Идеальное отражение - Дмитрий Казаков

— Что, чувствуешь себя дома? — спросил я у Колючего.

Беглый праведник посмотрел на меня с жалостью, и мне стало совестно — у каждого из нас имеются неприятные воспоминания, и не стоит бередить чужие неосторожным словом.

Мальчишке, в чьём прошлом прячутся сжигаемые заживо люди, и так нелегко.

— Нет, не чувствую, — огрызнулся он и поспешно застегнул маску, словно пытался отгородиться от всего на свете.

Громада ЛАЭС виднелась прямо от тамбура — очертания корпусов на юго-западе, частокол труб, уходящие на восток опоры ЛЭП, но на самом деле до неё было ещё топать и топать.

Мы выбрались из руин детского городка, оставили позади свалку ржавых механизмов и зашагали по обочине ведущего к электростанции шоссе. Почти тут же пришлось обходить скопление ловушек — несколько «Мухобоек», «Алмазную пыль» и три «Магнита».

Едва мы закончили обходной манёвр, как я почувствовал толчок внутри головы, похожий на тот, что посетил меня в Академзоне. Перед глазами вспыхнуло, словно кто-то зажёг пучок бенгальских огней, но на этот раз вслед за светом пришло не видение, а глубокая темнота.

— Проклятье… — сказал я, потирая ноющий лоб. — Похоже, когда мы с дублем близко, связь усиливается…

— Ты что-то видел? — спросил Синдбад.

— Нет, ничего… — И тут я сообразил, что тогда, когда мы сражались в руинах Академгородка, толчок прикатился с той стороны, где в тот момент находилась моя блудная копия.

Выходит, сейчас я тоже должен был уловить направление.

Но, если верить ощущениям, то дубль сейчас где-то точно к югу от нас, немного в стороне от станции. Но можно ли им доверять и вообще полагаться на то, что приходит в мозг помимо имплантов и органов чувств?

Ответа на этот вопрос я не знал и на несколько секунд замер в сомнениях.

— Идём дальше, — сказал я, решив, что «видение» — более надёжный источник информации, чем какие-то там толчки в черепушке, пусть даже и ориентированные по сторонам света.

И всё же я попытался с помощью имплантов заглянуть как можно дальше в том направлении, откуда пришёл тревожный сигнал. На мгновение мне показалось, что я вижу… ощущаю высокого человека, неспешно шагающего на восток, но мгновение это прошло.

Сомнений же не стало меньше.

Зато куда больше стало забот — ровно через пять минут, когда выяснилось, что дорога к ЛАЭС вовсе не свободна и не открыта для гостей. Справа по курсу, со стороны моря, появились три бота-андроида и решительно зашагали в нашу сторону, пошевеливая ручонками-армганами.

— Вот и охрана встречает, — пробурчал я, и тут же радар выдал ещё две «метки»: у самой ограды станции торчали чугунки покрупнее ботов, рапторы или даже скорее носороги.

— С хлебом-солью? — спросил Синдбад.

— Тогда уж с «аккумулятором» и машинным маслом. — Мне представился бот, держащий в лапах узорное полотенце, а на нём «Сердце зверя» в форме каравая и сверху чашечка с густой, жирно поблескивающей жидкостью. — Хотя от этих железных разве дождёшься…

Биомехи открыли огонь издалека, и нам пришлось залечь.

Я вытащил «Страйк» и с завистью глянул на соратников — пистолет, конечно, штука хорошая, но в дальности боя и разрушительной мощи он уступает и «мегере», и «карташу». Моя участь в предстоящем бою — безропотно ждать, когда чугунки подойдут поближе, если им, конечно, позволят это сделать, и только затем вступить в дело.

Перестрелка не затянулась — одного бота снял Синдбад почти на километровом рубеже, напрочь снеся ему башку, а другие двое угодили под выстрел Колючего, и разом превратились в металлолом.

— Ну вот, — проворчал я. — Так и буду теперь за вашими спинами отсиживаться?

— Не бойся, — сказал Синдбад. — Я одолжу тебе ИПК, чтобы ты мог пристрелить дубля.

— И на том спасибо, — я кивнул и впервые задумался, смогу ли я убить человека… существо, как две капли воды похожее на меня, сумею ли выстрелить в зеркало, зная, что оно испытает боль и умрёт?

От подобных мыслей в животе образовался холодный ком.

Избавиться от него помогла схватка с двумя носорогами, что ринулись нам навстречу, точно собачонки, заметившие на улице кошку. Встретили мы их, как полагается, и первый чугунок, словивший плазменную гранату прямо в морду, улетел в кювет — догорать.

Второй ухитрился добраться до нас, и расстрелянный в упор, всё-таки продолжал мчаться вперёд.

— Мать ети! В стороны! — гаркнул я, понимая, что эта махина, даже если захочет, не остановится.

Отпрыгнули мы вовремя — дымящая и ревущая туша пронеслась по тому месту, где только что были мы. Пропахала в земле борозду, со скрежетом вломилась в густые заросли автонов и там застряла. Металлические ветки зашевелились, оплетая так удачно подвернувшуюся добычу, несколько н-капсул лопнули.

По бокам носорога потек густой серебристый «сок».

— Надеюсь, что это всё. — Синдбад поднялся, потирая ушибленный бок. — Или ещё кто есть?

— Вроде пока никого, — я по очереди напряг импланты. — Подойдём чуть ближе, и я войду в форс-режим. Определим, где этот подонок, — тут голос мой дрогнул от ярости, — и разберём его на молекулы.

Мы шли, и атомная станция поднималась навстречу, представала нам во всей жуткой и величественной красе. Если Чернобыльская АЭС была всего лишь легендарными руинами, Ленинградская выглядела инопланетной постройкой, невесть как заброшенной в окрестности Соснового Бора. И это несмотря на то что она не могла похвастаться какими-либо архитектурными изысками или присущими Пятизонью извращениями.

— Пожалуй, хватит, — сказал я, когда до ограды осталось меньше километра. — Внимание, сейчас вылетит птичка…

Не помню, в каком из увиденных в детдоме фильмов я услышал эту присказку фотографов прошлого, да и позапрошлого века, но она почему-то намертво вплавилась в память.

Птички, естественно, никакой не было, был форс-режим, сообщивший мне, что в окрестностях нет ни одного человека или хотя бы теплокровного живого существа, но что на территории станции в настоящий момент находится около тридцати монстров, по военной классификации именуемых «изделиями техноса».

По-нашему же, по-простому — чугунков.

В первый момент я испытал разочарование, потом досаду на себя: как же так, не поверил собственным ощущениям. Затем перебросил всю мощь восприятия на восток. Как бы перекатил ту сферу, внутри которой я располагался, так, чтобы находиться не в центре её, а около изогнутой стенки.

И в поле моего зрения, которое одновременно было и слухом, возникла крошечная «метка».

— Сволочь… — прошептал я, понимая, что дубль обошёл нас и теперь идёт на север, к тамбуру.

Слабость ударила меня по затылку тяжёлой мягкой ладонью, и сфера закружилась с бешеной скоростью. Перед глазами замелькали обрывки пейзажа, лица моих спутников, «метки» биомехов за оградой АЭС.

А потом стало темно.

Как выяснилось секундой позже, я даже не смог как следует потерять сознание — зашатался вроде бы, но тут же выправился, только затряс головой и очумело захлопал глазами, словно разбуженная в полдень сова.

— Ну? — нетерпеливо сопя, спросил Колючий.

— Баранки… — я осёкся, понимая, что единственный, кто сейчас достоин резких слов — это я сам: прошляпил, пропустил, а ведь имели шанс перехватить дубля, не дать ему уйти. — Его там больше нет… Он уходит на север, и если мы поспешим… то догоним его, обязательно.

Уверенность в голосе далась мне большим трудом, и Синдбад это заметил.

— Придётся побегать? — спросил он.

— Как сможем, — отозвался я.

Бегать в боевом костюме — занятие не из лёгких и не из приятных, но Колючий — парень молодой и здоровый, бритоголовый — бывший солдат и наверняка помнит не один марш-бросок, ну а я… меня в своё время нещадно гоняли в тренировочном лагере, спрятанном в диких горах.

Через пару километров стало ясно, что всё это было давно и неправда и что организм старого добра не помнит. Я едва не задохнулся, в боку закололо, а отсутствие рюкзака за спиной и груза в подсумках впервые показалось благом.

Перейдя с бега на быстрый шаг, я оглянулся на спутников — от раскрасневшегося и отстегнувшего маску Колючего валил пар, а лицо Синдбада выражало лёгкую степень озадаченности.

— Как-то тяжеловато… — сообщил он.

— Передохнём, затем ещё рывочек сделаем, — произнёс я с фальшивой бодростью.

Мы хоть немного, но сократили расстояние до дубля, и теперь, примерно зная, где он находится, я мог нащупать его с помощью имплантов. Но делать это побаивался — вдруг он вместе с прочими моими способностями унаследовал и умение чувствовать чужое сканирование?

Услышав про «рывочек», Колючий посмотрел на меня, как лошадь на умучившего её седока. Я даже подумал, что сейчас беглый праведник откроет рот и выскажет всё, что обо мне думает.