Пышечка - Джули Мёрфи

– На тебе костюм кассирши из бургерной. А еще можешь притвориться медсестрой-волонтером[24].

Меня бросает из жара в холод и обратно. Я хочу, чтобы он уехал. Хочу, чтобы остался. Он слишком напорист. Он мог бы быть посмелее. На губах у меня играет улыбка.

– Ладно. Убеди меня.

Сорок два

В машине я достаю телефон, чтобы написать маме и предупредить, что буду позже, но меня ждет сообщение.

БО: рад, что ты вернулась.

Я втягиваю в рот губы, сжимаю их изо всех сил и прячу телефон в подстаканник.

Митч везет нас в Стоунбридж, самый богатый район Кловера. Хотя, вероятно, по меркам других городов не такой уж он и богатый. Его построили в последние лет десять; у него огороженная территория и отдельный въезд. Правда, ворота всегда открыты, но не суть.

Припарковавшись на случайной улице, Митч бросает мне наволочку.

– Погоди. Мы не можем идти клянчить сладости, уже слишком поздно.

– Не слишком.

– Уже за полночь.

– Плевать. – Митч разворачивается. – Кое-что забыл.

Он бежит к своей машине и возвращается с обернутым вокруг кулака коричневым кнутом.

– Ты издеваешься? Будешь расхаживать с этой штукой?

– А что? Так костюм выглядит убедительнее.

Некоторое время мы идем посередине дороги, разыскивая какой-нибудь дом, где еще горит свет. Асфальт здесь светлый и гладкий – не сравнить с улицей, на которой я выросла, где вся дорога в заплатках. Огромные, массивные дома стоят очень близко друг к другу, разделенные лишь узкими полосками сочно-зеленой травы.

Когда район только начинали строить, мама и Люси раз в несколько недель приезжали сюда на машине – со мной на заднем сиденье. Мы наблюдали, как здесь растут дома и появляются новые улицы. Помню благоговейный трепет перед новыми пейзажами: как будто человечество открыло неизведанные земли, а мы делаем по ним первые шаги. Тогда я не понимала, насколько мал Кловер, но мне казалось, что все знаменитости живут в Стоунбридже. Кинозвезды, музыканты, модели. В те времена мама еще казалась мне звездой, а потому я верила, что какой-нибудь чудесный дом дожидается здесь нас троих.

Мы останавливаемся у коттеджа из красного кирпича с огромным эркерным окном[25] и сияющей люстрой, которую видно с улицы. Митч звонит в дверь, а я стою у него за спиной. Уже поздно, и хозяева точно не обрадуются паре подростков на пороге.

Ответа нет. Митч звонит еще раз.

Я начинаю отходить от дома.

– Не отвечают. Пошли.

– Погоди! – зовет Митч.

Дверь приоткрывается, и мы видим женщину в халате. Волосы у нее завернуты в полотенце, по шее стекают струйки воды. На вид она старше моей мамы, но в бабушки еще не годится.

– Чем могу вам помочь?

Митч без колебаний протягивает ей наволочку.

– Сладость или гадость!

У женщины такой вид, будто она перепутала часовые пояса и только что проснулась.

– Ой! – Она смотрит на запястье, видимо, чтобы проверить, который час, но часов на нем нет. – Хорошо.

Она почти полностью закрывает дверь, но несколько мгновений спустя возвращается с вазочкой конфет и решительно высыпает половину в наволочку Митча.

Он толкает меня локтем, и, несмотря на то, что я ужасно глупо себя чувствую, я протягиваю свою наволочку – и получаю остаток конфет.

Очевидно, эта дама решила, что если у двух старшеклассников хватает наглости выпрашивать посреди ночи сладости в самом приличном районе города, значит, эти сладости они заслужили.

Леди-в-халате похлопывает себя по животу:

– Мне в любом случае не следует держать дома столько сладкого.

Митч касается полей шляпы.

– Gracias, señorita[26].

Мы идем по улице дальше, и он шутливо толкает меня плечом.

– Вот видишь, это весело!

Бо́льшая часть людей, к которым мы стучимся, ведут себя так же, как Леди-в-халате, но одни не отвечают, а другие, увидев нас на пороге, даже выключает свет.

В одном из домов нас встречает старик в семейниках. Его лицо покрыто такими глубокими морщинами, что кажется, он вот-вот растает как свеча.

– Убирайтесь, чертовы хулиганы! – кричит он.

Митч пытается перекричать тявканье мелкой собачонки у старика за спиной.

– Сладость или гадость!

– О, я вам устрою гадость! – Он распахивает дверь, и мы видим ружье у него на плече. – Сейчас надеру вам задницы!

Митч хватает меня за руку.

– Бежим, бежим, бежим!

Мы несемся по проезжей части и сворачиваем за угол, а за спиной у нас эхом отдается ехидное старческое гоготанье.

Когда мы оказываемся на безопасном расстоянии, я останавливаюсь, уперевшись руками в колени. Мы оба тяжело дышим.

– Этот. Бешеный. Ублюдок. – Я жадно ловлю воздух. – Мог нас прикончить.

– Не, – говорит Митч. – Он просто хотел нас спугнуть.

Я выпрямляю спину и потягиваюсь.