Повседневная жизнь царских губернаторов. От Петра I до Николая II - Борис Николаевич Григорьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Опустить гроб в могилу не успели, потому что на сцене опять появился Жихарев с солидной свитой. Он приказывает гробовщикам открыть крышку гроба, а лекаря, уклонившемуся от исполнения своего долга, если он не оживит купчиху, обещает положить в гроб и живым закопать в землю. Он приставляет к похоронной команде и несчастному лекарю караул и заявляет, что они не получат ни есть, ни пить, пока не вернут умершую к жизни.
И произошло чудо: купчиха ожила и благополучно разрешилась младенцем. Но лучше бы она этого не делала: за наместником прочно закрепилась слава человека, способного оживлять мёртвых. От желающих воспользоваться его талантом не стало отбоя. Кто бы в губернии не умер, тотчас в приёмной Жихарева появлялись ходоки и просили совершить чудо:
– Ваше превосходительство, прикажите лекарю оживить покойника!
Естественно, Степан Данилович просил уволить от такой чести, но ему не верили. Люди говорили, что он отказывался не потому, что не мог, а потому что не хотел уважить. Разуверить их в обратном он так и не смог, и был вынужден попроситься в отставку62.
Рязанский губернатор А.С.Шишков (1801—1806) в феврале 1803 года получил рескрипт императора Александра I вот такого содержания: «Дошло до сведения моего, что судится в Рязани рязанский голова Истомин за произнесение им в пьянстве, что он рязанский государь. Я повелеваю прекратить сие дело и Истомина от суда учинить свободным, но от должности рязанского головы… отрешить, а на место его избрать другого достойнейшего». Рескрипт контрассигновал министр юстиции Г.Р.Державин.
Истомину повезло: живи он на лет 20—30 раньше, не сносить бы ему головы настоящей. Император Александр находился на пике своих либеральных мечтаний и к такого рода самозванцам относился снисходительно.
Во Владимирской губернии был Спасо-Ефимьевский монастырь, известный в начале XIX века теми, что в нём содержались государственные преступники из числа дворян. Так, при вступлении в должность губернатор Долгоруков в 1802 году обнаружил в монастыре заключённого барона Аша, наказанного ещё Екатериной II за то, что он отказался принести ей присягу. Потом барона удалось освободить из заключения, и он некоторое время в качестве приживалы жил в доме губернатора.
И при Александре I монастырь продолжал пополняться новыми арестантами. В 1803 году Долгоруков получил рескрипт о заключении в монастырь ярославского помещика генерал-майора Побединского, своего бывшего начальника во время службы в гвардии. Побединского осудил дворянский суд за якобы жестокое его обращение с крестьянами, но ознакомившись с делом и проконсультировавшись с Державиным, тогдашним министром юстиции, Долгоруков пришёл к выводу, что Побединский злодеем не был, а стал жертвой интриг своих врагов и неправосудия.
В 1805 году во Владимир приехал известный скульптор Филадельфи, и губернатор Долгоруков соблазнился возможностью увековечить себя в скульптуре. Начинать нужно было со снятия с лица маски. Скульптор прибыл в дом губернатора со своей женой, которая должна была замесить в корыте раствор алебастра. Рядом с комнатой, где всё это происходило, на всякий случай находился гувернёр губернаторских детей немец Венц, который, как с юмором пишет князь Иван, «ожидал новой моей рожи нетерпеливо». И вот Филадельфи «начал кидать» на обвязанного по рукам и ногам Ивана Михайловича «глыбы своего тёплого состава». Алебастр, залепивший рот, нос и уши, «поспел», т.е. стал застывать, а бедный губернатор – задыхаться, потому что скульптор то ли в спешке, то ли ещё по каким причинам, забыл вставить ему соломинку в рот или нос. Иван Михайлович в панике стал метаться, извиваться всем телом и мычать, и если бы Филадельфи не поторопился сделать отверстия в маске и снять её с лица, князь отдал бы Богу душу. Но искусство всегда требовало жертв!
Потом скульптор ещё долго работал над маской, вставил ей глаза, приделал к голове туловище, руки и ноги и получилась «кукла», совершенно похожая на оригинал. Скульптор был в некотором затруднении при выборе волос на голову «куклы». Выручила жена штаб-лекаря, у которой волосы оказались такого же цвета, как у её оригинала и которая отрезала свой шиньон и отдала его в жертву кумиру.
Когда скульптуру одели в вицмундир, усадили за стол, а в руку вставили перо, то сходство стало ещё более поразительным. Многие посетители, входя в губернаторский кабинет, принимали «куклу» за Ивана Михайловича, кланялись ей, вытягивались в струнку и ждали распоряжений. Женщины пугались скульптуры как привидения. «Эта штука стоила мне сто рублей», – вспоминает оригинал, – «но …я бы не взял десяти раз столько, чтобы ещё такие минуты ощутить».
Потом «куклу» князь вместе со своим домом сдал во владение владимирской гимназии. «Её там обломали, разбили, ободрали, испортили, и где она теперь… не знаю», – заключает мемуарист историю со своим скульптурным изображением.
Ю.М.Лотман приводит интересный эпизод, связанный с соблюдением этикета в отношениях между царскими чиновниками. Некий сенатор, приехавший с ревизией в губернию, в которой губернатором происходил из рода Мамоновых, вместо положенного «Милостивый государь!» обратился к губернатору с фразой «Милостивый государь мой!». Оскорблённый до глубины души губернатор своё ответное письмо сенатору начал словами: «Милостивый государь мой, мой, мой!», подчеркнув тем самым неуместность употребления притяжательного местоимения в официальном обращении.
Чем только не приходилось заниматься губернаторам! Вот тому же Ивану Михайловичу надлежало примирить двух губернских чиновников: прокурора Бута и майора гарнизонной роты Бедрицкого. Майор в пьяном виде разгулялся, а прокурор Бут дал ему пощёчину. Скандал в благородном городе Владимире! Губернатор сразу же попытался помирить поссорившихся, но потерпел неудачу. На помощь ему пришёл петербургский сенатор и Александровский кавалер Неплюев, специально посланный во Владимир для разбора этого дела. «Важное поручение!» – иронизирует Долгоруков в своих мемуарах.
Неплюев не был гением, пороха не изобрёл, и решил действовать прямо и смело. Он взял с собой Бедрицкого, губернатора и первых чиновников губернии и отправился на дом к Буту. Бут страдал от ревматизма и лежал в постели, когда к нему заявилась эта представительная делегация. Сенатор приблизился к кровати, и «измождённый губернатор, как после похода витязь, приподнялся и сидя на перине», выслушал напутствие Неплюева. Потом Бут протянул руку Бедрицкому и попросил у него прощения, «и Бедрицкий, как старый драбант, всемилостивейшее простил его». Майор стал было вспоминать о том, как он получил прокурорскую пощёчину, но Неплюев «прекратил его красноречие» и выгнал его прочь из дома. Потом все поехали к обедне к архиерею, а вслед им по улицам раздавался шёпот: мир, мир между Бедрицким и Бутом! Было зачем приезжать заслуженному сенатору в благородный город Владимир!
– Вот какова моя пощёчина, – долго хвастал потом майор Бедрицкий, – сенатора прислали заставить Бута повиноваться!
В 1831 году в Иркутске взбунтовался архиепископ Иреней. Он и раньше отличался экстравагантными выходками, но всё это ему как-то сходило с рук. На сей раз его отрешили от должности и решили отправить на успокоение в вологодский монастырь. Иреней оказал при этом сопротивление и неповиновение, что и дало повод для квалификации его поступка как бунт. Генерал-губернатор Восточной Сибири А. С.Лавинский (1822—1833) был вынужден направить об этом происшествии подробный рапорт Николаю I.
Согласно возникших вокруг его имени мифах, Иреней ещё двумя годами раньше «отметился» в Пензе, когда туда должен был якобы приехать Николай I63. Весь город чистился и приводил себя в порядок. Полицмейстер, объезжая город, обнаружил, что архиерейский дом, один из самых представительных зданий города, стоявший на главной площади, был весь загажен голубиным помётом. Полицмейстер по поручению губернатора Ф.П.Лубяновского (1819—1831) поехал к архиерею Иренею и попросил его почистить и выбелить.
– А для какой потребы нужно губернатору, чтобы почистили и побелили мой дом? – поинтересовался Иреней.
– Как – для какой? – удивился полицмейстер. – Да разве вашему преосвященству неизвестно, что на днях в Пензу пожалует государь император!
– Слышал, но не вижу причины, по которой мне следует чистить и белить дом.
Полицмейстер ответил, что государь император непременно проедет мимо архиерейского дома и увидит на нём «всю мерзость».
– Так, стало быть, губернатор желает, чтобы никакой мерзости бы не было во время бытности государя в Пензе? – ехидно спросил архиерей.
– Об этом и спрашивать нечего, – простодушно пояснил полицмейстер.
– Но, после этого где же будешь ты в это самое
