Последний поворот на Бруклин - Хьюберт Селби

Нэнси уложила детей спать и достала бутылку вина, которую заныкала в стенном шкафу. Села, немного посмотрела телевизор, отхлебывая из бутылки, потом легла на кровать и стала пить, курить и мастурбировать. Хорошо бы этот ебучий Эйб пришел домой и засадил ей. Этот сукин сын за последний месяц выебал меня всего разок, а другие мужики к нам никогда не ходят. Сумей она уговорить кого-нибудь посидеть с детьми, ей бы удалось куда-нибудь выбраться, но никто не соглашался. Черт подери! Она устала. Даже спать захотелось. Но время было еще раннее. К тому же осталось почти полбутылки. Сперва она допьет вино. Может, кто-нибудь зайдет — хотя бы спросить, где Эйб. А его-то ждать нет смысла. Его всю ночь не будет. Черт подери! Не могу же я вообще без хуя обходиться! Она осушила бутылку и бросила ее в мусоросжигатель, потом вернулась к кровати и прилегла, вспоминая о том, какой у Эйба большой, твердый хуй и как приятно ощущать его внутри.

Одна женщина испускала истерические вопли: Я ЛЮБЛЮ ЕГО, ЛЮБЛЮ! — и каталась по полу, и колотила по полу кулаками. Люди в соседних квартирах слушали, смеясь. ПРИДИ! ПРИДИ! — и кто-то бил в барабан, и кто-то стучал по столу, — О-О-О-О, Я ЛЮБЛЮ ЕГО! Я ЖИЗНЬ ЗА НЕГО ОТДАМ — и раздавались другие визгливые голоса, и сквозь стены доносился грохот, а люди за стенами слушали и смеялись. 0-0-0-0-0 ИИСУС! 0-0-0-0-0 ИИСУС! — и вопль подхватили остальные голоса: А-А-А-АЛ-ЛИ-ЛУ-У-У-У-У-ЙЯ-А-А-А! МЫ ЛЮБИМ ТЕБЯ1 О ИИСУС! МЫ ЛЮБИМ ТЕБЯ! — а барабанный бой и удары по столу делались всё громче, и чей-то голос простонал: Я СОГРЕШИЛА! СОГРЕШИЛА! 0-0-0-0-0 ГОСПОДИ, Я СОГРЕШИЛА! ПОМИЛУЙ МЕНЯ, ГОСПОДИ! — и еще кто-то распростерся ниц и стал колотить кулаками по полу, а барабанщик бил неистово, и звукам барабана и стола начал вторить резкий звон кастрюли, и распростерлись новые тела, и упавшие катались по полу, били кулаками и ногами, а голоса хрипели, визжали, рокотали: Я ЛЮБЛЮ ЕГО! ЛЮБЛЮ! А-А-А-АЛ-ЛИ-ЛУ-У-У-У-У-ЙЯ-А-А-А! О-О-О-О-О ГОСПОДИ! ГОСПОДИ! А-А-А-АЛ-ЛИ-ЛУ-У-У-У-У-ЙЯ-А-А-А-ТРАМ-ТАРАРАМ-ТАМ-ТАМ… МЫ ДЕТИ ТВОИ, ГОСПОДИ! О ГОСПОДИ, ПОМИЛУЙ НАС! Я СОГРЕШИЛА! СОГРЕШИЛА! ПОМИЛУЙ МЕНЯ, ГОСПОДИ! О-О-О-О-О ГОСПОДИ, ПОМИЛУЙ ГРЕШНИЦУ НЕСЧАСТНУЮ! (прильнули к стенам уши, поднялись руки: тише! смех)… И ОБРУШИЛ ИИСУС НАВИН СТЕНЫ ИЕРИХОНСКИЕ! О-О-О-О ИЕРИХОН! О ИЕРИХОН!.. ТРАМ-ТАРАРАМ-ТАМ-ТАМ-ТРАМ-ТАРАРАМ-ТАМ-ТАМ… ИИИИИИ-ААААААА… О-О-О-О МИЛОСЕРДНЫЙ БОЖЕ! ПОМИЛУЙ, ГОСПОДИ, ДЕТЕЙ СВОИХ! ПОМИЛУЙ НАС ГРЕШНЫХ!.. ПРИДИ! ПРИДИ, ИИСУС!.. А-А-А-АЛ-ЛИ-ЛУ-У-У-У-У-ЙЯ-А-А-А (чуть приоткрыта дверь, чтоб лучше было слышно)… Я ЛЮБлю его! я люблю его… а-а-а-ал-ли-у-у-у-у-у-йя-а-а-а… грешницу несчастную… приди… о-о-о-о-0-0-0-0… в горниле огненном… о боже! господи! тр-р-р-р… приди… помилуй нас! помилуй нас!.. иисуо. иисус! иисус! иисус! иисус! иисус! ал-ли-лу-у-у-у-у-йя-а-а! господи… жемчужные врата… мы тебя любим… приди… и-и-и-и-и-а-а-а-а-а… о иисус… помилуй нас… я люблю его… дети твои… грешные… помилуй… аминь!.. аминь,

ГОСПОДИ! АМИНЬ! — и дверь закрылась.

На улице было тихо, и банда юных негров, собравшихся на одном углу, двинулась по направлению к банде латиносов, собравшихся на другом, и члены обеих банд стали отдирать антенны от машин, стоящих на стоянке; у многих в руках были камни, бутылки, обрезки труб, дубинки. Посреди улицы, когда их разделяло всего несколько шагов, они остановились и принялись обзывать друг друга черномазыми ублюдками и ебаными обезьянами. На улице появилась машина, и водитель стал сигналить, пытаясь проехать, но они не расступились, и водителю пришлось дать задний ход и укатить. Немногочисленные прохожие разбежались. Банды остались посреди улицы. И тут кто-то бросил камень, потом еще один был брошен, и тридцать или сорок ребят принялись с пронзительными криками кидаться бутылками и камнями, а когда ни того, ни другого не осталось, набросились друг на друга, потрясая дубинками и размахивая автомобильными антеннами, чертыхаясь, вопя, кто-то вскрикнул от боли, раздался выстрел из самодельного ствола, и разбилось окно, из окон закричали люди, один мальчишка упал, его стали пинать и топтать, образовались отдельные кучки ребят, с воплями дерущихся кулаками, дубинками, ногами, кому-то в спину вонзили нож и еще один упал а кому-то до самого рта располосовали щеку антенной и клочки разрезанной щеки хлопали об окровавленные зубы кому-то дубинкой раскроили череп и еще одно окно разбили камнем и некоторые пытались волоком оттащить одного из своих пока три пары ног пинали его по голове и кому-то медным кастетом расквасили нос и тут послышалась сирена, заглушившая крики, и все вдруг замерли на долю секунды, потом повернулись и бросились бежать, оставив троих лежать на мостовой. Подъехали копы, и на улицу снова вышли люди, а копы, оттеснив толпу, стали задавать вопросы, и наконец появилась «скорая», и двоим помогли сесть в машину, а третьего туда внесли. Потом «скорая» уехала, уехали и копы, и вновь воцарилась тишина.

Едва они вошли в квартиру, как парень схватил ее за жопу. Черт подери, ты что, потерпеть не можешь? — оттолкнув его. Она качнулась и прислонилась к стене, парень наклонился и стал целовать ее в шею, а она рывком открыла дверцу стенного шкафа и попыталась отыскать бутылку, потом захлопнула, так ничего и не найдя. Она насторожилась, пытаясь понять, что произошло. Что-то не так. Может, муж домой пришел. Она крикнула. Крикнула еще раз, но никто не отозвался. Она оттолкнула парня и, шатаясь, вошла в спальню посмотреть, нет ли мужа там, но его не было. Наверно, его нет. Но что-то не так, как пить дать. И тут она вспомнила о детях. Они должны быть дома. Она заглянула к ним в комнату и позвала, но их не было. Черт, куда подевались эти маленькие паршивцы? Я же не велела им выходить из дома. Она вернулась на кухню, и парень, всё время ходивший следом, стащил с нее пальто и схватил ее за жопу. Она осмотрела кухню и гостиную, то и дело протягивая руку назад и кончиками пальцев теребя парня за яйца, а парень сюсюкал над ней, лапая ее и что-то бормоча. Наконец она увидела записку, оставленную полицейскими. Ну и хуй с ними! Пускай там и переночуют. Она вернулась в спальню, парень — следом. Они разделись, повалились на кровать и принялись ебаться.

Майк с Салом обошли несколько заведений, но баб снять так и не смогли. Потанцевали с парой телок, но больше ничего. Ни тебе даже телефончика, ни свидания в следующие выходные. Сал предложил попытать счастья в пуэрториканском баре на Коламбиа-стрит, но Майку не хотелось топать пешком в такую даль, к тому же он не доверял латиносам. Поэтому они стояли у стойки и пили, надеясь, что появится бабенка, которую им удастся закадрить, и все больше пьянея. Майк ехидно сообщил, что может сейчас пойти домой и перепихнуться, а вот Салу, мол, дрочить придется. Сал рассмеялся и сказал, что это его вполне устраивает, мол, лучше уж дрочить, чем целыми днями за двумя детьми присматривать. Подумаешь, чувак, зато моя всегда под боком. Они выпили еще по стаканчику, и Майку надоело там ошиваться, к тому же он чертовски распалился и больше ждать не мог. Он сказал Салу, что уходит, и спросил, идет ли тот. Нет, я, пожалуй, еще немного тут поошиваюсь. Дома все равно заняться нечем. Майк посоветовал ему не слишком увлекаться суходрочкой и сказал, что идет домой перепихнуться (и, ей-богу, перепихнется, наплевать на месячные). В квартире было темно, и Майк с громким стуком захлопнул дверь, потом спотыкаясь направился в спальню, кляня ебаные стулья за то, что они мешаются под ногами. Когда Майк вошел, Айрин проснулась и на минуту прислушалась, проверяя, не проснулись ли дети, потом стала ждать Майка. Она поздоровалась, а он плюхнулся на кровать и начал раздеваться, швыряя одежду на стул. Ты еще не спишь? Ты разбудил меня, когда вошел. А ты чего хотела — чтоб я в замочную скважину вползал? — твердо решив сегодня ночью ее бред собачий не выслушивать: если хоть словечко вякнет, он даст ей по зубам. Я ничего такого не сказала, Майк. Давай, ложись скорее. Он наконец разделся и бухнулся сверху на нее, а она обняла его. Попытался ее поцеловать, но промахнулся мимо губ, чмокнул в нос и пробурчал: неужто, мол, нельзя лежать спокойно, — а она в конце концов сама притянула его к себе, поцеловала, и Майк принялся шарить у нее между ног, они поцеловались, Айрин провела рукой по внутренней стороне его бедра, Майк поежился, ухватил ее за промежность, и они, продолжая целоваться, стали корчиться, Айрин неустанно и умело работала руками и языком, однако прошло уже минут пятнадцать, а у Майка всё никак не вставал, тогда он выругался, влез на Айрин и все же попытался засадить, но конец то и дело гнулся и вываливался наружу, и он попробовал засунуть пальцем, но безуспешно, и Майк обругал Айрин, обозвав ее никчемной стервой, продолжая пыжиться, продолжая запихивать, пока наконец не отключился и не свалился с жены. Айрин высвободила руку, которой его обнимала, приподнялась и посмотрела на него, прислушавшись к его дыханию и уловив запах перегара… Потом легла и уставилась в потолок.