Спасенная репутация - Анна Грейси

Он проснулся на следующее утро около восьми. Вначале он был немного рассеян, но после того как поел и выпил несколько чашек кофе, полностью пришел в себя. Но Фейт все равно беспокоилась. Это ненормально – спать так долго, тем более таким сном, от которого невозможно проснуться, она гак и сказала.

– Я хочу, чтобы ты проконсультировался с первым же трезвым доктором, которого мы найдем, Николас.

– Ни за что! Хватите меня этих шарлатанов, тыкающих в меня своими инструментами!

– Но...

– Нет! – рявкнул он, и она вздрогнула. Ник сел рядом с ней на кровать и взял ее руку в свою. – Извини, что сорвался. Когда эти приступы головной боли только начались, я консультировался с врачом, по сути дела, я был у нескольких лучших врачей Англии. Я знаю, в чем проблема, и тут совершенно не о чем беспокоиться.

– Но...

– Мы потеряли немного времени, вот и все.

Фейт отметила про себя, что он консультировался с врачами – не с одним, а с несколькими, значит, эю серьезно. Не просто мигрень, а что-то вроде эпилепсии.

Что солдат может назвать незначительным неудобством?

Глава 13

Цветок, что ныне цвел,

К утру поник.

Так все, что ты обрел,

Исчезнет вмиг.

Что есть восторг земной?

Зарница в час ночной,

Смех озорной.[9]

По подсчетам Николаса, до Бильбао оставался один день пути. Они решили провести последнюю ночь, разбив лагерь возле маленькой рыбацкой деревушки Биарриц.

Стоял чудесный, теплый вечер. Стивенс принес рыбы, и Фейт помогла ему приготовить великолепный обед.

После обеда Николас по просьбе Фейт достал гитару и заиграл. Он сыграл несколько знакомых мелодий, парочку любимых Фейт, одну для Стивенса и «Корабельную» для Мака. Фейт знала слова и подпевала. Ее голос подрагивал от волнения, как всегда, когда она доходила до женского куплета.

Мы ждем на берегуС рассвета до заката,С заката до рассветаМы ждем, ждем, ждем.

Ждут мужчин, которые не вернулись домой. Женская роль в жизни такая пассивная и беспомощная, нет другого выбора, только ждать мужчин домой, молясь об их жизнях, не зная, как они, что с ними. Ну почему мужчины никогда не берут женщин с собой? Это было бы куда милосерднее, чем оставлять их ждать и тревожиться.

Фейт высморкалась и попыталась овладеть собой. Ник заиграл зажигательную испанскую мелодию, и через несколько аккордов Эстреллита вскочила на ноги и, взмахнув юбками, начала танцевать.

Фейт никогда не видела ничего подобного. Она поняла, что это настоящая цыганская пляска, не имеющая ничего общего с той глупой имитацией, которую Феликс использовал в своих выступлениях. Каким далеким это теперь казалось.

Эстреллита танцевала на земле босиком, и ее маленькие смуглые ступни то отстукивали ритм, то мелькали в каких-то замысловатых движениях. Это были необузданная страсть и строгий порядок, древние традиции и огонь мгновения, тесно переплетенные вместе. Ее тонкое, гибкое тело извивалось, наклонялось, покачивалось.

Песня закончилась. Никто не успел зааплодировать, как она потребовала, словно маленькая королева:

– Еще!

Николас подчинился, его пальцы были почти невидимы, извлекая огненную музыку из гитарных струн. Это было волшебно.

Эстреллита танцевала песню за песней: быстрые, в которых был сумасшедший цыганский дух, и медленные, настолько чувственные, что Фейт казалось, будто она наблюдает за чем-то интимным.

– Хорошо играешь, капитан, – сказала Эстреллита после третьей песни. – А эту знаешь? – И она произнесла какое-то название, которое Фейт не разобрала.

Николас на мгновение задумался.

– Эта? – Он взял несколько аккордов.

– A, si, капитан, это она. Играй же! – потребовала Эстреллита с властным жестом. Она выбежала на середину поляны и ждала, опустив голову, замерев, словно стояла на сцене в каком-нибудь большом городе.

Николас заиграл, ее голова резко дернулась вверх, и Эстреллита начала танцевать. Поначалу движения Эстреллиты были завораживающими, медленными, потом она затанцевала все быстрее.

«Это история, – подумала Фейт, – рассказываемая языком танца. История невинности и предательства, гордости и безнадежной тоски». Движения проникали в самую душу, каждый жест был наполнен эмоциями. Николас доиграл последние, замирающие аккорды.

Последовало долгое молчание, потом Эстреллита поднялась одним гибким, быстрым движением и, бросив мрачный взгляд на Мактавиша, убежала в лес.

Секунду спустя Мак встал и пошел за ней.

– Ты заставила меня позабыть все слова, девочка. Ты великолепна. – Мак потянулся, чтобы заключить ее в объятия.

Она ударила его и оттолкнула.

– Нет, не прикасайся ко мне! Я не хочу! Не буду! – Грудь ее все еще тяжело вздымалась после танца. Мак никогда в жизни не видел ничего прекраснее.

– Я даже и не пытался. – Мак был сбит с толку. Она соблазняла его этим танцем, намеренно и недвусмысленно, а теперь даже не поцелует?

Она отступила назад, в тень.

– Я желаю уважения, Тавиш! – зазвенел ее голос из темноты. – И сама выбираю. Я! Не мужчина!

Мак тяжело вздохнул. Соблазнение? Все это ему почудилось. Расчувствовавшийся болван.

– Да, я знаю, девочка, – печально проговорил он. – Я не давлю на тебя. Да и зачем вообще тебе нужен такой, как я? Ты такая изящная и красивая, а я здоровый, страшный, неуклюжий увалень.

Она осторожно приблизилась и сказала уже помягче:

– Ты не страшный, Тавиш. Ты очень даже мужественный. Только эта борода делает тебя страшным.

– Но это отличная борода. Я несколько лет ее отращивал.

Она закатила глаза.

– Ты мужчина, Тавиш. Конечно, мужчинам нравится борода. А я женщина. Мы другие. Ты не неуклюжий. Я видела, как ты управляешься с ножом. У тебя большие руки, но ловкие и умелые. – В глубине ее глаз сквозь тревогу промелькнуло женское одобрение, и Мак воспрянул духом.

Он протянул руки, и на этот раз она позволила привлечь себя. Он мягко поцеловал ее, она вздохнула и, казалось, расслабилась, поэтому он поцеловал ее снова, на этот раз глубже. Она приоткрыла рот под его губами, неумело, но естественно чувственно, он потянулся к ее груди, и в мгновение ока Эстреллита в его руках превратилась в дикую кошку, кусающуюся, царапающуюся, вырывающуюся.

Он отпустил ее, и она отпрянула, в любой момент готовая сорваться с места и убежать. Грудь тяжело вздымается, глаза широко раскрыты от страха.

– Тише, девочка, тише, – пробормотал он, успокаивающе вскидывая руки – Я не обижу тебя, я никогда не обижу тебя, что бы ты со мной ни делала. – Он снова протянул к ней руку, мягко говоря: – Ну, давай попробуем еще раз. Не бойся, девочка, я не сделаю тебе больно...