Влюбленные антиподы (СИ) - Горышина Ольга
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда я кивнула, он спокойно поднял цементную подставку зонтика и перенёс мне в ноги. Ничего себе силища, а на вид тощий… Хотя Кузя тоже вон кожа да кости, а таскал меня на руках уже столько, что можно приравнять это таскание к разгрузке целого вагона с углём.
— Ты сама попросила? — спросил Кузьма, кивнув на зонтик.
Я села и уставилась на два стакана в его руках, украшенных палочкой и ананасом.
— Я и это не просила.
— Ты хотела утолить жажду, а не голод. И это безалкогольное. Просто сок с шипучкой.
Мы сели напротив, касаясь коленками друг друга.
— Даш, хороший день был?
— Он ещё не закончился, — отмазалась я, втянув в себя последний глоток фруктового коктейля.
— Моя первая половина дня закончилась. Вечер от тебя зависит, — он нахально улыбнулся. — Если ты злая после плиты, к черту эту плиту…
Я выдержала взгляд.
— Я не злая… После плиты.
Ну что за человек!
Глава 54 "Осел"
— Тебе привет от мамы! — улыбнулся Кузьма, вернувшись из сада, который он, наверное, вытоптал за полчаса разговора больше, чем сделало бы это стадо слонов.
— Ей тоже, — ответила я тихо, не имея никакого желания передавать приветы его матери.
— Завтра, ладно? Второго промывания мозга сегодня я не выдержу, — ответил Кузьма грустно и сел за стол, накрытый к ужину-обеду или обеду-ужину, это с какой стороны взглянуть на часы.
Солнце все уходило за горы и не могло никак уйти, а мы планировали перед сном прогуляться до лежбища морских ежей, хотя, глядя на размер бокалов, я заранее начала сомневаться в ходьбоспособности своих бедных ножек.
— За что тебе досталось? За меня?
— Нет, за папочку, — ответил Кузьма грубо и уставился в пустую тарелку. — Я ему нагрубил, оказывается.
— Как?
— Да хрен же его знает как! — Кузьма вскочил и повернулся ко мне спиной, сунув руки в карманы шорт. — Они меня достали… Честное слово, достали…
— Кузь, все остынет… — указала я на картошку, когда он снова повернулся к столу.
Остальное у нас перманентно было холодное. Особенно арбуз.
— Давай напьемся? — схватился он за бутылку с таким решительным видом, что я поняла — ведь точно напьется.
— Кузя, напиваться нет никакого повода, — ответила я весомо и сжала под столом руки в крепкий замок. — Одного бокала вина с тебя хватит.
— Одного? — он так забавно хихикнул, прямо как мальчишка. — Мы две бутылки всего выпили…
— Возьмешь с собой. Чемодан-то есть…
— Да, чемодан… Заодно есть сливовица, которая тебе очень понравилась…
Я выдержала взгляд.
— Она понравилась нам обоим, — выдала я с непроницаемой мордой лица.
Не знаю, о чем он подумал, но если о поцелуе после нее, то это было взаимно. Чего скрывать…
— У нас канапе: помидоры, сыр, оливки и базилик, — тыкала я пальцем в блюдо в середине стола. — Это подходит только к вину…
— Потом повысим градус…
— Кузя, чего тебе надо? — уже просто в лоб спросила я. — Для этого поить меня не надо.
— Для этого… — теперь его губы скривились в усмешке. — Когда же ты научишься называть жопу жопой, а?
— Кузь, ты там чего-то нанюхался в огороде? Или нажрался зеленого винограда?
Он откинулся на спинку стула и закрыл лицо руками. Что он сказал себе в пальцы, я не хотела слышать. Я прекрасно понимала, кто и как достал его дома, без подобных комментариев. Вину с себя он не снимал, но его реально бесил тот факт, что кто-то со стороны обвинял его в том же самом… Наверное, именно так надо было оценивать этот его нынешний нецензурный выпад… не в мою сторону.
— Кузя, все будет хорошо, — выдала я самую бесполезную фразу всех времен и народов, которой безрезультатно успокаивала себя весь этот отпуск.
— У нас в семье больше ничего хорошего не будет. Я не дурак, чтобы обманываться. Мы больше не семья, а так… Однофамильцы, которые любят друг друга на расстоянии, на очень большом.
— Но ведь любите…
— А толку? Любовь — это… — Кузьма сложил вместе три пальца, как для крестного знамения, и я недоуменно затаила дыхание. — Когда пощупать можно, — ответил он абсолютно серьезным тоном, сделав движение, сродни отслюнявливанию купюр.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})— Мы говорили про любовь в семье, — отчеканила я, малость обидевшись.
— Я о ней и говорю, — выдал Кузьма даже немного грубее, чем я, не спуская с меня пристального взгляда. — Надо чаще встречаться… У нас это не получается. Мы даже по телефону не в состоянии поговорить без обоюдных обвинений.
— Но ты же жил в мамой…
— Жил? — усмехнулся он. — Я приютил ее, когда отец ее выгнал. Это не одно и то же. Да, я в восемнадцать хотел независимости. Но независимость человека, у которого есть семья, это возможность прийти на чай в дом детства без страха напороться на мину. А встречаться на кофе в городе я могу и с кем-нибудь другим…
Мне хотелось спросить — а только ли твоего отца тут вина? Но я вовремя прикусила язык: такие разговоры точно походят на танцы на минном поле. И я нашла простой повод прекратить тупиковый разговор.
— Картошка совсем остыла.
Картошка остыла, ну и черт с ней! Главное, остыл Кузьма. Он спокойно открыл бутылку и разлил вино по бокалам не под самое горлышко, а на половину. Теперь бы дождаться от него нормального тоста, но он выжидающе смотрел на меня. А что я могла сказать?
— За мир во всем мире? — сейчас можно было только шутить.
Он протянул через стол руку с бокалом, и какой же этот стол стал вдруг маленьким, хотя был шире ресторанного, к которому мы привыкли. Глаза Кузьмы в этот момент казались настолько близкими, точно мы стояли нос к носу, что я невольно раскрыла губы, но поспешила сжать ими тонкое стекло бокала. Однако от взгляда Кузьмы, конечно же, не укрылась эта моя реакция, и я не выпила достаточно, чтобы списать красноту лица на опьянение. Да что со мной такое?!
Картошку я пересолила — средиземноморская соль была слишком крупной. Вот только скажи что-нибудь, вот только скажи… Но Кузьма промолчал. Впрочем, сыр сам по себе был соленый, и я почти сразу осушила бокал, но терпкости вина не хватило, чтобы перекрыть пряность и горечь свежего базилика. Кузьма освежил бокалы тоже без всякого комментария. Может, он и не думал про соль — у него проблем вагон и маленькая тележка и без меня. Проблем куда более важных. С людьми более ценными.
Или это колбаса была безумно соленой… Или просто название у деревни неправильное…
— Даш, остановись. Я сюда половину банки маслин высыпал…
Да? На тарелочке одиноко лежали штучки три… Я действительно обопьюсь.
— Ещё? — Кузьма тряхнул бутылкой. — Что тут пить?
Пить нечего — бутылку мы распили, но последние глотки давались через силу. Не думала, что вином можно давиться. И что можно заедать маслины арбузом. Собственно, супер-много открытий за один вечер…
— Кузь, пойдём гулять! — решилась я наконец покончить с трапезой, но инициатива моя закончилась ровно у спинки стула, которая уберегла меня от падения.
— В страну дураков, если только, — усмехнулся он, отталкиваясь ногой от ножки стола. — Так отец говорит, когда идёт спать, — пояснил Кузьма с улыбкой.
— Я не хочу…
Голова, закружившись окончательно, не дала мне договорить.
— Даш, ложись спать.
Он оказался рядом очень быстро.
— Я зубы не почистила, — выдала я ему в лицо несусветную глупость и глянула в окно: закат все заметнее, но далеко не ночь. Да елы-палы… — Я не…
Но это было сказано уже в кровати и из-под одеяла, куда ловко сунул меня Кузьма.
— Да я же среди ночи проснусь! — возмутилась я почти в голос.
Нет, голоса не было. Вернее, был, но какой-то не такой… Ну что за хрень такая с их хорватскими винами…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})— Будет скучно, буди, — бросил Кузьма уже с порога и закрыл дверь.
Я закрыла глаза, и поняла, что головокружение бывает и с закрытыми глазами, но открывать их не хотелось. Вообще страшно было пошевелиться. Желудок взлетал то вверх, то вниз. Кровать тоже куда-то плыла, и чтобы удержать ее на месте, я вцепилась в простыню. Чтоб я ещё пила когда-нибудь… Ощущение такое странное и страшное одновременно. И я зажмурилась ещё сильнее, аж до слез… Никакого вина, никакого…
