Екатеринбург – Владивосток. Свидетельства очевидца революции и гражданской войны. 1917-1922 - Владимир Петрович Аничков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Так-то оно так, но не находите ли вы, Иван Андрианович, что вся реформа будет кособокой?
– Что же делать? Унификацию всех прежних денежных знаков мы сейчас провести не можем. Против этого высказываются интервенты, а мы – накануне общего признания. Поэтому раздражать их нельзя.
– У меня даже имеется записка представителей иностранных держав, где они предлагают уничтожить все денежные знаки, за исключением «зеленых».
– Глупее ничего придумать нельзя, но с ними надо считаться. Поэтому я предлагаю вам заняться только керенками.
От Михайлова я пошел знакомиться со вновь назначенным товарищем министра финансов Николаем Николаевичем Кармазинским, бывшим председателем Казенной палаты Иркутска.
Надо сказать, что я редко встречал в жизни столь симпатичного человека. Мы близко сошлись с ним во взглядах и дружно работали над предложенной задачей.
А задача была не из легких, так как вокруг предлагаемой реформы разгорелись сильные страсти. В сущности, вопрос ясен и прост. Подделка билетов чрезвычайно легка, и, как говорили в Министерстве, керенки печатались не только большевиками, но и в Японии и Китае. Спор разгорался потому, что сибирские обязательства на Востоке почти не принимались, а если и принимались, то с дизажио.
Михайлов настаивал на коротком сроке обмена керенок рубль на рубль, а затем они должны были приниматься к обмену по курсу, периодически назначаемому министром финансов.
Михайлов хотел ограничить срок обмена двумя неделями, но, по моей просьбе, остановился на месячном сроке. Но и этот срок, принимая во внимание просторы Сибири, был недостаточен.
Я высказал министру два опасения.
Во-первых, хватит ли денежных знаков для проведения реформы? На этот вопрос я получил ответ, что со дня на день ждут прибытия станков большой мощности и тогда мы будем в состоянии покрыть банкнотами всю Сибирь.
Во-вторых, если станки придут так скоро, то не находит ли Михайлов возможным выпустить денежные знаки нового образца? Ведь пятипроцентные обязательства, которые обращаются вместо рублей, народу и иностранцам непонятны, и подделываются они так же легко, как и керенки. Я понимал необходимость выпуска пятипроцентных обязательств. Мы рассчитывали продавать их на наличные и на эти средства вести народное хозяйство.
На печатание кредитных денег всех образцов потребуется долгое время. Еще Временное Всероссийское правительство заказало в Соединенных Штатах большое количество купюр двадцатипяти– и сторублевого достоинства. Нам обещали выслать их сразу же после получения Омским правительством международного признания. Тогда мы будем иметь великолепные деньги, поэтому печатать свои пока не стоит.
Что же касается подделки наших обязательств, то Ермолаев, управляющий Экспедицией государственных бумаг, меня заверил, что подделка банкнот трудна благодаря особым знакам.
Решено было обратиться к представителям прессы и просить их поддержать реформу.
Собрание по этому поводу состоялось в кабинете управляющего делами министерства, и мне пришлось председательствовать и делать все разъяснения. Были представлены газеты разных политических направлений. Прения затянулись. Социалисты настаивали на том, чтобы применить шкалу, в силу которой при обмене больших сумм керенок выдавали бы меньшую сумму сибирок.
На это я ответил, что связывать дензнаки с личностью предъявителя мы не намерены. Да это и бесполезно, ибо поведет к тому, что владельцы больших сумм станут их дробить и предъявлять по частям.
В конце концов общее согласие было достигнуто.
Настал и мой боевой день. В большом зале Министерства финансов назначили собрание для слушания законопроекта о предполагаемой денежной реформе. За длинным столом разместились шестьдесят представителей всевозможных общественных организаций. Председательство принял на себя министр финансов И.А. Михайлов. Открыв заседание, он тотчас покинул собрание, передав председательствование Кармазинскому и указав на меня как на докладчика.
После чтения законопроекта первым возражал Жардецкий, лидер кадетов и издатель официоза.
Его речь совершенно не касалась деловых вопросов, и в то же время она была чересчур страстной. Казалось, что мы имеем дело с душевнобольным человеком. Он не говорил, а кричал. Но чем больше я прислушивался к его выкрикам, сопровождаемым бурной жестикуляцией, тем очевиднее становилось, что он совершенно не понимает вопроса и, по-видимому, восстановлен не столько против моего законопроекта, сколько против личности министра финансов.
К сожалению, мне так и не пришлось ему возразить, ибо он демонстративно покинул зал заседаний. На все остальные вопросы я отвечал кратко и деловито. Особенно много возражений сыпалось от эсеров, заселивших кооперативы. Они настаивали на том же, что и представители прессы, т. е. ввести шкалу обложения и стричь богатых. Я разбил их примером большевицкого обмена процентных бумаг, при котором шкала была введена, цели не достигшая. В конце концов почти единогласно законопроект приняли, а я вознагражден аплодисментами.
После этого заседания пришлось по поручению министра защищать этот законопроект и на заседании Совета министров. Законопроект заслушали в присутствии И.А. Михайлова.
Омское правительство принимало все меры, чтобы внешность обстановки импонировала присутствующим. Большой, хорошо отделанный и обставленный зал с длинными столами, поставленными буквой «П» и накрытыми суконными красными скатертями, производил хорошее впечатление. Я не помню точно, кто из министров был тогда на заседании. Присутствовало только семь человек. Заседание отличалось деловитостью. Прения продолжались довольно долго, и проект одобрили все присутствующие.
После этого первого и единственного выступления в Совете министров я с удовольствием проехал поужинать в ресторан «Россия». Это был лучший ресторан того времени, всегда битком набитый публикой; особенно много народу в часы обеда, и приходилось дожидаться очереди, чтобы достать место за столиком.
Красивый зал, нарядная публика, в большинстве военная, так что иногда, слушая музыку и глядя на посетителей, в голову приходило сравнение с ресторанами Москвы и Петрограда. А сколько знакомых встречалось здесь! Вот Шалашников – бугульминский предводитель дворянства, теперь сенатор Омского правительства. А вот князь Голицын, красивый, породистый мужчина, бывший губернатор Самары, а ранее предводитель дворянства Саратовской губернии. Здесь же я встретил Афанасьева с Беляковым.
В этот же приезд я стал хлопотать у полковника Герц-Виноградского, произведшего на меня хорошее впечатление, о приеме моего сына в артиллерийское училище имени Колчака. Я немного опасался отказа. Наше Уральское правительство не признавало аттестатов зрелости, полученных при большевиках, а мой сын именно в ту весну, когда Екатеринбургом владели большевики, и держал экзамен. Но тут выяснилось, что Омское правительство аттестаты признавало, и мой сын был принят.
«Вот, – думалось мне, – сам осуждаешь героев тыла, а сына хотя бы на время, а стараешься снять с фронта». Но мое родительское сердце находило массу оправданий этому поступку.
Перед самым отъездом из Омска Ветров
