Брачный марафон - Татьяна Веденская

– Как ты мог? – спрашивает жена, в слезах глядя на изменившего ей мужа, за миг до того, как всадить ему в голову пулю. Она еще жертва, но химики наших душ уже подсыпали урана, мадам дернет спусковой крючок, а затем судья межмуниципального суда объявит, что она сама стала злодейкой.

– Как вы могли? – спрашивает у начальства уволенный пенсионер. Ему не на что жить, и он уверен, что это до сих пор проблема работодателей. Он выйдет на Красную Площадь бастовать, а при возможности устроит революцию, чтобы не на что жить стало всем. Это будет справедливо? Конечно. Сладкая месть. Но не всякая гадость есть месть.

– Мне плохо, но пусть у соседа корова сдохнет, – говорит другой сосед, глядя на полную чашу своего бывшего коллеги по НИИ. Эта сволочь заработала (наворовала, ибо откуда у честных людей деньги) на новенькую иномарку. Тогда под покровом ночи сосед берет шило и вонзает его прямо в шипованую шину бывшего друга. Пшик – и акт вандализма состоялся. Гип-гип-ура! Утром в окне он радостно наблюдает, как ненавистный коллега на морозе меняет колесо, перепачкав одежду в противоледном реагенте.

– Так ему и надо! – убеждает себя сосед. Однако часто бывает, что за тихонько сказанным «А» громыхает неожиданное «Б». Вечером он узнает, что коллега попал в аварию. Его занесло из-за лысой нешипованной запаски. И тут мы имеем второй акт Мерлезонского балета. Чувство вины. Страдая от него, сосед завалит коллегу фруктами и кефиром. Он будет осведомляться о его здоровье, а дома злиться, что вляпался в такую грязь. Чувство вины и месть. Инь – Янь, черное и белое, день и ночь. Одно никак не ходит без другого.

– Как я могла так поступать с Лайоном? – много раз спрашивала себя я. И много раз покрывалась чувством вины, как сыпью. Бедненький Лайон, он невыносимо страдает оттого что я его не люблю. И не полюблю. Как я виновата, Боже мой. Вяжите меня, семеро.

– Как мог Лайон так поступить со мной? – восклицала я в другой день, и тогда мне хотелась отлепить себя от плинтуса и размазать по нему его самого.

– Разве я могу оставаться в этой ужасной стране? С этим ужасным мужчиной? – трепыхалась я, выкинув из головы все остальные мысли кроме мысли о дороге к дому.

– Как я могу претендовать на его деньги? После всего того, что он из-за меня пережил! – говорила я себе, сидя в гостинице Вашингтона. Что же мне, теперь снова перекрасить форму и начать выколачивать из Лайона последнее? Только потому, что он не подарил мне вовремя нужное колье? И не отвел к доктору? А кто сказал, что я виновата в этом меньше его? Нечего было ворон ловить, надо было самой вызвать скорую и отбыть в больницу. Но я же слишком нерешительная для таких действий. Я всю жизнь не могу решиться и сделать то единственное, что по настоящему нужно. И нечего в таком случае плакать и гневить судьбу. Она и так ко мне благосклонна. Послала ангела в виде Елены Зотовой, которая во что-то там дунула, плюнула, устроила мне предварительное судебное слушание, на котором я ничего не понимала, отвечала на вопросы кучи незнакомых мне людей, а потом услышала:

– Ты была великолепна! Теперь можешь лететь домой. Если еще не передумала.

– Ни за что, – завертела головой я. Передумать и остаться в этом странном месте, которое для кого-то, может, и дом родной, а для меня – не тот климат? Ну уж нет. Елена Зотова вручила мне билет на самолет и кредитную карточку «на необходимые расходы». Последний привет от Лайона и первые собственные наличные деньги за последний год. Я была готова лететь и вовсе без копейки денег, а уж с пластиком Ситибанка – просто на крыльях любви. Кроме того, последние известия про Лайонов счет странным образом примирили меня с судьбой. Сначала я вся закипела и выплеснулась наружу. Оказалось, что во мне не так уж и мало гадкого, я вполне могу быть равнодушной и жестокой. Кто бы мог подумать? Я подписала все нужные бумаги и дала Елене добро требовать от Лайона сатисфакции по полной программе. На все воля Божья, вот пусть теперь Лайон помолится, чтобы Всевышний не оставил его без гроша. Как сейчас вижу, Лайон идет в кастел и с серьезным видом пытается установить доверительные отношения с каким-нибудь подходящим святым, а потом, так, чисто для подстраховки нанимает стадо акул-адвокатов. Как хорошо, что это все – теперь проблемы Елены. Я потратила неделю, чтобы скупить все более-менее подходящие мне по размеру шмотки на распродажах в Молле около гостиницы.

– Приходите к нам еще! – с умилением заворачивали мои покупки продавцы. У них ко мне возникло самое настоящее глубокое чувство. А после того, как я выкупила обуви на все четыре сезона (на самом деле потратила всего четыреста долларов, во что сама с трудом верила, глядя на кучу сапог, босоножек, кроссовок и вечерних туфелек), мне стали дарить подарки – чехлы для одежды и дисконтные карты на год вперед. В итоге я с трудом упаковала чемоданы, потому что запихнуть такое количество шмотья в три относительно маленьких (относительно сапог и пальто) контейнера было искусством похлеще театра Кабуки. Но все течет, все меняется, настал час, и я поехала на такси в аэропорт Даллеса. Провожая глазами мелькающий за окном пейзаж, я в последний раз вспомнила и тут же выкинула из головы Лайона Виллера. Неважно, хорош он или плох. Или плоха ли я. Он остается здесь, а я уезжаю. Навсегда. Нет поводов держать друг на друга зло. И для добра особых поводов я тоже не вижу. Нейтралитет. Возможно, не узнай я о том, сколь расчетливо он смотрел на наш брак – мне бы мучиться чувством вины еще лет десять как минимум. А так – я села в кресло все той же самой ливерной колбасы, что и год назад, нацепила на уши наушники плеера, в котором играла кассета с русской попсой и полетела. И просто перестала напрягаться по поводу Лайона навсегда.

– Наш самолет совершил посадку в международном аэропорте Шереметьево. Спасибо, что воспользовались рейсами нашей авиакомпании. Командир и экипаж желают вам удачного вечера, – с хорошо отрепетированным чувством отблагодарила нас, пассажиров, за бурные аплодисменты после приземления самолета стюардесса. Это были последние английские слова, которые я слышала у себя за спиной.

– Такси, кому такси. Заказываем такси недорого, – охватили меня со всех сторон русские слова. Я рассмеялась от счастья. Россия здесь и сейчас, прямо вокруг меня, неужели же это возможно? Кругом снег, середина декабря. Ровно год назад я обнаружила Лайона Виллера на пороге своего дома и поражалась тому, как плохо его англоязычное естество вписывается в московский колорит. А теперь сама стою посреди метели и жмусь от холода. Мало вписываюсь в колорит, потому что год жизни – это, как ни крути, не так уж и мало.

– Такси? – подмигнул мне парень лет тридцати. Худощавый, с тонкими, плотно сжатыми губами, он выглядел хапугой, но у него было русское лицо (в отличие от среднестатистических кавказских таксистов), чистые джинсы и приятный темный Фиат.