Сибирский эндшпиль - Джеймс Хоган

- Хорошо, - ответила она Ольге. - Договорились. Я попробую, и будем надеяться, что Иван все еще слушает.

29

Мак-Кейн смял с лица пену и быстро вытерся, глядя в зеркало. На этой неделе Гоньяреш снова работал в оси и принес ему описания и схемы, о которых просил Мак-Кейн. Он быстро пробежал их глазами, и, похоже, они совпадали с официальными планами станции. Не исключено, что на этот раз Фоледа промахнулся.

Дверь открылась, как будто ударил лапой медведь гризли и вошел Оскар Смовак. Он бросил на раковину пакет с мылом и бритвой и стал расстегивать рубашку.

- Похоже, что скоро мы тут все вокруг будем вылизывать, а, Лью? бросил он, разглядывая свою бороду в зеркало.

- То есть?

- Тут собираются устроить большой аттракцион.

- В Замке?

- Нет, по всей "Терешковой". А ты не слышал?

- Не слышал что?

- Большой праздник по поводу столетия. Сюда едут все русские шишки генеральный секретарь Петрохов, председатель совета министров Кованский, все Политбюро, многие из Центрального комитета... "Терешкова" будет выставочным залом коммунистического мира.

7 ноября было днем, когда русские праздновали годовщину революции. В этом году это будет особый праздник - столетняя годовщина.

- Ну что, не забудь передать по команде все твои замечания и просьбы, - буркнул Мак-Кейн.

Когда он вышел из умывальника, он увидел Лученко, сидевшего за последним столом. Андреев что-то читал вслух Боровскому, Тоген грустно лежал на своей койке. Кинг и Конг, как обычно, не особенно скрывая подозрительных взглядов, шуршали на заднем плане. Лученко поймал взгляд Мак-Кейна и качнул головой, подзывая его. Мак-Кейн остановился.

- О тебе очень хорошие отзывы с работы, - сказал Лученко. - Я рад слышать это.

- Я привык думать, что зарабатываю свое содержание.

- В последнее время ты стал лучше себя вести.

- В последнее время меня оставили в покое.

Лученко пропустил замечание мимо ушей.

- Я хочу, чтобы ты знал - такое не проходит незамеченным. Ты будешь чаше назначаться на работы в колонии, за пределами Замка. Я думаю, ты не будешь возражать.

Мак-Кейн поднял брови в неподдельном удивлении. Это прекрасно сходилось с его собственными целями.

- Конечно, - ответил он. - Мне нравится бывать снаружи.

- Еще бы. Ну, теперь ты знаешь, чего ожидать, - Лученко глядел на него с таким выражением, как будто оказал ему услугу и ждет ответных шагов. Мак-Кейн ответил взглядом, который означал "может быть", и двинулся дальше. Он рассудил, что у Лученко не было выбора, поэтому он решил преподнести это так, как будто делает одолжение. Другими словами, Лученко известили, что в колонии возникнет нужда в рабочей силе. Это совпадало с тем, что только что сказал Смовак.

Чарли Чан вместе с Ирзаном и Нунганом играли в карты в одной из средних секций.

- Я знаю смешной анекдот, - сказал Чарли, поймав Мак-Кейна за рукав.

- Да?

Чарли затрясся, с трудом сдерживаясь:

- Русский из Москвы входит к чукче в юрту, в тундре. Видит - с потолка свисает перчатка. Он говорит: "Что это?". А чукча отвечает: "Коровье вымя".

- А дальше?

- Это все. Коровье вымя!

Чарли скорчился от смеха на своей койке, взвизгивая и задыхаясь от смеха. Мак-Кейн пошел дальше, качая головой. Он до сих пор не мог понять всей глубины странного юмора Чарли. Может быть, это было отражением самого начала, размышлял он - первая ослепительная вспышка метафоры в зимнем полумраке неандертальской пещеры, которая с течением веков превратилась, пройдя через придворных шутов и мюзик-холл в Бестера Китона, Лорела и Харди, банановые корки и кремовый торт.

- Я знаю еще один, тоже смешной, - раздался голос Чарли, когда он дошел до первой секции.

- Завтра, - отозвался Мак-Кейн. - Я больше не выдержу.

На верхней койке сидел Мунгабо, зашивая прореху в штанах, за центральным столом о чем-то спорили Рашаззи и Хабер. Скэнлон и Ко сидели на соседних койках в противоположной секции у другой стены и, похоже, опять беседовали об эволюции культур. Мак-Кейн обошел вокруг стола с двумя учеными и сел рядом с Ко.

- Смовак говорил, что у нас будут гости.

Ко кивнул.

- Похоже, да. Я еще слышал об амнистиях - часть игры на публику. Они собираются раздуть из этого большое событие.

- Так что, мы все поедем домой?

- Прямо дух захватывает. Если это вообще правда, то это, наверное, коснется только привилегированных.

Разговоры и активность обитателей передней секции камеры В-3 были призваны скрыть их напряженное ожидание отбоя. Сегодня они попытаются первый раз проникнуть в подпольное пространство станции.

- Ко только что рассказывал об истории потрясающие вещи, - поделился с Мак-Кейном Скэнлон. - Ты, по-моему, сам когда-то занимался этим.

- Да, это был один из моих основных предметов, - ответил Мак-Кейн.

Ко кивнул:

- Мы говорили об европейском Ренессансе.

- Только он говорит, что Ренессанса никакого не было, - вмешался Скэнлон.

- Этот термин неверен, - Ко устроился на койке поудобнее. - Это было рождение новой культуры, а не возрождение старой.

Мак-Кейн вспомнил, что уже слышал это когда-то. Правда, Ко накурился своей травяной смеси и отключился, прежде чем зайти достаточно далеко. Ко продолжал:

- Ученые и профессора любят считать, что их науки - часть славного наследства, тянущегося сквозь века непрерывной цепью из далекого прошлого. Это дает им ощущение почетной родословной. Они представляют архитектуру, искусства, математику или что угодно, как непрерывный континуум, и делят его на периоды. Классический, Средневековый, Современный и тому подобное. Но непрерывность, которую они видят - не более, чем иллюзия. Каждая культура обладает своим собственным уникальным путем концептуализации реальности, коллективным разумом, который определяет, как воспринимается окружающий мир. И все, что создает культура - искусства, технологии, политические и экономические системы - неизбежно является часть выражения этого уникального взгляда на мир. Да, правда, культура может воспринять и адаптировать некоторые вещи от предыдущих культур. Но не это определяет главное направление. Величие Рима было голосом римского взгляда на мир, вид на Нью-Йорк - это голос Америки. Это продукты различных разумов и восприятий. И между ними нет родства или связи.

Лампочка на потолке мигнула три раза: сигнал за пять минут до отбоя. Хабер и Рашаззи поднялись из-за стола и подошли к ним. Мак-Кейн подвинулся, давая место Хаберу. Рашаззи залез на верхнюю койку и сел, свесив ноги.

Ко продолжал:

- Рим был выражением Классического Человека, который не смог овладеть понятием бесконечности и избегал его, где только возможно. Взгляните на рисунки, роспись на вазах. Только передний план, никакого фона. Видите он избегал вызова расстояний и безграничного пространства. В его зданиях доминировали фронтоны, подавляя и отрицая внутренность. Он боялся открытого океана и плавал, не теряя земли из виду. Его мир был миром без времени: прошлое лежало в сумрачном неменяющемся царстве богов, а на будущее он не делал никаких планов... Другими словами, все, что было создано Классическим Человеком, выражало одно восприятие: восприятие конечного и ограниченного мира. Даже его математика ограничивалась только изучением конечных статических объектов: геометрических фигур, ограниченных линиями, тел, ограниченных плоскостями. Время никогда не рассматривалось, как динамическая переменная - это то, что первым открыл Зенон, и что вело к неразрешимым парадоксам. Даже система счисления Классического Человека не содержала ни отрицательных, ни иррациональных чисел - не потому, что он был интеллектуально неспособен обращаться с ними, а просто потому, что его видение мира не включало в себя ничего, что можно было бы описать этими числами. В конечном осязаемом мире числа только лишь перечисляют конечные, осязаемые предметы. И вполне естественно то, что доминирующей формой искусства его культуры должна была стать скульптура: статические конечные объекты, ограниченные поверхностью.