Римская рулетка - Петр Ярвет

— Вот сволочи! — выдохнула конопатая блондиночка, допивающая вторую чашку.

Пульхерия бросила на пленника быстрый взгляд. Андрей узнал его — так посматривала единственная женщина, которую он сразу после школы отважился пригласить в кино на эротический триллер. Фильм посмотреть не пришлось: стоило на экране произойти чему-то, на что детей не допускают, следовал быстрый взгляд искоса, в котором читалась оценка: «Ему нравится? Его заводит?» «Вот поди и ответь, заводит ли меня мысль о побитии камнями преступницы из древней притчи, или просто достала меня эта ночь в женской общаге».

— Суд в этом городе, — продолжала Пульхерия, — вершили мудрецы, все до одного, разумеется, мужчины, должно быть почтенные, но уж точно мудрые, знатоки законов и нравственности. Они вовсе не хотели расправы. Более того, законы города представляли суд в виде некоего экзамена. Преступника обычно спрашивали, что он может сказать в свое оправдание, и если он мог логично и последовательно обосновать свои действия, к нему проявляли снисхождение. Если нет — задавали наводящие вопросы. И только если преступник не мог ответить, как он дошел до жизни такой, следовало немедленное наказание.

Весталки больше не болтали, они слушали в оба уха, и, когда их взгляды останавливались на Теменева, он чувствовал, что придет и его черед ответить за несоблюдение странных законов древних городов. Пульхерия держала чашку на отлете, манерно отставив мизинчик. Так и казалось, что она сейчас повернется к телекамере и, прикрывая глаза с каждым открытием рта, скажет: «Свой последний фильм я сняла по своей повести и с собой в главной роли».

— Первый мудрец спросил женщину, за что она погубила своего мужа? Она ответила, что не могла с ним жить. Тогда мудрец спросил, о чем она думала раньше? Женщина подробно объяснила, что раньше она как раз думала, будто сможет жить с мужем, а как только окончательно и бесповоротно поняла, что это не выйдет, приняла меры. Тогда еще кто-то из почтенных отцов города поинтересовался, в чем заключалась невозможность совместного проживания? Женщина ответила, что муж был козел. То есть она наверняка отвечала много и подробно, но общий смысл сводился к этому.

Заседание суда близилось к завершению, и тогда главный судья, порывшись в ученых книгах, предложил следующее решение дела. Если преступница, как она утверждает, осознала свою вину, пусть ответит на простой вопрос. Если ее ответ будет признан верным, она обретет свободу и прощение. Если же нет, снимет с себя одежду и отправится гулять по городу.

— Она согласилась? — дрожащим голосом спросила рыжая весталка.

— Да, — кивнула Пульхерия, — она согласилась и услышала вопрос, сформулированный так: ты, женщина, лишила человека жизни, потому что не могла жить с ним. Это был порочный, гибельный шаг, как ты осознала. Скажи теперь, что ты должна была сделать в подобной ситуации, чтобы сохранить совесть и достоинство? Женщина подумала и сказала, что должна была уйти от этого козла.

Повисла драматическая пауза.

— Ее оправдали? — тихо спросила суровая тренерша.

— Да! — широко улыбнулась Феминистия. — Должно быть, женщина была все же молода и красива, поскольку судьи проявили редкое снисхождение и объявили, что теперь она абсолютно свободна и может идти. И тогда женщина спросила, может ли она, в свою очередь, перед тем как уйти, задать вопрос мудрецам? Искушенные в науках ученые мужи переглянулись с улыбкой и милостиво дали свое согласие. И тогда раскаявшаяся преступница осведомилась: я лишила жизни мужа, в то время как должна была просто уйти. Скажите мне, знающие все на свете, куда?

С медленной, торжествующей, хорошо отрепетированной улыбкой Пульхерия обернулась к Андрею и, четко выговаривая каждое слово, договорила:

— Мудрецы перестали улыбаться. Мудрецы переглянулись. Мудрецы молча разделись и, оставив свои драгоценные одежды в зале суда, вышли голыми на городскую площадь. И запомни, уважаемый гость из тех же краев, откуда пришли к нам философ Семипедис и безумный Спартак, мораль этой притчи. И в твоей земле, и в нашей, и во веки веков так будет происходить всегда!… А теперь! — Рассказчица вскочила на ноги, и следом за ней поднялись сразу все амазонки, готовые поменять ход мировой истории, и вместе с ними поневоле и Андрей. — А теперь наверх! Потому что наступает праздник Плодородия!

Когда утром Святослав Хромин потряс Айшат за плечо, ей по-прежнему снился Андрей Теменев. Со связанными руками, нагруженный какими-то боеприпасами, он двигался теперь вверх по расщелине в окружении толпы весело хихикающих вооруженных женщин.

— И так будет всегда! — повторяли они, толкая друг друга плечами и подставляя ножки Андрею.

Айшат опасалась, что сон оказался не эротикой и не триллером, а концептуальной философской притчей, во всяком случае, от него оставалось тягостное и путаное ощущение.

— Вставай. Вставай, соня! — настойчиво тормошил ее дядя Слава. — Сегодня праздник. Сегодня работаем без обеда.

Глава 12

EX UNGUE LEONEM[32]

Алексей Илюхин уже вполне освоился с этим Городом. Нет, он не полюбил кривые улицы предместий и убого помпезные проспекты, в двух шагах от которых булькали вонючие сточные канавы. Ему совсем не нравились стандартные фасады, опирающиеся на внушительные, но какие-то деревенские булыжники фундаментов, все в косых штрихах плевков прохожих. Его по-прежнему напрягал взгляд каждого встречного легионера, под низким, увенчанным медным котелком лбом которого явно роился, не в силах вылупиться, единственный вопрос: «Ты, парень, из какого района?» Но зато Илюхин знал досконально, на каком рынке можно перележать ночь под телегой, позаимствовав немного сена, где после захода солнца повезет разжиться куском копченой свинины, пусть и зеленоватой, с истекшим сроком годности, где раньше всего начинают продавать вино, и главное, рабы какой виллы за умеренную подачку согласятся пронести его в паланкине через городские ворота, как какого-нибудь важного вельможу.

Сейчас, когда по улицам тек народ, жаждущий полюбоваться праздничным шествием, агент восставших рабов преспокойно сидел в харчевне Дионисия, которую называл про себя Интернет-кафе. Нет, здесь не светились на каждом липком от пролитого вина столе жидкокристаллические мониторы. Порносайты тут заменяли аппетитные невольницы, разносящие жареную дичь и собственные телеса. Отсутствие любимого «Квейка» компенсировалось перманентными кровавыми драками с поножовщиной. Но главное, это информация. Пробыв у Дионисия не больше получаса, вы узнавали новости о том, что творится в столице, на окраинах империи и далеко за ее пределами.

Вот сейчас несколько каменщиков за соседним столом жаловались друг другу, как их в предпраздничной лихорадке кидали с объекта на объект:

— Трубы туда! Трубы сюда! Траншея до Сучьего болота! Закопать траншею! Заменить трубы! А трубы-то, между прочим, горят…

— Дурят людей! Дурят! — втолковывал мастер-замазчик, самый старый и самый пьяный из всей компании. — Без птичьего помета стык держать все одно не будет! А трубы-то куда в результате ушли? На виллу сами знаете кого. Обновить, подремонтировать, использовать неликвиды! Только тс-с, братья, молчок!

Каменщики молча уткнулись в свои кружки, и стало слышно, как спорят плотники в дальнем углу:

— А я ему: да ведь телега на то, чтоб в ней ездить! А он одно заладил: хочу колосящиеся снопы… Будто я не видел, что такое наглядная агитация! Да я на агитации собаку съел! Да еще мой дед на агитации деда моей собаки съел! Факельное шествие под вечер, и весь разговор! Нет! Вечером люди пойдут в казино… Вот то-то и оно, что казино… Пока всякая зеленая неримская гомосексуальная сволочь у нас казино открывает, нормальные люди снопы к телегам приколачивают… Только тихо, братья, тс-с…

В двух шагах от столика, где под видом посыльного из сената тянул светлое пиво Илюхин, сидели два художника. Поставив к ногам мольберты, оба сосредоточенно и молча уничтожали жаркое, почти не обращая внимания на чаши с вином. Но вот оба последний раз брякнули ножами по глиняному блюду, синхронно вытерли губы, скрытые между густыми усами и редкими бородами, и, подняв кубки, вполголоса обменялись кратким тостом. В общем шуме закусочной прозвучало:

— Спартак спускается с Везувия.

Включив всю силу воли, Илюхин не стал оборачиваться на эти слова. Подумав, спросил у пробегающей полуголой девки серебряное зеркальце и принялся расчесывать спадающие на плечи светлые волосы. Это ни у кого не возбудит подозрений, хорошенькие юные посыльные в сенате зачастую очень дорожат особым вниманием почтенных сенаторов.

Оба отражающихся в зеркальце художника заросли, пожалуй, еще сильнее, чем скинхед. Большие добрые глаза под лохматыми бровями вполне соответствовали обычному занятию этих чудаков не от мира сего: бродить с мольбертом по окраинам Рима и делать углем наброски, которым не суждено пережить века, потонув в славе монументальных художеств античности и масляной живописи Ренессанса. Измазанные разноцветными пигментами рукава лежали на грязном столе, — правильно, людям искусства не до приличий.