Вор и убийца - Флейм Корвин

— Следуем в капеллу святой Берты, — наставлял Велдон, пока Тейвил и я одевались. В свертке у двери нашлась одежда для двух монахов: домотканые штаны и рубаха, грубые ботинки и шерстяная ряса с красным крестом. — До вас еще долго никому не будет дела. Пятерых инквизиторов до завтрашнего утра тоже никто не посмеет остановить. Что касается, герцога Альбрехта, то он и не думал посылать меня сюда. Разумеется, рано или поздно мертвого отца Франса обнаружат. Тогда найдется, кому вспомнить о визите троицы инквизиторов, коих почему-то ушло больше. Но это случится не сегодня. Посему спокойно и чинно шествуем к капелле. Она недалеко от губернаторского дворца, и там я скажу, как поступим дальше, чтобы выбраться из города.

Я не возражал и вопросов не задавал. Тейвил также одевался без разговоров.

Скоро мы вышли из здания бастионного узилища. Все время, когда на пути встречались тюремные стражники, я подспудно ожидал окрика. Однако никто не смел тревожить сразу пятерых инквизиторов с самим отцом Томасом во главе. В отличие от остальных, Велдон нарочито шествовал без капюшона на голове. Его беспокоить — себе дороже. Похоже, это уяснили и огсбургцы, заполонившие бастион Бранда.

Вот и капелла святой Берты. Небольшая церковь при бастионе Бранда, невзрачное и старомодное строение. Проклятый пепел! Не думал я, что когда-нибудь буду гореть желанием скорее очутиться внутри маленькой церквушки!

Глава 18

Тайна капеллы святой Берты

Внутри капеллы пребывали двое.

— Отец Томас! — в дрожавшем возгласе очень немолодого инквизитора, что молился у каменного алтаря, отчетливо угадывалось облегчение. Он суетливо поднялся с колен и поспешил к Велдону, едва мы только зашли внутрь.

Второй церковник, весьма тучный, с большой лысиной, вероятно, дремал на кафедре за алтарем: три стула с мягким низом стояли у иконы святой великомученицы Берты, выполненной в полный рост. Мне показалось, что он растерянно уставился на нас, не в силах сообразить со сна, где он и что вокруг происходит.

Сзади с грохотом упал массивный деревянный брус. Один из головорезов отца Томаса уронил перекладину, которую собирался задвинуть в засов на входной двери капеллы. Громилы, как пить дать. Я не мог иначе воспринимать эту парочку в коричневых рясах: святых отцов Брендона и Джона.

— Отец Томас, — повторившись, снова заговорил пожилой церковник. Когда он приблизился, стали заметны глубокие старческие морщины на его лице. — Наконец-то вы здесь…

Старик осекся, взглянув на меня и Тейвила, и продолжил:

— Вижу, что все задуманное получилось.

— Отец Франс не появлялся, — произнес второй инквизитор, подходя ближе.

— Больше он здесь и не появится, — ответил Велдон. Он сказал в своей манере, железным тоном, и осенил себя знамением.

Толстый монах смиренно кивнул и чуть повернул голову на бок, ожидая от Велдона то ли указаний, то ли просто каких-то новых слов. Его мягкие пухлые щеки и лысина блестели от пота и, казалось, что отражают свет дюжины фонарей, щедро развешанных под потолком маленькой церкви.

Дневной свет сюда не попадал. Четыре продолговатых окна были закрыты наружными ставнями и дополнительно завешаны темными, почти черными, занавесями. Убранство капеллы отличалось скудностью. Сразу бросалась в глаза большая икона великомученицы за алтарем, слева от кафедры. Еще несколько икон поменьше были развешены на отштукатуренных известью стенах. Напротив входа висел покрытый лаком крест шести или семи футов в длину. Если не считать двери слева от Распятия и двух рядов скамеек для прихожан, более в капелле ничего не было. Великомученица Берта раздала все свое огромное купеческое состояние бедноте, и все храмы, ей посвященные, выделялись средь других нарочитым аскетизмом.

В капелле было хорошо натоплено, даже жарко. Я наслаждался теплом и с удовольствием вытянул ноги, усевшись на ближайшую к себе скамью. Велдон уничижительно смерил взглядом мою вольготную позу, однако ж ничего не сказал. Остальные инквизиторы тоже смотрели на меня с явным неодобрением. Кроме отцов Брендона и Джона. Они все же задвинули перекладину в засов и с ничего не выражающими мордами замерли по обе стороны от него.

Я не обращал внимания на церковников. Их шушуканье и косые взгляды меня не задевали. Для них я вор и пират, и каким бы добропорядочным сыном Матери Церкви не предстал в дальнейшем, преступником так и останусь. Тем более что я плохой сын Церкви. Ричард Тейвил, напротив, устроился на ближайшей к алтарю скамье, его губы шептали молитву.

— Все ли приготовлено?

— Да, отец Томас, — толстый инквизитор вытер платком потный лоб, — пойдемте. Я покажу.

Велдон и двое монахов, ожидавших нашего появления в капелле, скрылись за единственной дверью у алтаря. Громилы по-прежнему подпирали плечами стенку у входа в церковь. Нас, что ли, сторожат? Рясы смотрелись на них, что конская попона на собаке: также нелепо и чужеродно.

Скоро показалась голова старого инквизитора.

— Господа, — обратился он ко мне и Тейвилу, — прошу вас, сюда!

За дверью оказалась комната с гобеленами со сценами житий святых, несколькими пустыми светильниками, закупоренным бочонком с фонарным маслом и тремя раскрытыми сундуками. Два из них были забиты одеждой, а третий поменьше — оружием. Его тут на целую банду!

— Выбирайте, — молвил отец Томас. — Сейчас холодает, потому советую утеплиться. Оружие на вашей совести, но учтите, что уходить из города будем ночью.

— Ночью? — переспросил барон.

— Ночью, — непреклонно заявил Велдон и вместе с остальными монахами покинул комнату со снаряжением.

Да уж, с заходом солнца наступает не самое приятное время в Сумеречье. Я вспомнил ночь, проведенную на дороге к аббатству Маунт. Внутри все передернулось от страха и отвращения. Но ночью, значит ночью. Может быть, близость слуг двуединого Святого Духа избавит нас от встречи с нечистью.

Цедя негромкие ругательства, офицер занялся сундуком с железками, его обуревали схожие мысли, а я начал перебирать одежду. Создавалось впечатление, что инквизиторы обчистили лавку сразу нескольких портных средней руки. Нашлось чистое белье, льняная рубашка, теплый шерстяной камзол темно-зеленого цвета и штаны к нему, длинный шарф, перчатки, высокие ботфорты и, что особенно порадовало, черный зимний плащ и шляпа с круглыми полями. Тоже черная. Дурацкую медную бляху с неизвестным мне гербом, который портил мой новый головной убор, тут же спорол.

Из оружия выбрал тяжелую шпагу и четыре пистоля, рядом с которыми лежала чуть потертая портупея с ременной перевязью. Два пистоля вешались на грудь, рукоятью от сердца, вторая пара на поясе по бокам. Кинжал и два метательных засапожных ножа дополнили мой облик. Обвешавшись сталью, в привычной шляпе и плаще, я почувствовал себя гораздо увереннее.