Улица младшего сына - Лев Кассиль

Володя заметил провода, протянутые вдоль стен по полу каменных коридоров. Иногда где-то раздавались сиплые гудки. Ваня объяснил, что в подземной крепости установлена телефонная связь. Телефоны имеются на всех караульных постах — и в секторе «Волга», и в секторе «Киев», самом близком к поверхности и потому наиболее опасном, — и все они соединены со штабом. В сектор «Киев» мальчиков не пустили. Часовой велел повернуть им обратно.

— Ну, тогда пошли на камбуз, — предложил Ваня. — Может, нас дядя Яша Манто угостит чем-нибудь с новосельем…

Ваня уверенно шел впереди, освещая лампочкой путь. Володя еле поспевал за ним: он много лет не бывал в каменоломнях, а на такую глубину ему вообще не доводилось попадать. Он шел, невольно втягивая голову в плечи, и ему казалось все время, что он непременно стукнется обо что-нибудь макушкой: с каждой минутой ощущение чудовищной каменной толщи, нависшей над головой, становилось все сильнее.

В боковой галерее что-то шумно шевельнулось и неуверенно, хрипло промычало. Потом Володя услышал мерное хрумтенье жвачки.

— Ваня, это что там?

— Дяди Яшин зверинец! — весело откликнулся издали уже ушедший вперед Ваня. — У нас тут, брат, целый скотный двор имеется. Запаслись всем, будь спокоен!

Потянуло запахом сухого сена и навоза, таким мирным, домашним и странным в этой подземной опасной темноте.

Прошли еще метров сто, сделали поворот, и на Володю пахнуло кухонным чадом, запахом жареного мяса. Впереди забрезжил свет, донеслись женские голоса, стук посуды. Через минуту мальчики оказались в большом подземном помещении, на сводах которого плясали красные отсветы пламени, весело горевшего в очаге. Тетя Киля и девушки, которых Володя видел утром на шахтном дворе, хлопотали в углу за деревянным столом. Над плитой низко склонился необыкновенно длинный и громоздкий человек, с засученными рукавами, в белом колпаке и холщовом фартуке.

— Добрый день, дядя Яша, с праздником вас! — сказал Ваня и подтолкнул локтем Володю, словно предупредил его, что сейчас обязательно выйдет что-нибудь смешное.

— Надеюсь, что день, — это во-первых! Надеюсь, что добрый, — это во-вторых! — отвечал дядя Яша. — Лично я уже третьи сутки тут копчусь и не имею никакого понятия о дне и ночи… Ну, заходите, хлопчики, заходите! А кто это с тобой, Ваня? «Откуда ты, прекрасное дитя?»

Володя уже собрался было обидеться, но Ваня быстро заговорил:

— А это Дубинин Володя. Помните, дядя Яша, я вам говорил. Он электричество хорошо знает. Он вам сразу динамку наладит.

— О-о! — сказал дядя Яша, разгибаясь у плиты, и тут же схватился за голову, стукнувшись о потолок. — Так. Соприкоснулся… Отметим: восьмой раз и тем же местом. Я не знаю, неужели нельзя было вырубить помещение камбуза немного повыше либо взять себе, в крайнем случае, шеф-повара пониже? Абсолютное противоречие получается. И я отвечаю за это своей собственной головой. И зачем теперь динамо, когда у меня и так все время электрические искры из глаз сыплются… Но-но! Что там в углу за женский смех! Не обращайте на них внимания, мальчики. Скоро, хлопчики, обед — такой, какого вы никогда не имели на земле, а уж под землей — ручаюсь, не едали…

— Дядя Яша, а что сегодня на обед? — спросил Ваня.

— На первое суп пейзан а ля партизан. На второе — фрикасе на чистом овсе. А на третье — всем вам, пионерам, будут пампушки с колотушками. Могу по знакомству вторую порцию устроить.

— Ой, дядя Яша, скажете уж! — восторгался Ваня.

Володя тоже хохотал от души. Ему сразу понравился дядя Яша. Он встречал его и раньше. Якова Марковича Манто, шеф-повара из спецстоловой, спортсмена, гонщика, балагура, звали в Керчи «Яша с мотоциклом». У него был собственный мотоцикл, один из первых личных мотоциклов в городе, и дядя Яша все свободное время проводил в кожаном седле своего оглушительно чихавшего сизым дымом стального коня, на котором он казаковал взад и вперед по улицам Керчи. Конь у дяди Яши был капризный. И частенько бывало, что Яков Маркович должен был, обливаясь потом, сам тащить его под уздцы в гору, а ему помогали восхищенные мальчишки. Самые предприимчивые из них тут же незаметно ложились на седло животом и ехали за счет других, подпиравших машину со всех сторон, и все вместе они очень дружно мешали дяде Яше.

В первые же дни войны дядя Яша отдал себя и свой мотоцикл в распоряжение истребительного батальона. Зябрев, хорошо знавший Манто, предложил ему вступить в партизанский отряд. Жена и ребенок дяди Яши давно эвакуировались, и он с большой охотой принял предложение Зябрева. Он потребовал только одного условия: чтобы и машину его партизаны разрешили взять под землю. Он не мог допустить, чтоб его стального мустанга оседлали фашисты.

Мотоцикл с красным флажком стоял теперь за выходом из камбуза, в тупичке подземной галереи.

— Слушай, хлопчик, — сказал Володе дядя Яша, — это верно, что ты такой крупный спец по технике, физике, электричеству и психотерапии?

— А я даже не знаю, что это за психотерапия, — признался Володя.

— Отставим психотерапию, — сказал дядя Яша, осторожно повернув голову, — оставим себе физику и электричество. Ты имеешь понятие о лампочке и батарейках для карманного фонаря?

— Конечно, имею… Только у меня их сейчас пет.

— Значит, понятие ты имеешь, а фонаря у тебя нет? А я имею, понимаешь, хлопчик, мотоцикл. И на нем, как тебе известно, есть динамо. И вот я себе замыслил, что от этого мотоцикла ты мне тянешь провод. На конце ты берешь и делаешь патрон. Вкручиваешь в этот патрон лампочку. Лампочку эту мы вешаем в штабе. Я здесь запускаю мотор, динамо крутится, току ничего не остается делать, как бежать по проволоке. И в штабе вспыхивает свет. Что? Плохо, по-твоему? То-то! У дяди Яши голова не только для шишек… Полундра, горит! — закричал он и бросился к плите, откуда уже шел прогорклый чад. Дядя Яша принялся что-то быстро снимать с огня, ворча! — Вот имей дело с вами! Придут, начнут говорить так, что слова не вставишь, а потом отвечай за все дядя Яша. Акилина Яковлевна, суньте им по пончику, и чтоб я их больше тут не видел.

И вдруг гулко скрежещущий обвальный грохот потряс все подземелье. Плотная волна воздуха хлестнула мальчиков по коленям. Из очага выпыхнул огонь и дым. У Вани задуло лампочку. Все заволокло известковой пылью. Дядя Яша бросился прикрывать кастрюли. Девушки и тетя Киля с вопрошающим испугом поглядели на него. У мальчиков застряли во рту непрожеванные пончики.

— Давайте без психотерапии, — невозмутимо сказал дядя Яша. — Как говорится, лифт остановлен на ремонт. Жученков взорвал клеть. Все в порядке. Все наши дома!

Надо было устраиваться.

Мальчики расправили на своей лежанке сенник, постелили одеяла. Чтобы не пачкаться об известковые стены, над каменной кроватью прибили газеты. Их укрепили при помощи спичек, воткнутых в дырочки, которые пришлось специально пробуравливать в ракушечнике. Над головами пристроили цветную картинку «Морской бой» из журнала «Пионер». Вещи убрали в баульчики, а под подушкой своей Володя стопочкой сложил книжки, захваченные из дому.

К тому времени книг у него осталось немного. Почти все раздарил своим подшефным малышам во время тимуровских обходов. Сохранились только самые любимые книжки. Их он и захватил с собой под землю. Тусклый свет фонаря освещал благородный профиль Спартака на книжке Джованьоли с обмахрившимися углами и Чапаева, летящего на коне, в крылатой бурке, распластавшейся в воздухе, на обложке книги Фурманова. Были тут еще «Полтава» Пушкина, брошюрка о Чкалове, учебник синтаксиса, взятый из уважения к советам Юлии Львовны, и «Том Сойер». Последнюю книжку Володя сначала не собирался брать с собой, но потом вспомнил вдруг о приключениях Тома в пещере, где тот заблудился в подземном лабиринте. Кто знает… Может быть, понадобится эта книжка в каменоломнях для каких-нибудь справок. Мало ли что будет…

Отдельно была вложена в клеенчатую корку от старой общей тетради взятая с этажерки отца очень обтрепавшаяся книжечка, без обложки и названия. Начиналась она на первой странице словами, когда-то поразившими воображение Володи и навсегда запомнившимися: «Призрак бродит по Европе…»

Первый день прошел незаметно в хлопотах по устройству, в осмотре подземной крепости. Не будь Вани, Володя уже раза три заблудился бы непременно — так запутаны были расходившиеся во все стороны подземные ходы каменоломен.

Под землей было не то что душно, но все как-то стесняло грудь, — может быть, просто сознание того, что над головой миллионы пудов земли и узкое, мизерное пространство, по которому двигались люди, сдавлено со всех сторон камнем. Кое-где на стенах едва заметно поблескивали жилки сочившейся воды. Сырость была на всем — на стенах, на одежде, на одеялах. Все металлическое как бы отпотевало, делалось влажным. И в этих душноватых потемках, в сыром заточении предстояло жить не один день и не одну неделю, а возможно, и не один месяц…