Вызов - Гайя Антонин

   И снова - я ему "спишь со мной", а он мне - "занимаюсь любовью", я ему "трахался", он мне - "встречался"... Я давно стала замечать эти округлые деликатные формулировки в том, что касалось меня. Может, это лишь кажется? Мне часто кажется то, чего нет.

   - Так я угадала? Ну, со стихами и дамой?

   - Практически один в один описала, - с улыбкой сказал мой вампир.

   - И что? Так и не дала?

   - Не дала, - с притворно грустным вздохом согласился он.

   - Зато наверняка была какая-нибудь девчонка попроще - с кухни князя, - я задумчиво плела косички из своих волос, перекинутых через плечо, - или нет, какая-нибудь аппетитная мещаночка...

   - Ты меня уже с Д`Артаньяном путаешь, - со смехом заметил Мана. - Ты пытаешься вызнать, кого я впервые полюбил или с кем впервые переспал?

   О, вот опять! Со мной - занимается любовью, а с первой женщиной - оказывается, лишь спал.

   - Мне, пожалуйста, и кофе, и чай. И то, и другое с тортом, - процитировала я весьма приблизительно персонажа детской книжки "Дядюшка Ау".

   - Торта не будет.

   - Почему? - проныла я.

   - Потому.

   - Ладно. Кого полюбил первым?

   - Я не помню ее имени, - честно признался Мана, слегка отступая от мольберта и глядя на полотно с расстояния. - Так страстно любил я эту молодую женщину, супругу одного из друзей Франца, кстати. Так умирал без нее ночами. На войну шел с ее именем. А спустя полвека понял, что даже не в силах вспомнить ее облика или имени, - Мана задумчиво пожал плечом. - Она осталась в мелочах в моей памяти. Запах ее парфюма от конверта с письмом. Замысловатая буква "т", особенно если с нее строка начиналась. Красноречивые ее взгляды. Цвета глаз не помню, а "гляделки" с ней - так живо. Жажда обладания. Умирание от любви, - Мана усмехнулся. - Все ушло за полгода. Кажется, после войны и ранения я перестал о ней думать. Перестал замечать...

   - Представляю, как она мечтала, чтобы ты сделал первый шаг, но недалекий молокосос предпочел рыдать в подушку и строчить стихи на сербском.

   Вампир чуть улыбнулся.

   - Я не рыдал. Я веселым был.

   - И психом. Веселым психом.

   - Психом я стал после смерти. Ну, незадолго до нее.

   Желая увести Ману от воспоминаний о ненавистной ему дочери окситанской земли, я спросила:

   - А первый секс когда был?

   - Лет в 14, - сказал Мана.

   - Да ладно...

   - Пф, я приехал летом в гости к родителям в первый раз после начала учебы в Вене, увидел подружку детства, у которой с последней нашей встречи появились сиськи, и предложил погулять. Под рассказ о том, что она хранит цветок, который я ей подарил, уезжая, я и взял быка за рога, - Мана довольно ухмылялся, продолжая рисовать.

   - Она хранила твой цветок?

   - Ну, расставались мы неиспорченными гормональной бурей, так что все было почти романтично.

   - Как ее звали?

   - Пава. Павления.

   - Эх, Мана, Мана!.. Имени благочестивой женщины, не посмевшей изменить супругу ты не запомнил, а какой-то девчонки, соизволившей тебе отдаться... Наверное, еще и фамилию-отчество помнишь?..

   Все с той же ухмылкой Мана утвердительно кивнул, что-то подправляя на холсте.

   - Помню.

   - Изобразишь?

   - Ну, отца ее звали Каменко - отчество сама образовывай. А так она была Павленией Депрерадович.

   Я не сразу поняла, в чем дело. Даже успела ужаснуться инцесту...

   - Она стала твоей женой? - уточнила я тихо. Громко не получилось - я отчего-то ни на миг не задумалась раньше о том, что он мог быть женат.

   - Да, четыре года спустя.

   - Почему ты не говорил мне, что был женат?

   - Потому что я был женат шесть лет всего три с гаком века назад - это ровным счетом ничего не значит теперь. И потому что не хотел такого голоса и такого взгляда твоего...

   - Ну, это так неожиданно...

   - Прости.

   - Ты любил ее?

   - Да не помню уже. Наверное. По-своему. Мы мало были вместе.

   - А как она выглядела, помнишь?

   - Помню, - со вздохом сказал Мана, - рослая, с тонкой талией и крупными бедрами и грудью. Русая, сероглазая. Смешливая, говорливая, - мне показалось, или голос Маны помрачнел? - Глупая, недалекая, темная...

   Я в тревоге уставилась на Ману. Он уже не с улыбкой, а с ненавистью, невидящим взором, сверлил полотно.

   - Дура...

   Я вскочила. Он опомнился, бросил кисть и палитру.

   - Прости, - в глазах Маны читалось сожаление, - иногда память сильнее меня.

   - Что она сделала? - осторожно спросила я.

   - Ничего. Ничего не сделала, слава Богу... - Мана скривился, как от физической боли, приложил кончики пальцев к виску. - Черт!.. Ты говоришь, что я не запомнил ту венскую даму. Она осталась в моей памяти светлым пятном первой взрослой любви. А Пава... Нет, не хочу. Ничем хорошим она не осталась. Я на балкон.

   И он, как был босым и топлесс, улетел на балкон.

   Какое-то время я ему дала наедине с собой. Когда он мне и об этой своей жене неожиданной расскажет, и о Субирано?.. И сколько еще скелетов скопилось в шкафу Маны за годы его жизни?.. Как всегда - одни лишь вопросы. Эх... Было так хорошо болтать с ним и дурачиться, а теперь все испорчено.

   На балконе было очень холодно. Январь в этом году выдался суровым. В платье из тонкой шерсти я мгновенно промерзла. Мана курил, глядя на город. Мы с ним жили буквально на расстоянии двух остановок езды на маршрутке, кстати.

   - Холодно, - сказал он, не оборачиваясь, - ты замерзнешь.

   - Идем в тепло, Мана, - я положила руку на его ледяное плечо, едва удержалась,чтобы не отдернуть. - Прости меня, я не хотела напоминать тебе о... былом, - я с трудом подобрала слово.

   Да и вообще, трудно с ним...

   - Ничего страшного. Твоей заслуги в этом нет, я же псих, - с иронией заметил он. Ирония не была наигранной - Мана умел быстро приходить в себя.

   - Пожалуйста, не бери в голову, - я утащила вампира, швырнувшего окурок с балкона, в комнату, - я не хотела портить тебе вечер...

   - Гайя, не испортишь вечер тому, у кого вся жизнь века назад наперекосяк пошла.

   Я плюхнулась на диван следом за вампиром. Он схватил лежащий там плед и укутался.

   - Чтобы ты из-за меня не мерзла. Я скоро согреюсь. Иди сюда.

   Я умостилась на плече Маны, пытливо глядя на него снизу вверх. Он скосил на меня глаза.

   - Что?

   - Ты очень странный вампир, Мана.

   - Я бы посмотрел, в какой маразм впадала ты, пожив с мое.

   - Ты ведь умеешь чувствовать...

   - Все мы умеем. Со временем ты в этом убедишься.

   - Может...

   - Поцелуй меня.

   Наверное, лимит Маны на сантименты был исчерпан. Нетерпеливые холодные губы за несколько минут потеплели. Мана снова вжимал меня в свое горячее, льнущее ко мне тело, снова целовал и шептал слова, которые жгли меня, как клейма. Ушли все мысли, кроме одной - несмелой, пугливой, далекой: после этого мужчины я уже не буду прежней...