Адмирал Колчак и суд истории - Сергей Дроков

От вольного использования предварительных следственных материалов Гойхбарг отступил лишь дважды. В первый раз – на основании показаний непоименованных свидетелей инкриминировав обвиняемому Дмитриеву причастность к расстрелу участников монгольской экспедиции. Во второй – используя (не оговорив) протоколы допросов Червен-Водали и Ларионова, обвинил их в стремлении правительства в конце декабря 1919 г. затягивать переговоры с Политическим центром с целью перебросить сычевские вооруженные силы на восток и отправить золотой запас союзникам.

Персональных обвинений в обвинительном заключении «удостоились»: Болдырев – в провозглашении на собраниях здравиц в честь Верховного правителя, организации братства Св. Гермогена и дружин Св. Креста; Гришина-Алмазова – в активной деятельности («орудовании») в военно-промышленном комитете; Клафтон – в организации «клеветнической печати», а также братства Св. Гермогена и дружин Св. Креста; Цеслинский – в сокрытии информации «о факте революции 1917 г.» в Петрограде, закрытии и запрещении профессионального журнала и профсоюза почтово-телеграфных служащих. Фамилия Карликова упоминалась только в общем перечне обвиняемых, в самом начале заключения, без раскрытия состава его персональных преступлений.

Гойхбарг старательно выделял партийную принадлежность некоторых обвиняемых, которые, как он иронично писал, «политикой не занимались», назвав Грацианова и Шумиловского «социал-демократами, социалистами, эсдеками», Преображенского – «эсером», а Червен-Водали – членом «монархически-шпионской организации» Национального центра. Хотя при опросе на первом заседании процесса о своей принадлежности к партии Народной свободы заявят Клафтон, Малиновский, Морозов и Червен-Водали[468]. Это, несомненно, не случайность, а факт, проливающий свет на истинные цели процесса и, в частности, обвинительного заключения.

Далее Александр Григорьевич специально отметил юридическое образование Краснова, Ларионова, Малиновского, Молодых, Морозова и Ячевского, а также то обстоятельство, что Краснов, Молодых, Новомбергский и Шумиловский «изменнически бежали с советской службы».

Увлекшись изобличением, обвинитель не заметил, как в список обвиняемых, им же пофамильно перечисленных в преамбуле заключения, произвольно включил человека, чье имя там первоначально не значилось, – Малиновского, инкриминируя ему аресты и убийства членов Учредительного собрания, роспуск и запрещение собраний земских представителей.

Автор правоведческих статей посчитал для себя уместным использовать не относящиеся к предстоящему процессу документы: некие «официальные сообщения», а также сведения, полученные от Центральной комиссии по восстановлению разрушенных хозяйств, с «далеко не полными данными», где указывалось общее количество расстрелянных, заживо погребенных и перепоротых трудящихся, разрушенных и сожженных хозяйств, домов и мостов на территории практически всей Сибири.

Любопытно отметить, что, характеризуя колчаковское правительство «преступной шайкой, именовавшей себя Российским правительством, преследовавшей одну цель: отдавая многое иностранным правительствам, при их помощи вернуть старый строй, вернуть поместья – помещикам, заводы и фабрики – заводчикам и фабрикантам, возможность спекулировать и играть на бирже – банкирам», А.Г. Гойхбарг процитировал слова свидетеля по процессу. Бывший министр юстиции того же правительства Г.Б. Патушинский назвал своих коллег «руководителями самой черной реакции» и «бандой уголовных преступников и воров».

Трудно сказать, чем заслужил особое доверие этот человек, чья подпись имелась под постановлениями о недопущении советских организаций, аннулировании декретов советской власти, учреждении особых прифронтовых военно-полевых судов и Административного совета, устранении армии от участия в политической деятельности, – зафиксированная в осмотре собрания узаконений и распоряжений Временного Сибирского правительства[469].

Обвинительное заключение «по делу самозваного и мятежного правительства Колчака и их вдохновителей» является в большей степени эмоциональным политическим сочинением, сорвавшим при прочтении на первом заседании процесса аплодисменты публики, нежели судебным документом. Оно обвиняло весь общественный строй, политическую и экономическую системы, сложившиеся к началу 1920 г. в Сибири, но только не каждого обвиняемого в отдельности.

Аргументация выдвинутых обвинений для юрисдикции опиралась на источники третьего порядка: в первой части – на один из вариантов стенографической записи (не протоколов) допросов А.В. Колчака, во второй – на 90 процентов информации, извлеченной из осмотров журналов правительств Временного Сибирского и Верховного правителя, и всего лишь на 10 процентов на предварительные следственные материалы.

Последний факт подтвердился 24 мая 1920 г., на пятом заседании, председателем Чрезвычайного революционного трибунала: «Я удостоверяю, что около 2-х тысяч пудов имеется в ящиках, которые не были еще представлены ни защите, ни обвинению», а также самим А. Гойхбаргом: «Дело в том, что из Иркутска привезено огромное количество всяких документов и бумаг, которые не только защита, но и я в своем распоряжении не имел […]»[470].

Основываясь на том обстоятельстве, что все обвиняемые (включая Малиновского) «захвачены на территории Сибири», государственный обвинитель заявил юрисдикцию ЧРТ при Сибревкоме в производстве над ними суда.

В целом следует отметить значительную роль, которую сыграло обвинительное заключение для всей последующей отечественной историографии Гражданской войны в Сибири, впервые в ее истории очертив широкий комплекс проблем и сюжетов, подвергнутых анализу в источниках, исчисляемых более чем тремя тысячами наименований, посвященных интервенции, контрреволюции, большевистскому подполью, рабочему классу, крестьянскому и партизанскому движениям.

Чрезвычайный революционный трибунал «по делу самозваного и мятежного правительства Колчака» проходил с 20 по 30 мая 1920 г. на Атамановском хуторе, рабочем пригороде Омска… Место суда представляло собой приспособленные под зал огромные новые мастерские вагонного цеха. Его обустройством занимались свыше ста пленных польских офицеров: ровняли землю, возводили трибуны, ставили скамейки.

В зале висели лозунги: «Здесь судят тех, кто по горам трупов, через реки крови, пролагал дорогу власти капитала, кто душил голодом десятки миллионов рабочих и крестьян советской России, кто взрывал мосты, дороги, кто разрушал фабрики и заводы. Война этой власти!», «Выборность судей из трудящихся и только трудящихся РСФСР. Революционный трибунал это совесть и разум восставшего трудового люда против капитала», «Нет меры бесчинствам колчаковского правительства, нет казни, могущей воздать за кровь и муки растерзанных им Сибири, Урала и Поволжья. Но пролетариат имеет полномочия суда над этим правительством». Под лозунгами висели портреты В.И. Ленина, К. Маркса и Л.Д. Троцкого.

На центральной трибуне – стол, вдоль которого размещались пять членов трибунала; в торце стола – обвинитель, справа от трибунала – представители защиты, слева – местная пресса, на заднем плане – свидетели по процессу. Обвиняемые (многие в зимней одежде) находились на трибуне, огороженной высоким барьером и примыкавшей к центру. Очевидно, для того, чтобы создать впечатление об опасности, которую они представляли, по всему периметру их охраняли вооруженные винтовками красноармейцы.

Обстановка в зале была довольно неофициальная: зрители беспрепятственно подходят к подсудимым, из зала доносятся свист, шушуканье, выкрики; вход был свободный. В первый день суда собралось свыше 8 тысяч зрителей, в последующие – немного меньше. Из-за плохой слышимости на задних рядах публика старалась подойти ближе. Постепенно вокруг трибун образовался огромный людской круг. Зрители, представители «трудовых классов», с напряженным вниманием слушали дело, иногда аплодисментами демонстрируя приверженность советской власти. Поддерживались тишина и порядок.

Чрезвычайный революционный трибунал возглавил Иван Петрович Павлуновский – видный чекист, бывший в 1919 г. первым заместителем начальника Особого отдела ВЧК, а с января 1920 г. – полномочным представителем ВЧК в Сибири, членом Сиббюро РКП(б). В состав трибунала также входили: В.М. Косарев, председатель Сибревкома и член Сиббюро ЦК РКП(б), Е.М. Мамонтов и П.Е. Щетинкин – бывшие руководители партизанского движения в Сибири, а на момент суда высокопоставленные партийно-военные руководители, а также Н.И. Байков. Никто из членов Чрезвычайного революционного трибунала юридического образования не имел, кроме государственного обвинителя Александра Григорьевича Гойхбарга, председателя Малого Совнаркома РСФСР, профессора.