Будни тёмного мага - Ольга Романовская

Одане понравится, она простит. Обещаю быть паинькой. Во всяком случае, попытаюсь, потому что идеальный муж из меня не выйдет. Он в женском представлении — существо странное и в природе не существующее.

Когда нужно, я умею подходить тихо.

Без слов положил ей на колени корзину цветов, рассыпав остальные ей под ноги. Столько денег на ветер я ещё не бросал, но она любит розы. Надеюсь, с цветом не ошибся: никогда такими мелочами не интересовался.

Понравились. Улыбнулась. Всё, простит.

Наклонился, уткнувшись лицом в её волосы, ожидая реакции. Никакой. Замечательно! Моя девочка склонна принять меня обратно. Не желает показывать, что сдалась, но я-то мысли читаю. Отпускаю её и отхожу.

— Спасибо. Они очень красивые.

Дальше несколько минут Одана уделила цветам. Как ребёнок! Кто бы мог подумать, что ей столько радости доставит бесполезный веник? Буду знать.

Словом, блудный муж был допущен в лоно семьи.

Мне дозволили в который раз извиниться, покаяться и заверить, что она самая-самая, а я кобель неблагодарный.

Воспользовавшись тем, что жена оттаяла, сел рядом и обнял.

— Хорошо, я тебя прощаю. Но если…

— Безо всяких «если». Ты мне дороже.

Спали мы в разных комнатах, но это ничего, ей нужно время, я подожду. Заодно проведу время с пользой, вспоминая, что любит супруга. Я ей кругом должен.

К моменту казни Элоиз мы более-менее помирились. Спокойно разговаривали, сидели рядом, изображая радушных хозяев для Садерера: ангерец воспользовался моим приглашением и заглянул на огонёк. Поблагодарил, кстати, за спасение жизни. А вот лендлорд и не подумал. Может, Кадех и не счёл нужным сообщать, что заслуга в поимке некромантки принадлежит тёмному магу, а не властям.

Лендлорд, к слову, на казни не появился: то ли стыдно ему, то ли всё ещё любит, то ли боится, что Элоиз снова зачарует.

Ну, да я не гордый, и без благодарственных писем обойдусь. Меня и в прошлый раз ничем не отметили, просто лучше относиться стали.

Ангерец уехал, но поспособствовал нашему сближению с Оданой. Меня пустили в спальню, даже целовать позволяли. Правда, приласкать себя жена не давала. Дулась. Но я терпеливо завоёвывал её внимание. До свадьбы так не ухаживал!

Элоиз вызывала брезгливую жалость. Сломалась. А жаль, в сущности, отличная тёмная. Но пытки и лишение дара накладывают отпечаток. Не уверен, что сам выглядел бы лучше.

Не щадили, не щадили её в застенках, разукрасили по полной программе. При беглом осмотре понятно, что выворачивали суставы. И не только. Над тёмными глумиться любят, что палачи, что светлые. Мы отвечаем им взаимностью.

В холщовой рубахе, босиком, с гематомами, небрежно остриженная. Тяжело дышит — либо что-то с лёгкими, либо повреждения грудины. Один глаз заплыл. На скуле — уродливый рубец — след от ожога.

Пальцы на руках сломаны. Ну да, их первым делом ломают.

Разумеется, за мной следили: вдруг надумаю помочь? За спиной светлый, сбоку светлый — обычные дела.

Но на костёр Элоиз взошла гордо, даром, что вся в крови и едва дышит. Выпрямилась, окинула толпу взглядом. Я невольно напрягся: как бы ни прокляла! Самое время. Непроизвольно закрыл собой Одану.

Прокляла. Ожидаемо. Но всех разом. Глупо, только силы распылять.

А, нет, обо мне не забыла: скривила губы и крикнула:

— Ты тоже так сдохнешь, Лэрзен Азарх! Будь ты…

Непроизвольно не дал договорить. Заклинание сорвалось само. Некромантка захлебнулась проклятьем, а новую попытку ей совершить не дали.

Вспыхнуло, весело пожирая пропитанные особым составом ветки пламя, мгновенно охватив тело Элоиз. Кричала она недолго, пока чувствовала боль, а потом ощущения притупились.

Запахло палёной плотью.

Нет, всё ещё в силах кричать. Так, что люди в страхе покидали площадь.

А я стоял и спокойно наблюдал за её страданиями. Знаю, каковы они, знаю, что это страшная смерть, но иной пожелать Элоиз не могу.

Конец близок, уже никто не в силах смотреть на живой факел. Крики превратились в хрипы и вой.

Одними губами проговорил, будучи уверен, что она услышит, уловит последними отголосками сознания: «Прими под своё крыло её душу, Тьхери!».

Да, она сучка, да, она посмела угрожать моей семье, подставила меня, но она тёмная. И я желаю её душе упокоиться, а не страдать от мук, которые нам пророчат служители Светоносного.

Одана тихо всхлипнула, уткнулась мне лицом в грудь. Впечатлительная. Ладно, уже можно идти, мне неинтересно, что сделают с обгоревшими костями и пеплом. И сверлящие взглядом светлые бесят.

Взял жену под руку и повёл прочь, предложив пройтись по магазинам.

Не кощунство это, милая, а проза жизни.

Услуга Белому магистру

Впервые за столько лет я куда-то выбралась. Правда, с детьми.

Благоверный обещал забрать нас, а потом уехать в Эдин, гулять и кутить с другом, тем самым Артеном, с которым я некогда познакомилась на ярмарке. Видимо, все женатые мужчины стремятся попасть туда без семьи, чтобы немного расслабиться. Но за своего я спокойна: Артен его ни к чему такому не склонит.

Нет, я не питаю иллюзий: смотреть он будет, может, даже трогать, но не более. И пусть, должны же у него быть какие-то развлечения?

Сама себе удивляюсь, вернее, своему спокойствию. Не волнуют меня женщины вокруг Лэрзена, потому что теперь убеждена, что для него существую только я. И уверена, что в его глазах лучше всех. И не только в его: я самой себе тоже нравлюсь, перестала переживать о всякой чепухе.

Кстати, пока шла на встречу с Клареттой, поймала парочку мужских взглядов. Приятно. Я даже улыбнулась в ответ.

Сир и Рэн развлекали себя сами — с моего разрешения унеслись осматривать город. Как же быстро летит время — старшему уже двенадцать! Светоносный, а мне кажется, что я только вчера его родила.

Двенадцать лет замужем за тёмным магом — и всё ещё жива. Даже очень жива и даже браком довольна.

Толкнула дверь, пропуская вперёд Орфу. Она как маленький зверёк: всё интересно, везде норовит сунуть свой нос. Вот и сейчас оглядывается, внимательно, пристально.

С грустью подумала, что ни один ребёнок не пошёл в меня: ни внешне, ни характером.

Отыскала глазами давнюю подругу и направилась к ней. Помнится, раньше я считала её симпатичнее меня — беру свои слова обратно. После родов она сильно располнела — а ведь у неё всего один сын. Она тоже привела его с собой. Застенчивый мальчуган, а ведь он старше Орфы. Моя дочурка совсем его засмущала.

Мы болтали о том — о сём, попивая кофе. Так, о детях, мужьях, рецептах. Я больше слушала, чем говорила: не желала афишировать занятия Лэрзена. Но вопрос о них встал сам собой, когда Орфа вместо официанта зажгла свечи: я не успела её предупредить, чтобы не пользовалась колдовством. Просто не думала, что она как-то обнаружит свои скромные способности. А должна была: муж и её учит, первый год, как.