Да будем мы прощены - Э. М. Хоумс

– Это дом моего брата, и я должен долгое время его курировать. – Я нашел «Шардоне Лонг-Айленд», больше похожее на принесенное кем-то на складчину, нежели на вино, которое Джордж мог бы купить у своего «винного дилера». – Значит, вы часто такие вещи делаете?

– Какие?

– Ловите мужчин в продовольственном магазине и едете за ними домой?

– Нет, – отвечает она. – Просто сейчас убиваю время.

– До пятичасового сеанса в кинотеатре «Йонкерс»?

– Где котята? – спрашивает она.

– Наверху.

Я отвожу ее в главную спальню, очень сильно изменившуюся с тех пор, как она превратилась в кошачью детскую.

– Бог ты мой! – Она опускается на четвереньки и ползет к ящику с котятами. – Какие же они умилительные!

Котята действительно умилительны: они уже расхаживают и слегка играют, а королева, кажется, не против разрешить мне с ними поиграть…

Я меняю им в ящике полотенце.

– Стирки много, – говорю я.

Она берет котенка и трется о него лицом. Королева недовольна.

– Лучше не брать их на руки, – говорю я.

– Прошу прощения.

Я смотрю на нее, стоящую на четвереньках в довольно-таки пахучей «кошачьей».

– У вас муж есть?

Она мотает головой.

– А бойфренд?

– Был, сейчас нет.

Мы еще несколько минут играем с котятами, потом спускаемся. Я рефлекторно включаю телевизор. Как будто мне нужна поддержка – голоса, имитация вечеринки. И когда я нажимаю кнопку, то невольно вспоминаю Джорджа, у которого телевизор был включен всегда.

Я смотрю на женщину и говорю:

– Когда мама предупреждала: не разговаривай с незнакомыми, тому была причина.

– Можно переключить канал? – спрашивает она.

Видимо, так она просит сменить тему.

– Не вопрос, – отвечаю я и делаю вид, что нажимаю кнопку у себя на животе – щелк! Канал сменился. – Вы есть хотите?

– Нет, я по-настоящему: можно переключить канал? Мне мозги надо проветрить. Можно на что-нибудь не типа заголовки новостей, а настоящее шоу, вроде «Два с половиной человека»? Ну, такое… жизнерадостное что-нибудь?

«Шоу, которое начинается с кокаиниста, вора и насильника, – жизнерадостное?» – думаю я, но молчу.

– Да, конечно. – Я переключаю канал. – Вы знаете, это же не настоящие люди там смеются.

– Когда-то были настоящие, – отвечает она, и больше сказать нечего. – Тут как-то холодновато.

– Хотите свитер? – В шкафу в коридоре еще остались вещи Джейн. Я даю гостье что-то вроде сиреневого свитера.

– Так ты женат, значит.

– Жена моего брата. Она ушла от нас, так что оставьте себе.

– Он кашемировый, – говорит она, будто чувствует себя обязанной раскрыть мне глаза на то, что я отдаю.

Когда она надевает свитер, я вспоминаю, как его носила Джейн, и я тогда замечал округлости ее грудей и не мог удержаться, чтобы не тронуть их, убедиться, что они на ощупь так же прекрасны, как на взгляд: манящие, нежные, сексуальные. Сейчас на другой женщине это выглядит иначе, но все равно некоторое особое действие оказывает.

– Закусим? – спрашивает она.

– Мне приготовить ваши сырные палочки?

– А что еще у тебя есть? – спрашивает она так, что я думаю: а зачем она эти палочки купила? Сохраняет для какого-то лучшего случая?

Покопавшись в морозилке, нахожу старые сосиски в тесте и заталкиваю их в тостер.

– С пылу, горячие, – предупреждаю я, принеся их через одиннадцать минут – в третий перерыв на рекламу.

– Не знала, что их делают для домашнего употребления.

– Извините, – говорю я, не совсем поняв смысл ее слов.

– Я думала, их только конторам по обслуживанию продают. – Она макает сосиску в дижонскую горчицу и откусывает кусочек. – Вау, отлично. Прямо слезу вышибает. Что это?

– Дижонская горчица?

В голове у меня одна-единственная мысль: ну как это ты ни разу в жизни дижонской горчицы не пробовала?

Закуски кончаются, мы еще смотрим телевизор, а потом она говорит, что не наелась.

– Тут есть рядом доставка?

– Понятия не имею.

– Что пицца тут есть, я знаю, – говорит она.

– Съел на ленч. Китайскую еду?

– А они доставляют?

Я звоню в свое привычное заведение.

– Это я, – говорю. – Посетитель, который «половина остро-кислого супа и половину яичницы-болтушки». У вас доставки нет?

– Болеете, не можете приходить?

– Вроде этого.

– О’кей, что вы будете хотеть?

Я смотрю на женщину:

– Двойную порцию моего обычного супа, пару яичных роллов, порция свинины мушу и креветки в кисло-сладком соусе. Еще что-нибудь? – спрашиваю я у женщины.

– Печений с предсказаниями, – говорит она достаточно громко, и человек, принимающий заказ, ее слышит.

– Сколько вы будете хотеть?

– Шесть, – говорит она.

Я даю адрес и телефон и включаю наружное освещение. Через несколько минут после этого, прервав пустой разговор и волнуясь, что доставщик не найдет дом, предлагаю ждать во дворе. Мы садимся на переднем крыльце. Что-то чудесно-меланхолическое есть в том, чтобы сидеть на улице весенним вечером, смотреть на исчезающий закат на фоне темнеющей голубизны, на контуры старых толстых деревьев, зеленеющих свежей и яркой листвой, ощущать неожиданную и легкую щекотку теплого бриза. И почему-то приятно быть живым.

Я стараюсь дышать поглубже.

– Это как в детстве, – говорит она. – Мы рано ужинали, еще когда папа с работы не приходил, а потом сидели и ждали фургон с мороженым. Мое любимое было «Клубничный торт» или «Шоколадный эклер».

– А нам не разрешали покупать мороженое с фургона, – вдруг вспоминаю я. – Моя мать считала, что через него заражаются полиомиелитом.

Тесси работает во дворе, обнюхивает подряд кусты, нарциссы, лилии, – все, что пробиваются из земли, метит лужицами то там, то здесь.

– Она действительно хорошо выдрессирована, – говорит женщина. – Даже попыток не делает выйти на улицу.

– Она улицу не любит.

К тротуару подъезжает владелец ресторана мистер Гао на старом джипе «хонда». На борту – название ресторана.

Я иду к машине. Мистер Гао сидит за рулем, его жена рядом с большим коричневым бумажным пакетом в руках. В пакете наш ужин – пахнет в машине изумительно.

Хотя вполне можно было бы передать пакет в окно, миссис Гао выходит из машины. Одета она в китайское платье хозяйки.

– Динь-дилинь, доставка, – говорит она, изображая звон колокольчика.

– Как вы поживаете? – спрашиваю я.

– Хорошо, – отвечает она. – Мы не видели долгое время вас.

– Я был занят. Кто сейчас управляет в ресторане?

– Мистер Фу, главный официант. Он уже давно у нас работает. – Она окидывает взглядом дом. – Хороший дом.

– Спасибо, – говорю я, вынимая деньги из бумажника.

Я расплачиваюсь, она передает мне пакет. Потом сует руки в боковые карманы и вынимает сжатые кулаки.

– В какой руке?

Я выбираю правую, она ее переворачивает и раскрывает. На ладони горка белых мятных конфеток с желейной серединкой, которые всегда лежат около кассы.

– «Трик-о-трит» для вас.

– Спасибо. – Я закидываю один леденец в рот. Она высыпает мне в руку остальные, сладко-липкие.

Гостья держится поодаль, на газоне, возле двери, будто не хочет, чтобы ее видели.

– К нам приходите скоро, – говорит хозяйка ресторана.

– Спасибо, обязательно.

Я смотрю вслед их уезжающей машине, потом поворачиваюсь к дому. Женщина уже зашла внутрь и в кухне ищет тарелки и приборы.

За едой она спрашивает, случалось ли мне красть.

– Что, например?

– Например, что под руку подвернется.

– Нет, но вам, похоже, случалось?

Она кивает.

– Интересно, а что было самое большое из того, что вы украли?

Она замолкает, на секунду задумавшись, откусывает кусок от ролла мушу и брызжет капустой и соевым соусом.

– Тридцатисемидюймовый плазменный телевизор, – говорит она, продолжая жевать.

– Под пальто?

– Нет, в арендованной машине. Мне он был нужен. Я так долго жила с тринадцатидюймовым и без пульта. Сколько же можно так отставать от жизни?

– Мне тревожиться при мысли, что на самом деле вы сюда приехали на разведку, а потом со своим бойфрендом вернетесь на фургоне и вынесете все дочиста?

Она поднимает глаза:

– Ну нет. Я у людей не краду, только из магазинов. У знакомого ничего бы не взяла.

– А я вам знаком?

– Вы меня поняли. У человека, не у корпорации.

Мы заканчиваем еду, и она аккуратно запаковывает остатки, кладет обратно в коричневый пакет и убирает в холодильник.

– Пора печенья открывать.

– Чаю хотите?

– Лучше еще вина, – отвечает она, разламывая первое печенье. Потом еще и еще, каждый раз ей явно не нравится результат, пока, наконец, не добирается до четвертого предсказания: «Ваша удача начинается сейчас».

Обломки печений она скармливает Тесси, пока я не прошу перестать: иначе у собачки живот заболит.

Мы переходим обратно на диван, смотрим телевизор, и я ловлю себя на мысли, что теперь понимаю высший смысл телевидения: оно дает людям, у которых нет ничего общего, возможность сойтись и о чем-то поговорить, дает знакомую территорию. Я начинаю уважать Джорджа за то, что он делал: телевизор объединяет нас как американцев. Человек есть то, что он смотрит.