Шантаж - В. Бирюк

Многие славные дела за мной есть. Многие таланты мною явлены. Немало чем перед народом русским хвастать можно. Но есть у меня талант, коим я не хвастаю, не бахвалюся. А талант таков: ни в той жизни, ни этой не было случая, чтобы какой муж меня на его жене против мой воли застукал. Уж и не знаю почему, откуда свойство моё такое, а вот есть оно. Не единожды бывало, что уж вот — должны меня на горячем-то поймати, ан нет. Бывало, что ходит иной, чует… но — «не пойман — не вор». Бывает, и от других знает, и по сле дам разумеет, и ушами слышал… — а сам не видал.

Иное дело — так бывало, что я сам ловился. Ибо сии два случая, с посадником и с Гостимилом, показали мне силу стыда мужей обманутых. И деяния их, от того проистекающие. По закону божескому и человеческому, по обычаю да правилам здешним — будто бешеные они становятся. А взбесившийся, хоть зверь, хоть человек, сути вокруг себя не разумеет. Будто больной становится, глупеет. А уж дурака-то обратать — сам бог велел.

— Твоя жена мне всю ночь помогала Акима выхаживать. Воду таскала, повязки меняла. Только прилегла — а тут ты орёшь.

— Как это? Постой, а тут тогда кто? С этим торком? В летней избе… Там же постеля моя супружеская…

— Да сдвинули мы твою постель. Чистое взяли. Буду я ещё на чужом кувыркаться. Мшеди-деди… (Чарджи успокаивает санитарно-гигиенические опасения хозяина).

— Постой. Но я же видел… Ну, слышал. Как ты с бабой… Как она всё охала да ахала. Так это получается…

— Ой, Гостимилушка, ой, люди добрые! Не губите, не позорьте, свёкру моему не сказывайте! Как узнают-то свёкр со свекровкою, как зачнут меня, бедную, мучити. Бить-обижать, поедом поедать…

Э, а персонаж, вроде, знакомый. «Мыла Марусенька белые ножки»… Застыдилась, но не сильно. А вот огласки…

— Так что ж это получается? Я пришёл, в избу заглянул и слышу… Балуются. На моей постели. Я ж летом в том доме живу. Ну, думаю, моя-то курва… Обозлился, хвать что под руку попало, метла там была, и бить…

— Тебе, уюз коюн (баран шелудивый), повезло. Три раза. Первый, что я был без оружия. Второй, что там было темно, и в драке я не смог сразу найти свой пояс с саблей и кинжалом. И третий — что боярич Иван прибежал сюда, когда я уже решил убивать тебя насмерть.

— И четвёртый, Гостимил. Что тебе под руку попалась метла, а не твой ножик. Потому что если бы ты убил или ранил моего человека… Посадник ваш Акиму увечье сделал — над посадником нынче молебны читают. Кстати. Где Ивашко, где знахарка?

— Со знахаркой… Тут дело такое…

Дело было… странное. Разозлённый мною Гостимил довольно резво домчал Ивашку до края болота, в середине которого проживал местный светоч здравоохранения. Указал тропинку и сел ждать. Когда Ивашко не вернулся до темноты, Гостимил очень разволновался, пару раз совался к тропке, но в темноте в болото лезть не рискнул. Он уже совсем задремал у разведённого костерка, когда из болота вдруг донеслись шаги — на свет вышел Ивашко. Какой-то… странный. На вопросы не отвечает, несёт какую-то бессмыслицу. И пахнет от него хмельным. Гостимил, сгоряча, начал, было, ему выговаривать за задержку, потом расспрашивать о знахарке… Ивашка только мычал и шипел. Потом завалился на телегу. И тут Гостимил обнаружил отсутствие пояса. У моего опоясанного гридня.

Это в 21 веке можно не обратить внимания — есть у человека пояс или нет. Может, с вот этим платьем пояс и не носят — такой писк моды. Или, там, брюки и так держаться. Опять же — подтяжки бывают, резинки всякие. Народ на балет в трениках ходит. А здесь… Как красноармеец в гимнастёрке и без пояса — арестованный или дезертир.

Ивашка вообще не отвечал на вопросы. Потом начал храпеть. Гостимил побился с ним, посмотрел вокруг вблизи, плюнул. И поехал домой в Елно. Понятно, что ворота ему не открыли. Телега стоит возле города. Но знакомый стражник в калитку пустил. Гостимил пришёл домой, сунулся на своё обычное место в летнюю избу. А там в темноте… Только слышно: мужик с бабой играются… У него сердце-то и закипела. И — вот такие дела…

Мы сидели в поварне, хозяйка выставила на стол квас и какие-то заедки из недоеденного. Гостимил никак не мог прийти в себя от допущенной ошибки. Положение обманутого мужа — глупое положение. Но обманувшегося самому — ещё глупее. Его неотрывный пристальный взгляд следовал за женой. Растерянное выражение лица постепенно заменялось подозрительно-неприязненным. Сейчас он с ней отправится на своё традиционное супружеское ложе. И может обнаружить следы… столь недавних её приключений. Слишком всё быстро происходит. А оно мне надо? Тем более, что у меня у самого «рыльце в пушку». Ну, не рыльце, и не в пушку, а в масле, но скандал — не ко времени.

— Так выходит, что Ивашко пояс целиком потерял? Павлин беременный… (До Николая дошло)

— А что, пояс можно наполовину потерять? Поди, нажрался там. Видать, шёл через болото, присел по нужде, пояс — на шею. Тот и соскользнул. А этот спьяну и не заметил. Эка невидаль.

— Невидаль, Гостимил. Думаю, в Елно о таком от века не слыхали. На поясе гурда была. (Пришлось мне разъяснить… «прелесть ситуации»)

— Чего? Гурда? Какая гурда? Настоящая?! Ох ты, господи!

Теперь дошло и до Гостимила. Он, конечно, приказчик, а не воин. Может не обратить внимания на клинок в ножнах. Но, как человек торговый, особенно хорошо представляет себе цены на такое оружие.

Его внимание полностью переключилось на меня. Бог с ней, с женой, но если пойдёт иск… Они были вдвоём. С глазу на глаз. Опоил пассажира, спрятал дорогую вещь, свалил всё на пьяницу… Реально? Пожалуй. Куш такой, что и приличный человек может сломаться. А уж чужак, «двойной предатель»… «У таких — стыда нет»». «Ростовские — все такие» — так люди и скажут. И пойдёт тихо живший Гостимил — громким криком кричать. От «теста на железе». Сумма такая, что ни водой, ни, тем более, просто клятвой в церкви — не обойдёшься.

Гостимил бледнел на глазах. Дёрнулся, было, к дверям. Просто посмотрел туда. А в проёме уже стоит Чарджи. Одетый и вооружённый. Не остывший от недавней схватки, не забывший выкрикнутые ему в лицо слова.

— Эта… Я… Вы чего? Да как вы вообще такое подумать могли!

А в ответ — тишина. Смогли и подумали. Ноготок сидит, глаз не подымает, проверяет на ногте заточку своей секиры. Штатный кат «готов к труду и обороне». Сейчас скомандую, и беднягу на куски разберут. Медленно. С нанесением максимально болезненных телесных… Хозяйка уловила напряжённость, стоит у полок, снова кулаки к груди прижала. Можно будет для начала её перед мужем… Как тот дядя говорил: «рассверлим под наш ходовой размер»?

Стоп, Ваня. Опруссачиваешься. Как те пруссы, которые людей в «Паучьей веси» резали и от того пьянели. Пока головы не потеряли. Сперва — в переносном, а потом — и в прямом смысле этого слова.

Уйми-ка гадостность свою. Не от того, что так — и думать стыдно. У тебя, Ванюша, стыда нет — нелюдь ты бесстыжая. Просто есть понимание опасности: восторг садизма — путь к сумасшествию. Меньше эмоций, больше конструктива. Давай-ка пробежимся по множеству оперативных целей с проставлением приоритетов.

Первое, главное… Главное — вытащить Акима. Соответственно — знахарка. Значит — не тратить время на вынимание души из этого… «обманувшегося мужа», а сыскать «светоч здравоохранения». Надо ехать.

Второе. Можно смеяться над моей манией величия, но Ивашка, «мой человек», мне — дороже гурды. Хорошие клинки в этом мире встречаются значительно чаще, чем человек, которому я могу доверить свою спину. Которая вообще, на весь этот мир — единственная и неповторимая. Значит, надо идти к Ивашке и быстро. Если он… странный, то может чего-то странного понаделать. И — необратимого.

На третьем месте — этот пресловутый кусок железа. Жалко. Но не на третьем, а на четвёртом. Потому что я не верю, что Ивашко может сам дойти до состояния, при котором забудет, перестанет чувствовать свою саблю. Она ему как часть тела. Вы можете самостоятельно потерять руку или, там, задницу, и не заметить? Я — нет. Не верю.

Значит — ему помогли. Как? Кто? Кто бы это ни был — воровать у меня нельзя. Постоянно действующий «Принцип неотвратимости наказания» — экономически чрезвычайно эффективная вещь. Выгоднее торговли оружием, контрабанды золота, наркотиков и проституции. В развитых экономиках начала 21 века — сохраняет до четверти валового продукта. В моей России… ладно, не будем о больном.

Найти «помогальника» и публично убедить. В неправильности содеянного. Пристыдить принародно. «Борис, ты неправ» — и в морду. От всей души. Хорошо бы, по возможности, при этом вернуть железку. Просто для убедительности постулируемого принципа. А «помогальник» должен кричать, писаться и подыхать. Опять же — для убедительности и наглядности. Указанного выше принципа.

— Глава 130

Затянувшаяся выразительная пауза общего молчания была прервана скрипом рассохшейся лавки: осознавший своё вероятное будущее Гостимил стёк на пол, на колени передо мною.