Корабль-призрак - Виктор Точинов

— Вы, кстати, вполне можете воспользоваться моментом и спустить шлюпку, — предложил араб несколько провокационно. — Мы мешать не станем. Наверное, и в средневековой Европе можно сносно прожить… Разумеется, для этого нужен какой-то срок на адаптацию: не угодить сразу же на костер инквизиции и не подхватить смертоносный вирус, привычный местным жителям и совершенно незнакомый иммунным системам ваших организмов…

Комментариев со стороны агентов не последовало. Хотя Лесник мысленно хмыкнул: сгореть на костре инквизиции — какой символичный конец для сотрудников Конторы!

Оставшиеся до момента хроноперехода секунды все трое провели в молчании. И все повторилось — исчезновение и мира, и себя, и растянутый на века миг беспросветного ужаса, и осознание того факта, что мир остался на месте, лишь сместился во времени…

Подождав, пока во взгляде араба появится осмысленность, в разговор вновь вступил Лесник:

— Вы не боитесь, что в результате своих попыток глобального вмешательства в ход истории попросту не появитесь на свет? И некому будет найти «Тускарору»?

Юхан Азиди рассмеялся совершенно безрадостно.

— Ну, напугали… Меня, между прочим, убили в две тысячи шестом. Застрелили… И ничего, живу…

— Кто застрелил? — быстро спросила Диана. — «Барсы»?

— Нет. Я сам.

И он заговорил без всяких вопросов — быстро, горячо, словно осужденный на смерть преступник, торопящийся произнести последнюю исповедь…

Убил… А что он мог еще сделать? Что?! Если молодой ублюдок не желал ничего слушать, не желал понять, что связался с еще большими ублюдками, готовыми устроить миру Армагеддон за лишнюю пачку долларов? С «барсами», задумавшими ни много, ни мало — бартер с Гитлером: ядерные технологиив обмен на пару готовых зарядов? Если щенок уже заказал аппаратуру, позволяющую уверенно находить появляющуюся и исчезающую «Тускарору»? Если не внял последнему предупреждению — взлому склада и пожару, уничтожившему его приборы?

Если, наконец, первым потянулся к пистолету?!

Хотя и молодого Юхана можно понять, еще как можно… Да и он сам в молодости, наверное, отреагировал бы точно так же, — если бы заявился не пойми кто и стал уверять, что он и есть Юхан Азиди, и начал бы командовать и указывать… Да, он, наверное, поступил бы также, но отчего-то в свое время к нему никто не пришел…. Или приходил? А он успел первым выстрелить в пришельца? Может быть… Память порой вытворяет странные трюки — пласты её то исчезают, словно стертые ластиком, то вдруг появляются два, три, четыре воспоминания об одном и том же событии, накладывающиеся, противоречащие друг другу — и не понять, какое истинное…

Иногда ему кажется, что он вообще не рождался… Что никогда не умрет… Что будет вечно кружить по временам на этой проклятой Аллахом посудине…

«Да он просто спятил, — понял Лесник на середине сбивчивой исповеди. — Несмотря на первоначальную внешнюю вменяемость, на логичные рассуждения, — спятил…»

Тогда он был в шоке, продолжал изливаться Азиди, в полном шоке… Он закопал контейнер с бумагами, и бросился на «Тускарору», и отпустил катер с экипажем, и очень долго сидел здесь, именно здесь, на этом железном полу, ничего не зная, не понимая, как и зачем жить дальше… А потом спустил шлюпку и поплыл в одиночестве — не зная куда, не зная в когда , не зная зачем… Его подобрал рыбачий баркас старика Кристиансена, подобрал в 1974 году, и рыбаки быстро излечили от меланхолии — рабочих рук не хватало, давай-ка, парень, расплачивайся за спасение, становись выбирать сети… Зачем-то он назвался именем отца, он сейчас уже не помнит причину, вернее, помнит их слишком много, не то пять, не то шесть версий, голова раскалывается на куски от избытка разных воспоминаний…

На Марте Кристиансен, давно заглядывавшейся на смуглого красавчика, он женился спустя три года, когда наконец понял, что никакой другой Хафис Азиди, выходец из Ливана, на горизонте уже не появится… Он думал, что сойдет с ума, когда родился будущий халиф мусульман, маленький Юхан, — он сам, сам, сам родился!!! – и вскоре ушел в море, чтобы никогда не вернуться, а Марта…

Рассказ араба вновь прервали выстрелы — удивившие Лесника, совсем не походившие на звуки, издаваемые скорострельными трещотками арабов.

Все трое настороженно прислушались, причем Азиди был изумлен никак не меньше собеседников. Либо очень удачно изобразил изумление…

— Что это? — резко спросил Лесник. Араб пожал плечами.

Еще несколько одиночных выстрелов — похоже, винтовочных. После короткой паузы в дело вступил пулемет… И лишь затем начали свой перестук автоматы бойцов Халифата.

Лесник быстро захлопнул дверь, крутнул штурвал засова. На всякий случай. До выяснения — что за новые игроки вступили в игру, сколько их, чего хотят, и каким оружием и индивидуальными средствами защиты обладают.

Непонятно лишь, как узнать эти сведения, не предпринимая рискованную вылазку…

Дела минувших дней — VI Северное море, октябрь 1904 года

Старцев с удовольствием наблюдал, как матросы споро, без лишней суматохи, занимают свои места вдоль правого борта — ожидая, пока высокий борт корабля-незнакомца накатится на них.

Повинуясь приказаниям Казакевича, механик сбавил ход до самого малого. Рулевой повел миноноску вдоль борта, едва не касаясь его. Старцев хорошо мог бы различить стыки металлических листов и даже заклепки, — однако, к своему удивлению заклепок не обнаружил… Ни одной.

В иллюминаторах не было видно и отблеска света. Корабль, вопреки мнению Казакевича, смотрелся мертвым и покинутым. Но кто-то ведь стрелял внутри… Кто?

Дополнительных команд не прозвучало, однако как только миноноска окончательно остановила свое движение, несколько матросов одновременно метнули вверх кошки с привязанными абордажными линями. Три или четыре броска оказались удачны — кошки зацепились не то за кнехты, не то за какие-то выступы.

Моряки ловко полезли наверх, используя навязанные на линях узлы, через пару минут спустили сверху несколько штормтрапов, — после чего остальные матросы абордажной партии, соблюдая порядок, один за другим так же молча полезли наверх по выбленкам.

Старцев и Буланский поднялись на палубу последними.

Абордажная команда выстроилась вдоль фальшборта — двенадцать человек, включая боцмана Кухаренку. С Буланским, Казакевичем и Старцевым — пятнадцать.

Матросы недоуменно озирались, оглядывая невиданные устройства и орудия на палубе, тихонько, вполголоса делились впечатлениями.