Свет праведных. Том 1. Декабристы - Анри Труайя

Когда Михаил Борисович выехал на дорогу, ему был приятен простор, протянувшийся до горизонта. Солнце обжигало ему лицо, и он вновь ощутил восхитительный восторг двадцатилетнего возраста. Ни одна жилка не болела во всем его теле. Сила и аппетит остались неизменными. В полях крестьяне узнавали хозяина и низко кланялись ему. Вдали замерцало сияние и погасло. Голубое небо потемнело, словно запачкалось дымом. Где-то на краю света прогремел гром. Подул ветер, поднимая клубы пыли, травинки, крупинки угля. Затем шквал утих, гром отгремел. Луч солнца резко пронзил тучи. Михаил Борисович, прищурившись, разглядел коляску, ехавшую ему навстречу.

– Отец! О Господи, вы приехали прямо сюда?

Взволнованное лицо дочери, тревога, прозвучавшая в ее вопросе, доставили ему удовольствие. Софи, напротив, выглядела не настолько удивленной, как ему хотелось бы. Разумеется, она и не предполагала, что свекор уже давно не садился на коня. Кучер натягивал поводья и бормотал «Тпру… тпру!..», широко раскрывая рот. Михаил Борисович повернул Пушка и пристроился сбоку от Софи с изяществом молодого человека, встретившего дам на прогулке.

– Ну как? – спросил он, сдерживая одышку. – Поездка в Шатково прошла успешно?

– Великолепно! – ответила Мария. – Софи в очередной раз покорила все сердца!

– Что такое вы там обнаружили? – продолжил он.

И опять отвечала Мария. Софи слишком погрузилась в свои размышления и не испытывала желания говорить.

Вид свекра на коне, его загар, растрепанные бакенбарды, раздувшиеся ноздри были ей неприятны. Она смотрела на сапоги Михаила Борисовича, его перчатки, тросточку, золотую цепь, свисающую до живота, и с ужасом думала обо всех крепостных, населявших его имение. Говорят, их было две тысячи. Две тысячи человек, души и тела которых подчинены воле одного. Нечто подобное скоту с человеческими головами, сборищу чудовищ, представляющему собой одновременно и животных и орудия труда. Хозяин мог наказывать их или женить по своему усмотрению, по его приказу их можно было избить, продать, выслать в Сибирь. И несчастный староста, избранный мужиками, чтобы представлять их перед господином, ни за что не осмелился бы защищать их интересы! Софи очень хотелось верить, что Михаил Борисович не злоупотребляет своей беспредельной властью, но мысль о том, что он распоряжался жизнью и смертью такого большого числа себе подобных, вызывала возмущение в ее душе. Он вдруг показался ей виновником такого положения вещей, как будто отмена крепостного права в России зависела от него. Коляска медленно продвигалась вперед. Михаил Борисович ехал верхом, сбоку от снохи.

– Шатково – не самая живописная из моих деревень, – сказал он. – Когда-нибудь я отвезу вас в Черняково. Там вы увидите поистине восхитительные места…

– И крепостных, как повсюду! – заметила Софи.

Михаил Борисович удивленно посмотрел на сноху и произнес:

– Как и везде, да!

– Сколько душ?

Она задала вопрос с холодной иронией. Он засмеялся, ничуть не рассердившись.

– Триста пятьдесят или около того.

– Они так же счастливы, как крепостные в Шатково?

– Думаю, да, – ответил Михаил Борисович. – Но ни вы, ни я не сможем этого понять, даже наблюдая их жизнь вблизи, потому что их представление о счастье отличается от нашего.

Он говорил по-русски. Софи смущало это из-за возницы, который слышал их. Она указала на него пальцем своему свекру. Михаил Борисович хитро подмигнул и продолжил по-французски:

– Не волнуйтесь из-за него! Он глупее своей лошади! Нам и жить было бы невозможно, если б мы беспокоились о том, что думают эти люди! Впрочем, их особенно не за что жалеть! Взамен свободы, которой они лишены, крепостные освобождены от материальных забот. Если урожай не удался и надвигается голод, им это безразлично: они знают, что хозяин не оставит их в беде. Он предоставит им пищу, кров, защиту…

– А если он не захочет поддержать их?

– Он будет действовать против собственных интересов: земля нуждается в здоровых и сильных людях, чтобы ее возделывать.

– А если он разорится?

– Он продаст крепостных другому владельцу, который позаботится о них.

– Вы описываете мне рай!

– Я описываю вам Россию. Это великая страна, где есть место для богатого и бедного, больного и здорового, простака и философа. Частенько вольноотпущенник не знает, что делать со своей свободой. Она пугает его. И человек этот предпочитает вернуться под защищающее его крыло господина…

Это «защитное крыло» показалось Софи столь удивительным, что она рассмеялась. Мария бросила на нее исполненный мольбы взгляд. Михаил Борисович помрачнел и натянул поводья, отчего его лошадь отпрянула в сторону и споткнулась. Наездник еле удержался, ухватившись за головку седла.

Небо потемнело, окутавшись грозовой дымкой. Огромная туча плыла чуть ли не по земле. Ее медленное движение было угрожающим. Черноватые лохмотья повисли по краям. Снова загрохотал гром. Ослепительно белые вспышки засверкали на горизонте. Запах разогретой пыли закружился на ветру. Лошади прядали ушами. На руки Софи обрушились теплые капли. Кучер, придерживая коней, соскочил с облучка и поднял верх экипажа.

– Вам лучше сесть рядом с нами, батюшка, – сказала Мария.

– Нет! Нет! – ответил он. – Мы почти приехали!

Ему, наверное, казалось унизительным после езды в седле закончить прогулку в экипаже, с дамами. Снова тронулись в путь. Моросил легкий, густой дождь. Мария прижалась к плечу невестки. Тысяча пальцев барабанила по навесу над их головами. Дождевая завеса отделяла их от мира. Съежившийся в комок кучер казался теперь не более чем тряпичной куклой, болтавшейся на ветру.

Михаил Борисович, напротив, не сгибался. Сидя прямо в седле, он стоически вымокал. Его руки, подобно водорослям, оплетали блестящие поводья. Промокшая куртка прилипла к лопаткам. Брюки плотно облегали худые бедра, костлявые колени. С круглой шапки, надвинутой до ушей, вода текла, как из миски, прямо на большой нос, на обвисшие бакенбарды. Когда он вздыхал, капли воды отлетали от его намокших усов. Софи отметила, что он выглядит старым и усталым. Ей стало жалко его. Мария опять попросила:

– Отец, умоляю вас!.. Это же нелепо!..

Он ответил отрицательно, сильно тряхнув головой.

Дорога превратилась в трясину. По колеям струились ручьи со скачущими пузырями. Наконец, перед коляской показалась аллея черных елей. На крыльце стояли Николай, месье Лезюр, слуги…

Слезая с коня, Михаил Борисович согнул колени, чуть не упал и ухватился за плечо Василисы. Он смеялся и стучал зубами. Вокруг него все захлопотали. Софи и Мария уговаривали поскорее обсушиться, переодеться. Василиса тащила его за руку в спальню. А он подчинился, измученный, хмурый, но довольный, сопел во все ноздри, покрывая влагой пол на ходу.

Сидя в гостиной между Николаем и Софи, Мария с нетерпением дожидалась, когда снова появится отец.

– После воспаления легких его бронхи стали очень слабыми, – сказала она. – Поэтому я и волнуюсь!

– Обычно он объезжает имение верхом? – спросила Софи.

– Вовсе нет! – ответил Николай. – Он уже несколько лет не ездил верхом! Не понимаю, что его разобрало! Безумный поступок!

Софи удивилась. Сумасбродство Михаила Борисовича можно было объяснить лишь его желанием произвести впечатление на окружающих! Капризный и хвастливый старый мальчишка! Критиковавший отца Николай с этой точки зрения был похож на него. Она объединила их, испытав к обоим одинаково нежное, но ироничное чувство. Однако, строго осудив свекра, она с удивлением обнаружила, что опасается за его здоровье. В сущности, он мог влиять на нее двояко: то раздражал, то казался привлекательным. И чем больше она осуждала этого человека, тем сильнее привязывалась к нему. Софи взяла со столика модные журналы, присланные ее матерью из Парижа, и машинально перелистала их. Перед ее глазами промелькнули прелестные картинки: «Шотландский головной убор из серебристого газа с гирляндой роз. Платье из тюля с корсажем, украшенным оборкой…» Софи печально улыбнулась. «У нас и вправду изысканный вкус в подобных вещах!» – подумала она. Довольно заурядная особенность французского духа, которую она припомнила в этот момент, но все, что было связано с родиной, неизменно волновало ее. Какой далекой, хрупкой, драгоценной казалась ей Франция по возвращении из поездки в Шатково! Она пожалела, что не смогла ощутить тепла родной страны по письмам, которые присылали ей родители. Они рассказывали ей о поверхностном обществе, в котором вращались и где она никогда не чувствовала себя хорошо. Страдая оттого, что находится далеко от родных, Софи отвечала на их послания скорее по привычке, нежели из потребности довериться близким людям. Их черты затуманивались в ее сознании. Она любила их так, будто они были уже мертвы, с печалью, нежностью, смирением.

Софи решила подняться в свою комнату, чтобы заняться корреспонденцией. Но уже приближались чьи-то шаги. Появился Михаил Борисович, за ним Василиса. Он переоделся в сюртук цвета зеленого гороха и повязал на шею белый галстук. Лицо у него осунулось. Тем не менее он не желал признавать, что устал.