Капелька скандала - Амелия Грей

– Разрешите взглянуть еще раз на ваш лоб. Боюсь, дело обстоит хуже, чем мне показалось сначала. – И он притворился, что внимательно рассматривает рану.

А Миллисент потянулась и легонько поцеловала его в губы.

– Вы сказали, что сделаете все, – напомнила она ему с самым серьезным видом.

Улыбка Чандлера угасла.

– Все, кроме этого. Вы – порядочная девушка, Миллисент. И я бы не хотел этого менять. Как бы ни заманчива была ваша просьба.

Он взял у нее пустой бокал и поставил его на стол. Не стоило давать ей крепкого спиртного. Оно ударило ей в голову и заставило говорить такие вещи, которых в другое время она никогда бы не сказала.

– Пора отвезти вас домой, – сказал Чандлер.

Миллисент удержала его руку и не дала встать.

– Я говорю серьезно, Чандлер. Удар в голову и бренди здесь ни при чем. Я так чувствую в своем сердце. Сегодня я хочу принадлежать вам.

– Вы сами не знаете, о чем говорите. – Голос его так охрип от возбуждения, что было трудно говорить. Никогда, даже в самых своих безумных фантазиях не думал он, что Миллисент предложит ему себя. Но если у него и шла голова кругом при мысли о том, что он войдет в нее, согласиться на это он не мог. Нельзя поступить так с ней. Она заслуживает того, чтобы в свою первую брачную ночь быть невинной.

А Миллисент обеими руками взяла его за руку и приложила ее раскрытой ладонью к своему сердцу. И посмотрела на него умоляющими глазами.

– Чувствуете, как мое сердце бьется из-за вас?

У него встал в горле ком от желания согласиться. Он давно уже чувствовал неудовлетворенность. Тело его напряглось от вызванного ею желания, но он смог сказать только одно:

– Миллисент.

Она придвинулась ближе и прижалась к нему бедром.

– Вы преследовали меня с того первого вечера, когда мы встретились. Почему же вы отказываете мне теперь, когда заполучили меня?

Трудно было не обращать внимания на нытье в чреслах, но Чандлеру удалось все же прошептать:

– Я преследовал вас не для того, чтобы изнасиловать.

Миллисент улыбнулась и подняла руку, чтобы обхватить затылок Чандлера и приблизить к себе его лицо.

– Какое грубое слово для того, о чем я прошу вас. Как могут ваши прикосновения, которые мне так приятны, обесчестить меня?

Чандлер дышал с таким трудом, что едва мог проговорить:

– Вы невинны и такой и должны оставаться.

– Нет. Не отказывайте мне, Чандлер.

Он убрал руку с ее груди и обхватил ее лицо обеими руками. Потом наклонил к ней голову так, что их дыхание смешалось в пылкой страсти, которая нарастала в них. Его тело мучительно предавало его.

– Не испытывайте меня таким образом, Миллисент. – «Это несправедливо». – Я очень хочу вас.

– Я знаю, что сейчас и я этого хочу.

Она сказала это очень серьезно, очень искренне, очень естественно.

– Нет. Вы – леди. Я сказал вам, что моя репутация гораздо хуже, чем мое поведение. Я никогда не укладывал в постель девственницу. Да, я брал незамужних женщин, но только после того как убеждался, что я – не первый. Он пристально посмотрел ей в глаза. Его желание неистово росло. Он не знал, сколько еще сможет отказывать ей.

Интуиция говорила Чандлеру, что она невинна, но его желание было настолько сильным, что он спросил:

– Будьте со мной откровенны, Миллисент, я у вас первый?

– Да.

– Тогда я не стану портить вам вашу брачную ночь.

Она вспыхнула, и Чандлер понял, что его слова причинили Миллисент боль. Он то думал, она оценит, что у него хватило духа противиться ее дерзкому предложению. Хотя для него самого сопротивление было равносильно самоубийству.

– Почему вы преследовали меня, если я вам нежеланна? Это была только игра?

– Игра? Нет, – ответил он с предельной откровенностью. Он играл в такие игры в молодые годы, когда преследовал других девушек в парках и в городе, но с Миллисент он поступал так потому, что ему страстно хотелось быть с ней. – Конечно, вы мне желанны. Как можете вы в этом сомневаться?

– Почему же теперь, когда я хочу быть вашей на одну ночь, вы меня не хотите?

– Да нет же, черт побери! – Чандлер прижался к ее губам долгим, крепким, сладостным поцелуем, от которого у обоих захватило дыхание, и обезумел от желания забыть о глупых попытках отговорить ее от того, чего хотят они оба, и взять ее теперь же. – Я хочу вас больше, чем когда-либо, но я не укладываю в свою постель девственниц.

Миллисент, казалось, не слышала его слов. Она целовала его глаза, щеки, губы и шею, дошла до шейного платка, а потом снова принялась подниматься наверх. Снова коснувшись губами его губ, она прошептала:

– Тогда забудьте о постели и возьмите меня здесь, на диване, потому что я боюсь потерять сознание, если вы не поторопитесь ответить на мои поцелуи.

И все разумные мысли разом вылетели у него из головы. Он крепко обхватил ее руками и застонал, уткнувшись в изгиб ее шеи. Провались оно все, что считается правильным!

– Да, да. Как могу я противостоять такому требованию, если мне хотелось сделать вас своей с того самого момента, когда вы повернулись и посмотрели на меня в полутемном коридоре?

Чандлер впился в ее губы с такой неистовой алчностью, что понял – он испугал ее, но хватки своей не ослабил. Их губы и языки бились друг о друга, и оба издавали тихие звуки борьбы.

Он прислонил Миллисент спиной к дивану так, что ее голова легла ему на руку. Она обвила руками его шею, и ее пальцы запутались в его волосах, дразня Чандлера легкими прикосновениями.

Оба были слишком возбуждены, чтобы останавливаться. Их тела прижимались, губы встречались, языки играли, разжигая пылкую страсть, которая уже и без того пылала вовсю.

Чандлер оторвался от ее губ и поцеловал в шею под ухом, а затем туда, где ее грудная клетка вздымалась, с каждым вздохом поднимая ему навстречу ее грудь. Миллисент откинула голову, чтобы он мог свободно целовать там, где ему хочется.

Тогда он спустил с ее плеч пышные рукава платья и обнажил пышные груди, лежащие в чашечках корсета. Он осторожно освободил соски, похожие на розовые бутоны. Чандлер восхищенно смотрел на представшее его взгляду очарование, и хотя он мог бы поклясться на целой стопке Библий, что невозможно стать больше и тверже, он стал. Как мог он подумать о том, чтобы устоять перед ней? Для этого, наверное, нужно быть сумасшедшим.

Он снова посмотрел ей в глаза и прошептал, тяжело и прерывисто дыша:

– Вы красавица, Миллисент.

Она улыбнулась ему чистыми, ясными глазами и, глубоко вздохнув, сказала:

– Благодарю вас.

Нижней частью тела он прижался к ее мягкой женственности, вжимая ее в сиденье дивана. Она отозвалась таким же толчком, и его тело прореагировало пульсирующей сильной болью. Ему хотелось зарыться в нее, раствориться в ней.