер Линдер вежливо предупредил Ольгу, чтобы она заблаговременно подготовилась к эвакуации в Германию.

— Мы получили приказ оборонять Крым, — сказал Линдер, — но только для того, чтобы задержать продвижение Красной Армии. Крым мы сдадим, но это будет мертвая, безлюдная пустыня. Мы вывезем в Германию все работоспособное население России.

Немцы действительно упорно и методически старались превратить Крым в безлюдную пустыню: минировали города, мосты и спешно вывозили все, что можно вывезти. «Хрен» сообщил мне, что на станцию Симферополь немцы согнали до ста паровозов, разобрали их и вывезли всю арматуру. «Савва» доносил из Сарабуза, что в окрестных деревнях немцы забирают скот, хлеб и все продовольствие. Местному коменданту предоставлено неограниченное право грабить население. Общины получили планы посевов, но они были занижены в пять — десять раз против прошлого года. Никто из русских уже не думал о спасении имущества, ни один советский человек не мог быть уверен в том, что, выйдя на улицу, он вернется домой и проведет ночь спокойно.

4 февраля Ольга сообщила, что приехал «Савва» и просит немедленно устроить ему свидание со мной.

В двенадцать часов дня, когда немцы обедали и прекращали облавы, я собрался к Ольге. Надел свое замасленное рваное пальтишко, облезлую шапку-ушанку, взял рабочий ящик, куски стекла подмышку, палочку.

Оглядывая меня, Анна Трофимовна осталась довольна.

— Ну кому придет в голову, что такой жалкий старикашка способен на что-нибудь толковое!

— Не забудьте, Анна Трофимовна, в случае чего снимите занавеску с окна.

— Будьте спокойны! Ну, дай бог все по-хорошему! — проводила она меня своим обычным напутствием.

У Ольги на окне висела занавеска — все в порядке.