Изгнание из Эдема Книга 1 - Патриция Хилсбург

Все смотрели на доктора внимательно, как на новое явление, вдруг неожиданно появившееся неизвестно откуда, и хотели понять, найти каждый свою выгоду в этом явлении.

Стэфани с удивительным вниманием слушала доктора — все удивлялись ее спокойствию, терпению и сдержанности.

— Что я не так сделала, выполняя ваши условия, или, вернее, условия вашей матушки? — спросила она.

— А вы не догадываетесь?

— Нет.

— Подумайте!

— Я только этим и занимаюсь в данную минуту, дорогой доктор.

— Мне очень жаль.

— Чего же?

— Хорошо. Я сейчас все объясню вам.

— Слушаю вас очень внимательно, — Стэфани даже подалась вперед, в сторону доктора, дабы не упустить ни одного слова.

Доктор внимательно посмотрел на нее и сделал движение взять ее за руку, но потом передумал и положил руки себе на колени.

— Я не экономист, но постараюсь объяснить вам, как я понял ваше предприятие, о котором вы мне рассказывали. Если бы вы сделали хоть малейшую прибавку своим работницам, из которых выжимают все соки, все это грязное предприятие пошло бы прахом.

— Но я улучшила им условия труда.

— Это мизер.

— Я купила новые машины!

— Чтобы повысить производительность труда?

— Разумеется.

— А что работницам?

— Это немало.

— Вы просто продали это предприятие из одних рук в другие, повысив заработок одного владельца, разорив другого.

— Выживает тот, кто умнее и сильнее — это закон не только экономики, а и…

— Не надо, уважаемая, мы уже говорим о другом, о чисто человеческом милосердии и…

— Вы не понимаете, дорогой доктор, что такое мир бизнеса. Рыночную цену рабочей силы изменить невозможно — это не удастся даже вашему Аллаху.

— Аллах всемогущ…

— Это хорошо, если он хорошо к вам относится. Но я должна сказать, а вы должны понять, что я пришла в здешнюю гостиницу посудомойкой — самой неумелой из всех посудомоек, когда-нибудь бивших обеденные сервизы. Сейчас я владелица этого отеля, который воспрял из пепла, и плачу я своим сотрудникам отнюдь не гроши.

Доктор согласно кивал головою, пока Стэфани произносила эту убедительную речь, но было видно, что у него есть возражения даже на эту совершенно ясную картину.

Все общество, которое как завороженное наблюдало и слушало единоборство этих двоих, тихо и с замиранием сердца ожидало конца спора. О, это было прекрасное и экзотическое зрелище: вальяжная, роскошно одетая, сверкая бриллиантами в ушах и на шее, которые носило уже не одно поколение женщин ее рода, и с которыми, казалось, она родилась. А под стать бриллиантам удивительно и непредсказуемо сверкали ее глаза, ухоженные руки вертели нечто необыкновенное, что называлось женской сумочкой. А ее статную фигуру облегало и клубилось вокруг нечто, что состояло из нескольких цветов и было просто облаком, но такого прекрасного облака не было даже на небесах. Надо было обладать немалым мужеством, чтобы спокойно приблизиться к этому и увидеть настоящую, живую женщину из плоти и крови. Не многие мужчины имели это мужество.

Вот и доктор, который по пульсу определил живую, трепетную и темпераментную женщину, пока сопротивлялся своему желанию приблизиться к ней.

— Я хочу сказать, что на открытках и в натуре отель выглядит великолепно.

— Благодарю.

— Это правда. Правда и то, что заработная плата всех сотрудников отеля удовлетворяет всех: вы платите лучше, чем в других подобных заведениях.

— Но по вашему виду я понимаю, что вы хотите все же меня за что-то упрекнуть.

— Конечно.

— И за что же?

— А вы сами себя ни за что не упрекаете в связи с этим старинным заведением?

— А за что мне себя упрекать? Я превратила руины в прекрасный отель, который сделает честь любому иностранному туристу. Так за что же мне себя упрекать?

— Я задаю вам столько вопросов, чтобы докопаться до всех глубин вашей души.

— И что вы там ищете?

— Милосердие.

Стэфани откинулась на спинку стула и издала легкий вздох, открыла рот, чтобы ответить, но ее опередил Блэкфорд.

— Не копайтесь, доктор, этого там не найдете даже на больших глубинах.

Доктор оглянулся на Эндрюса Блэкфорда, не оставив его слова без внимания, но всем видом показал, что его вмешательство было неуместным.

— А я все же поищу, — сказал он для всех и опять обратился к Стэфани: — Я хочу узнать, как насчет стариков, для которых гостиница была родным домом?

У Стэфани лицо напряглось, и она готова была ринуться в бой, но промолчала, задав только незначительный вопрос:

— Что вы имеете в виду?

— А то, что старика хватил удар, а старуха тронулась умом, потеряла рассудок. О всех, кто угодил в дом престарелых. Вы грабили нищих!

— Вы не справедливы ко мне! Я…

— Погодите сударыня. Я не все сказал.

— Но вы сказали достаточно, чтобы обидеть меня.

— Я этого не хотел, видит Аллах. Но я хочу, чтобы все было по справедливости, и вы знали, что я думаю, и каково мое мнение.

Фархшем усмехнулся довольно нагло и не удержался от реплики:

— Ты не будешь его иметь, если свяжешься с нею — это я тебе гарантирую.

— Простите, сэр, — посмотрел в его сторону доктор и неодобрительно сверкнул глазами, — я не нуждаюсь в гарантах. А мое мнение будет всегда моим, видит Аллах.

— Разве что Аллах поможет.

— Надеюсь, — кивнул ему доктор.

Стэфани уже давно не обращала ни на кого, кроме доктора, своего внимания. Вот и теперь, она никак не отреагировала на реплику Фархшема, а обратилась только к доктору:

— И какое же оно?

— Вы грабили нищих!

— Я?

— Да.

— Я так не думаю, вы ошибаетесь. Надо смотреть на это с другой стороны.

— С вашей?

— Да.

— А вот с моей стороны это выглядит так, как я сказал. Потому мне ли, слуге Аллаха, жить на такие доходы? Мне ли, целителю, помощнику, стражу здоровья и советнику жизни, связывать свою судьбу с той, кто наживается на нищете?

— О, Боже, он отказывается от нее! — воскликнула Патриция со страхом в голосе.

— Тише, Полли!

У Стэфани опять отвердело лицо, и она ответила доктору с полным достоинством:

— Я вынуждена принимать мир таким, каков он есть, а не усовершенствовать его.

— Вы не смеете так говорить!

— Почему же — это мое мнение.

— Гнев Аллаха да поразит того, кто оставляет мир таким, каким он его принял.

— Мне кажется, что Аллах любит тех, кто умеет делать деньги.

Сэдверборг пошевелился на своем кресле, чтобы освободить затекшую ногу и подтвердил слова Стэфани: