Сочинения в трех томах. Том 3 - Майн Рид
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Столь щедрое обещание возымело, наконец, желанное действие. Через сутки на палубе чилийского барка стали появляться матросы. Они приходили вдвоем, втроем и в одиночку. Скоро их набралось человек десять. Эти матросы принадлежали к различным национальностям и говорили на различных языках. Были среди них и англичане, и французы, и датчане. Но большинство, как и следовало ожидать, составляли испанцы. Не имея между собою ничего общего, все эти люди производили одинаково отталкивающие впечатление. Порок наложил на них неизгладимый след. Почти все они были завзятые алкоголики. Об этом свидетельствовали и налитые кровью глаза, и распухшие лица, и синяки, и царапины. Некоторые матросы пришли на «Кондор» под хмельком и еле держались на ногах.
При других обстоятельствах им нечего было бы и думать о поступлении на службу. К сожалению, капитан Лантанас находился в безвыходном положении. Выйти в море без команды он не мог. Оставаться в порту на неопределенное время он не хотел. Поэтому он немедленно внес в корабельный журнал имена всех явившихся «претендентов». Один из них, испанец по имени Падилла, представивший рекомендацию с последнего места, был назначен младшим помощником.
Кроме этих десяти человек, желающих поступить на «Кондор» не нашлось. Даже тройное жалованье оказалось бессильным против соблазнов в Сан-Франциско. Понимая, что с десятью матросами далеко не уедешь, капитан Лантанас отложил отъезд еще на один день. Надежды его не оправдались. Придя к заключению, что дальнейшая проволочка бессмысленна, он решил довериться судьбе и сняться с якоря. Приготовления были почти закончены. Оставалось только запастись провизией. Дон Грегорио приказал не жалеть на это денег.
На следующее утро чилийский шкипер облегченно вздохнул. Все было готово. «Кондор» ожидал прибытия пассажиров. Заново обставленные каюты сверкали чистотой. Лучшая из них предназначалась для двух молоденьких красавиц, с детства привыкших к роскоши и комфорту.
Глава XXXIV
ПРОЩАЙ, КАЛИФОРНИЯ!
Еще раз взошло над Сан-Франциско яркое калифорнийское солнце. В то время как золотой шар его сверкал над куполообразным Монте-Диабло, старый гасиендадо ехал на лодке к чилийскому барку, выкинувшему сигнал отплытия. Дона Грегорио провожала большая компания нарядных мужчин и дам. Среди друзей, расстававшихся с ним навеки, были и такие, которым предстояло провести много бессонных ночей в тоске по Кармен Монтихо и Иньесе Альварец.
Отъезд не причинял молодым сеньоритам особенной грусти. В памяти их непрерывно звучали прощальные слова, которыми они обменялись с английскими моряками: «До свидания в Кадиксе!» В этих словах им слышалась целая любовная поэма.
Когда лодка причалила к «Кондору», капитан Лантанас вышел на сходни и приветствовал пассажиров. Рядом с ним стоял его старший офицер.
Пожимая своей грубой матросской рукой нежные пальчики Кармен и Иньесы, Гарри Блю дал себе слово охранять их от всех зол и бед.
В кают-компании был сервирован роскошный завтрак. Пассажиры и их друзья уселись за стол. Капитан Лантанас занял хозяйское место и всех обворожил своей любезностью.
Полчаса оглашали судно веселые разговоры. Аккомпанементом им служили хлопанье пробок, взрывы смеха и звон бокалов. К концу завтрака настроение сделалось более серьезным. Потом гости встали из-за стола и, попрощавшись с отъезжающими, спустились в поджидавшую их лодку. Послышались возгласы:
— Прощайте! Счастливого пути!
В воздухе заколыхались обшитые кружевами платочки.
Когда лодка причалила к берегу, «Кондор» снялся с якоря, расправил паруса и быстро заскользил к Золотым Воротам.
Противный ветер вынудил его лавировать весь день в мелководном проливе, соединяющем залив Сан-Франциско с океаном.
На закате он миновал старинный испанский форт и вышел в открытое море. Солнце, выплывшее из-за Монте-Диабло золотым шаром, спустилось над Фарралонами мрачным огненным ядром.
Едва успело оно погрузиться в темно-синие волны, как чилийский барк вышел из Золотых Ворот, обогнул Тюленью скалу и взял курс на вест-зюйд-вест.
Собравшиеся на палубе матросы оживленно разговаривали между собою. Некоторые из них стояли у борта, устремив прощальный взгляд на исчезавшую землю. Почти все они радовались отъезду, потому что дальнейшее пребывание в Сан-Франциско угрожало им тюрьмой. В открытом море лица их производили не более отрадное впечатление, чем на суше. Зловещими казались опухшие щеки и помутившиеся от пьянства глаза. Даже чистый морской ветер не мог смыть с этих лиц следов порочной жизни.
Всякому, кто посмотрел бы на матросов «Кондора» и на двух прелестных девушек, прогуливающихся мимо них, невольно пришло бы в голову, что из их совместного плавания вряд ли получится что-нибудь хорошее. Две райские птички, запертые в одну клетку с десятком волков, тигров и гиен!
Пока что «райские птички» не обращали ни малейшего внимания на окружающее. Опершись на борт, они не спускали затуманенных взоров с далекого прибрежного холма.
— Я знаю, о чем ты думаешь, — сказала Иньеса.
— Неужели? — отозвалась Кармен.
— Любуясь этим холмом, ты говоришь себе: «О, как я хотела бы еще разок очутиться на его вершине вдвоем с ним!» Угадала, не правда ли?
— Ты твердишь себе то же самое.
— Я этого и не отрицаю. В голове моей все время проносятся необыкновенно приятные мысли.
— А у меня и приятные и неприятные.
— Твои страдания совершенно напрасны.
— Я отношусь к жизни менее легко, чем ты. Да, мне тяжело. Влюбленные так не поступают. Уехать, не сказав ни слова, не написав, даже не передав ничего на словах! Это грубо и жестоко.
— Кроуджер просил дедушку передать нам привет. Что тебе еще нужно?
— Приветы такого рода дешево стоят. Простой ваккеро, и тот нашел бы ласковые слова для прощания со своей невестой!
— Очень возможно, что письма наших друзей пропали. Я почти уверена в этом. Сторож говорил дедушке, что в ночь после нашего отъезда приходили какие-то незнакомые люди. Наверное, у них были письма для нас. А если даже мичман и лейтенант не написали нам, то это случилось только потому, что
