Не уходи. XIX век: детективные новеллы и малоизвестные исторические детали - Алекс Норк

Однако ж пока я находился в Высоком обществе Ольга в подвале собственного дома под руководством Сашки училась стрелять — завтра нам уже «предстояло».

«Амстердам» я сначала посетил днем, забежав ненадолго, чтобы понять «сценографию» помещенья; осторожно перемигнулся с Верой.

Потом стал готовиться к вечеру.

Одежда характерная для небедного молодого купчика, чуть грима для глаз и носа, чтобы выдавали пьющего человека.

Сначала приеду я, потом Сашка и Ольга, и сразу филер, которого мы уже знаем в лицо.

Дядя появиться не может — его лицо уже засветилось в светских хрониках; с улицы нас страхуют, но не прямо, а из двух соседних переулков.

Вперед!

В зале для меня приготовлен отдельный столик, хотя народа еще не очень много.

Заказываю стерляжью уху и водку, вместо которой Вера принесет мне воды. По виду ее понимаю — нужного нам «клиента» сейчас нет.

Минут через двадцать являются... Сашка-то ладно, он и так на себя похож, но Ольга — сочетание шарма и кошмара одновременно. Мужчины все обращают внимание. Повышенный голос: «подай, принеси!». Сашка прекрасно играет угодливого ухажера.

Я знаю, что в жизни Сашка ей безразличен, но всё равно внутри неспокойно от этого зрелища.

Они начинают кутить — Гагарин по-настоящему, Ольга тянет белое вино и придирчиво разбирается с устрицами.

Опять Веркин взгляд показывает «нет тревоги».

Заказываю еще графинчик водки-воды.

Просидели еще час без всякого результата.

Зал уже полон, Ольга произвела нужное впечатление, а гад-Сашка всё же напился.

Мой первый уход — знак ухода и остальным.

Через полчаса встречаемся в доме Гагарина, там уже поджидают Казанцев и дядя.

Нет, Сашка оказывается трезвый почти.

— Хуже всего, если Комов укатил из Москвы.

— Вряд ли, Саша, — поправляет Казанцев. — Будь у него план отъезда, часы очень дорогие прихватил бы обязательно. Я эту публику хорошо слишком знаю.

— Посмотрим, что будет завтра. Ты, Оля, превосходно справилась.

— Так может по такому случаю французского вина? У меня еще есть остатки.

Казанцев и дядя не против; мне тоже поднадоела вода.

— Да, и что я вам расскажу, господа, верней — прочитаю!

Сашка быстро достал бокалы, две бутылки вина и вазу с фруктами.

— Так что у тебя за новость? — вяло переспросил дядя.

— А вот, — Сашка сначала разлил, потом быстро вынул что-то из небольшого бюро. — Андрюшка Ростопчин, сын Федора Васильевича, протрепался тут моему бате, а тот мне. Так что всё пока по секрету.

— Ну-ну.

— У нас же слухи какие ходили — что линия Романовых оборвалась на Павле, что он не от Петра III, а от Сергея Салтыкова.

— Да чушь, — возмутилась сразу же Ольга. — Салтыков не любовником ее был, а возлюбленным. Вы, мужчины, разницу не понимаете. Какая женщина станет пренебрежительно относится к сыну от своего возлюбленного?

— Ты права, — сразу же согласились и я, и дядя. — К тому же, — добавил он, — сходство с Петром III там сильное, а с Салтыковым — почти никакого. Но ты продолжай, Александр.

— Вот! Не там совсем рвется нитка Романовых.

— А рвется?

— Ну вот послушайте. Это прямо из письма Павла I Федору Ростопчину, отцу дурачка этого Андрея.

И Сашка начал зачитывать:

— «Дражайший Федор Васильевич!.. Сегодня для меня священный день памяти в бозе почившей цесаревны Натальи Алексеевны, чей светлый образ никогда не изгладится из моей памяти до моего смертного часа. Вам, как одному из немногих, которым я абсолютно доверяю, с горечью признаюсь, что официальное отношение ко мне цесаревича Александра угнетает. Не внушили ли ему пошлую басню о происхождении его отца мои многочисленные враги? Тем более грустно, что Александр, Константин и Александра мои кровные дети. Прочие же?.. Бог весть!.. Мудрено, покончив с женщиной все общее в жизни, иметь от нее детей. В горячности моей я начертал манифест «О признании сына моего Николая незаконным», но Безбородко умолил меня не оглашать его. Но все же Николая я мыслю отправить в Вюртемберг, к „дядям“ с глаз моих: гофкурьерский ублюдок не должен быть в роли российского великого князя — завидная судьба! Безбородко и Обольянинов правы: ничто нельзя изменить в тайной жизни царей, раз так предположил Всевышний. Дражайший граф, письмо это должно остаться между нами. Натура требует исповеди, и от этого становится легче жить и царствовать. Пребываю к Вам благосклонный Павел».

Молчанье... и никто даже не притронулся к вину...

— Слышал я про это письмо, да не очень-то верил, — обронил дядя и первым взял в руки бокал.

— А вы обратите, господа, — Казанцев тоже взял и сразу отпил, — вы обратите внимание, какая разница в портретах: ведь между Александром I и Николаем нет просто ничего общего.

— Да, — согласилась Ольга, — даже намека нет на физическое какое-то родство. Кто ж нами правит — сын гофкурьера Бабкина?

— Точней, уже внук.

— А ну их всех к черту! Я, между прочим, из рюриковичей по матери. Мне что Романовы, что Бабкины какие-нибудь... выпьем лучше за успех нашего дела!

План наш сравнительно с предыдущим днем в целом не изменился; договорились только, если Вера дает знать — появился «клиент», Сашка покидает столик на некоторое время, дает возможность вступить Комову в контакт, затем появляется и начинает скандалить; мы с филером отслеживаем, тем временем, охранника, который должен как-то вмешаться.

Детали не всегда интересно излагать, а иногда и вспоминать их совсем не хочется — вот тут такой примерно случай.

Тип со всеми приметами — Вера «в знак» поправляет прическу, Сашка двигается к туалету, а «клиент» — к Ольге, та благосклонно выслушивает какие-то комплименты.

Я гляжу во все глаза — охранник, охранник...

Возвращается Сашка, пошатывается для вида слегка.

Видно, что разговор его сразу обретает агрессивный характер.

Охранник, охранник...

Дядя строго предупреждал: никаких выстрелов в грудь — успеет ответить; только в живот.

Филер... я видел его вот только...

Сашка летит на пол, получив сзади в ухо.

Ольга выдергивает из под юбки свой маленький кольт, я бегу к их столу, мерзкий Комов ехидно мне улыбается, а сзади Ольги стоит человек, которого некогда мне рассматривать.

Сашка вне игры... нет не «вне», из лежа он выбивает ногой револьвер у Комова, и Ольга — умница — наставляет тому свой к виску, пространство освобождается — тот сзади сейчас доступен — как и я для него — доли секунды, доли! он не может решить — в меня или Ольге в спину... теперь это мои кусочки секунд!

За голову руки! На колени! Убью!

Бандит-охранник, одолевая боль, тянется к выпавшему стволу.

Я второй раз нажимаю курок.

Ольга морщится, но Комов... он стоит на коленях и предано смотрит, в его глазах только одно выражение — «что угодно, только не убивай».

Вбегает исправник, теперь я вижу лежащего на полу филера, кричу: «Здесь есть врач?!»

Оказывается даже двое.

Еще наши... Оля дрожит, я забираю из ее послушной руки револьвер.

ЭПИЛОГ

Той же ночью был арестован тот самый родственник золотопромышленника.

Отпирательств хватило на полчаса. Комов в точности рассказал о «заказе», передаче денег — тридцати тысяч рублей; шансы кончились после опознания Веры с совпадением времени и места встречи с Комовым.

Вся кровавая история?

Карта.

Подмена карты.

Распродажа истощенных пород, чтобы оставить себе настоящие лакомые куски. И афера действительно тянуло на несколько десятков миллионов.

Век еще не ушел, он даже держал за пальчики конец предыдущего, — живая история, как хорошо себя чувствовать в ней.

Только у дяди появилась вдруг в лице задумчивая складка.

— Нет, мой друг, ничего. Только Катя говорит: «сейчас или уже никогда».

—Я бы на вашем месте и не задумался.

— Вот и не задумывайся! — услышал я у себя за спиной. — Дурак, где ты лучше найдешь? К тому же, я богаче тебя.

Ах, Оля, Оля...

КОНЕЦ