На полпути с обрыва (сборник) - Кир Булычев

— Я уйду на пенсию и скроюсь где-нибудь. Потому что не имею морального права учить детей. Это будет мое наказание.

Ко не стала спорить с директрисой. Пожалуй, если та чувствует свою вину, ей и на самом деле лучше уйти на пенсию. Но если раньше она робела перед непогрешимой директрисой, теперь ей было ее жалко. Та оказалась слабым человеком, и груз прошлого раздавил ее.

Ко набрала код ресторана и попросила включить на дисплее обслуживания меню на ужин.

— Как ты можешь думать о еде? — упрекнула ее директриса. — Я бы вообще не смогла проглотить ни кусочка.

— Наоборот, — голосом умудренной жизнью путешественницы ответила сиротка. — Мне надо обязательно подкрепиться. Мы не знаем, что нас ждет в ближайшее время. Я же сегодня выпила лишь две чашки кофе.

— О нет! — Госпожа Аалтонен уронила голову на руки.

Когда подносы с ужином, поднявшись из кухни, появились в комнате, Ко отнесла их в лоджию, где было прохладнее. Там дул искусственный ветерок и царила уютная полутьма летнего вечера, которая создавалась по земному времени, когда купол, превращаясь в темные очки города, темнел, пропуская лишь свет ярких звезд.

Госпожа Аалтонен вышла в лоджию посидеть вместе со своей воспитанницей, но когда та начала с аппетитом молодого животного уничтожать отбивную и хрустеть жареной картошкой, директриса не выдержала — ничто человеческое не было ей чуждо — и положила в рот ломтик помидора, потом листок салата, а потом взяла в руки ножик и вилку. И хоть Ко хотелось улыбнуться, она, разумеется, сдержалась и сделала вид, что полностью углубилась в еду.

Мягкий вечер, музыка, доносившаяся из близкого парка, выращенного марсианами, несмотря на пессимистические предсказания земных специалистов, смягчили нервное состояние директрисы. И она заговорила нормальным голосом, обретя интонации вельможной дамы. — Пожалуй, — произнесла она, — для меня самым неожиданным и невероятным испытанием была встреча с тобой. Ведь я летела сюда, утешая себя, что сейчас увижу Веронику и помогу ей воссоединиться с отцом. Я понимала, что с князем надо быть настороже и если он тебя просит о чем-то, то скорее всего это выгодно только ему. Но мне хотелось надеяться, что важнее всего воссоединить семью, а потом уж можно будет придумать, как справиться с Вольфом.

Директриса отрезала половину отбивной и задумчиво жевала ее. Прожевав, продолжила:

— Когда вместо Вероники я увидела тебя, замаскированную под Веронику, я была потрясена. За секунду мне надо было сообразить, что означает этот маскарад. — Вы быстро сообразили, — сказала Ко. — Перед моими глазами возник образ комиссара Милодара, и я догадалась, что вернее всего подмена Вероники — дело его рук. И я даже поняла, почему он это сделал. — Почему?

— Потому что Вероника была влюблена в Артема, потому что она уже раскусила подмену, она была в панике… я же знаю Веронику, она милое, слабое создание — в качестве помощницы Милодара она не годилась. — А я?

— Ты годилась. В тебе есть авантюризм. Ты стремишься к приключениям. Ты — трудный ребенок. А Вероника — ребенок, удобный для воспитания, мирный и послушный. Ну скажи, я права, что Вероника догадалась о подмене?

— Я заменила ее в последний момент — она была в истерике…

— А где она сейчас? Ах, впрочем, что я говорю — конечно же, Милодар спрятал ее в укромном месте — он опасается, что на острове есть его враги. — И он прав…

— Если ты, Ко, думаешь, что я отношусь к его врагам, ты глубоко ошибаешься. Я преклоняюсь перед его способностями. И клянусь тебе, что я была бы и дальше его верной помощницей, если бы не прилетел проклятый князь и не напомнил мне о позорной странице моей биографии. Он привез пленки… пленки, где я, обнаженная, измазанная вишневым вареньем, танцую перед пьяными придворными и матросами… А потом он, он делает со мной… нет, тебе рано знать, что он делает с наивными девушками.

— Рано, значит, рано, — философски согласилась Ко, которая была убеждена, что образована по этой части, правда, лишь теоретически, куда более, чем директриса. Именно некоторая, как ни странно, наивность директрисы и привела ее к падению. Но не станешь же рассказывать пожилой женщине, в чем заключается женская мудрость и женская наивность.

— В жизни каждой женщины, — директриса принялась за мороженое, и умиротворение расплылось по ее широкому розовому лицу, — наступает момент, когда она становится опасной не только для окружающих, но и для самой себя. Этот момент связан с паникой. Именно с паникой, дитя мое. В один прекрасный момент ты подходишь к зеркалу и понимаешь, что у твоих глаз появились морщинки, или видишь первый седой волос. И тогда на тебя как лавина обрушивается понимание того, что вся твоя жизнь устроена неправильно, что работа лишь убивает тебя, что твой муж или мужчина недостоин тебя, что жизнь катится слишком быстро и если не успеть схватиться за поручень последнего вагона, то поезд уйдет навсегда. И тогда ты готова выбежать на улицу и кинуться в объятия первого встречного подонка, который хорош лишь тем, что не похож на правильных людей, которые тебя окружают. Ну скажи мне, Ко, что могло заставить меня, отличницу, лучшую студентку консерватории, которая боготворила арфу, разломать за ночь чудесный и дорогой инструмент, бежать из общежития и очнуться лишь в сомнительной гостинице, в объятиях пахнущего ликером и карамелью беловолосого красавчика и нестись несколько месяцев по притонам Земли и других планет, забыв обо всем — о родителях, о долге перед людьми, о боге, — теперь я с ужасом и каким-то тайным восторгом вспоминаю эти вальпургиевы ночи — но это все было не со мной! О нет, это другая девушка неслась на лаутта по бурной реке. И я полагаю, что такой взрыв опасней всего для натур послушных, мирных, сдержанных… — Для отличниц, — досказала Ко. — И для таких, как ты, потому что ты всегда находила лахто в чужих ошибках. Директриса задумалась.

С неба медленно спустилась муха в белом халате и уселась на перила лоджии, в отдалении от директрисы, чтобы не испугать ее своим появлением. — Добрый вечер! — приветствовала ее Ко. — Ах! — воскликнула директриса, но Ко была готова к такой реакции и сразу спросила муху: — Вы хотите кофе или чаю?

— Ничего, я уже пила чай, спасибо, — ответила темнокожая муха.

— Вы не знакомы, — сказала Ко. — Ванесса — наш доктор. Она очень хорошая. А это госпожа Аалтонен, директриса моего приюта.

— Я все знаю о директрисе твоего приюта, — ответила муха, и K° почувствовала осуждение в ее слабеньком жужжащем голосе.

— Вот и хорошо, — сказала Ко. — А что нового слышно о нашем друге комиссаре?