Пружина для мышеловки - Александра Маринина

Хороший ему преступник попался, ничего не боится. Оставил следы пальцев, губ, образцы слюны. Что это может означать? Он (а вернее всего – она) убивает Забелина, пугается, теряет над собой контроль и убегает с места преступления, оставив следы своего пребывания неуничтоженными. Но есть и другой вариант: этот человек не боится, потому что знает, что его все равно не найдут. Что толку в следах, если их потом не с чем будет сравнивать? А убийца был уверен, что сравнивать милиции будет не с чем. На него никогда не падет подозрение, более того, он никогда не окажется даже в поле зрения следствия. Почему не окажется? Почему на него никто не подумает? Ведь в таких случаях следствие прочесывает частым гребнем весь круг знакомых убитого, причем круг и близкий, и дальний. А убийца что же, уверен, что никак под этот гребень не попадет? Почему?

Потому что он не входит в вышеуказанные круги. Потому что он – недавний знакомый, о котором никто не знает. Почему не знает? Потому что это женщина, потенциальная или уже состоявшаяся любовница, которую Забелин пока ни с кем не знакомил и о которой никому не рассказывал.

Вот таким примерно был ход рассуждений следователя Вилкова. Хорошо, что мы с Семеновым давно натренировались понимать его своеобразную речь и, хотя и с некоторым усилием, но довольно ловко продрались сквозь частокол местоимений, оборванных фраз и выразительных жестов.

– А что близкие друзья говорят? – поинтересовался Семенов. – Он же должен был им рассказывать про новую бабу. Пусть он ее до времени не показывал, но уж сказать-то сам бог велел. Или как?

– Или так, – пожал плечами следователь. – Их две штуки. Он вообще-то по этому делу большой любитель был, умел все красиво обставить, но опасался, поэтому их не показывал. И вообще берегся. Никаких там этих самых, все честь по чести, чтоб ни слуху ни духу. Как новая, так хата. Сказал, конечно, но так, в общих чертах. Познакомился, значит, и все такое, но ничего существенного.

Стало быть, у покойного Забелина обнаружились двое близких друзей, которым он сказал, что познакомился с интересной женщиной, но события пока не форсирует, выжидает. Юрий Петрович был крайне осторожен, легкомысленных поступков старался не совершать, чтобы не засветиться перед женой и общими знакомыми. Начиная новый роман, снимал квартиру, и уже никаких других женщин в эту квартиру не приводил. Новая пассия – и квартира другая. Никаких сцен и нежелательных встреч.

Мы сидели у окна в недорогом пивном ресторане, не торопясь поглощали закуски, запивали их темным терпким пивом и то и дело поглядывали на улицу, наблюдая за прохожими. В поле нашего зрения толокся неопрятного вида мужичонка с жалкими чахлыми розочками в огромной сумке, которые он пытался всучить всем проходящим мимо парочкам. Мужик мелькал перед нашими глазами уже давно, но только сейчас мы с Вилковым одновременно посмотрели сначала на него, потом друг на друга. Похоже, нам в голову пришла одна и та же мысль, разница была лишь в том, что у меня в голове созрел вопрос, а у Шурика уже был ответ.

– Козел! – в сердцах бросил он и яростно раздавил в пепельнице сигарету.

– Кто? – не понял Валя Семенов.

– Кто-кто… Я. Я козел.

Значит, цветов в квартире, где погиб Забелин, не оказалось.

– Нет, ну козлина же я безрогая, – продолжал сокрушаться Шурик. – Две недели псу под хвост. Хорошо хоть сейчас допер.

Наш приятель обладал еще одним замечательным свойством: он был самокритичен и ругал себя так самозабвенно и беспощадно, что всем окружающим хотелось немедленно начать его жалеть и уверять, что ничего страшного не произошло.

Семенов переводил удивленные глаза с Вилкова на меня.

– Я не понял, ребята, о чем речь-то?

Шурик объяснил, как мог. Смысл его объяснений сводился к тому, что если, по уверениям друзей, Юрий Петрович Забелин ухаживал за дамами грамотно и красиво, то к интимному свиданию предполагались не только чистые полотенца и постельное белье, не только фрукты, легкие закуски, десерты и шампанское, но и цветы. Обязательно цветы. А их не было. Маловероятно, что дама-убийца захватила их с собой на добрую память. Даже если и так, то должна была остаться ваза с водой, а никакой вазы там не было, ни с водой, ни без нее.

– Это был мужик, а не баба, – удрученно констатировал Шурик. – И чеки… Мы же проверяли, они того же дня. И не распаковал ничего, только жратву…

Расшифровка текста гласила, что обнаруженные в квартире товарные чеки были проверены, покупки Забелин делал в день смерти. При этом даму свою он в тот день не ждал, или ждал, но позже, потому что к ее приходу совершенно не был готов: ни туалетные принадлежности, ни белье не было распаковано и разложено по местам. Однако с кем-то он пил и ел. С кем? Кого он мог привести в квартирку, предназначенную для любовных утех? Близкого друга? Оба свидетеля это отрицают, они уверяют, что Юрий Петрович в эти съемные квартиры никогда их не приглашал. Внезапно встреченную женщину? Бывшую любовницу, которую случайно встретил на улице или в магазине и устроил экспромт «тряхнем стариной»? Или совершенно новую знакомую, доступную и располагающую свободным временем? А что? И такое бывает: познакомился, голова кругом пошла, она согласна, пустая хата рядом, вот и не удержался от соблазна. Но зачем новой знакомой его убивать? Где мотив? Ограбление не проходит, деньги Забелина остались в портмоне. А бывшая любовница? Может и убить, особенно если они в прошлом плохо расстались и она заковыряла обиду. Я попытался представить себе такую бывшую любовницу, разгуливающую по городу с пистолетом и глушителем. То ли у меня фантазия бедная, то ли я сам недалекого ума человек, но ничего не получилось. Образ не нарисовался.

Зато нарисовалась мысль, и ее захотелось проверить.

– Родители Забелина живы? – спросил я.

– Только мать, – мотнул головой Шурик. – Живет отдельно. Злющая старуха – бр-р-р!

– А если я с ней поговорю?

– О чем? В мое дело влезть собираешься?

– Да брось ты, ни в какое дело я не лезу. Что твое – то твое, а уж что мое – то мое. У Забелина лет тридцать назад была знакомая девушка, вот я и подумал, может, мать ее помнит. Разрешаешь?

– Тридцать лет назад он уже был женат, – Шурик назидательно поднял палец. – Так что вряд ли. Он же осторожный был.

– Попытка не пытка. А вдруг?

– Ну валяй, – милостиво разрешил он, – только потом все мне расскажешь.

– Само собой, – честно пообещал я.

Следователь Вилков был не жадным и щедро поделился с нами всей информацией, в разумных пределах, конечно. Улики, следы, доказательства и мероприятия по поиску преступника меня интересовали мало, можно сказать – совсем не интересовали, а вот все, что касалось самого Юрия Петровича Забелина, я из Вилкова вытянул.

Жизнь покойного показалась мне яркой и бурной. Родился он в Москве, отслужил в армии, закончил Высшую школу милиции и стал оперативником. Специализировался на преступлениях, совершаемых несовершеннолетними. Службу нес в УВД Фрунзенского района Москвы, потом получил повышение и перевод на Петровку. В конце семидесятых – новое повышение и перевод в Главное управление уголовного розыска МВД СССР, буквально через год – направление на службу в крупный областной центр в должности заместителя начальника УВД города. Карьера просто немыслимая по тем временам. И кто же его так двигал, интересно? Или он действительно был невероятно ценным сотрудником? Возможно.

Дальше карьерный рост Юрия Петровича проходил обычным порядком, он менял должности, на каких-то задерживался подольше, на каких-то сидел совсем немного, но они, как и положено, шли по восходящей. В девяносто пятом году он вышел в отставку, вернулся в Москву и нашел себя на поприще организации службы безопасности в коммерческих фирмах. Начал с небольшой конторы, куда его охотно взяли, поскольку у него были крепкие связи в МВД и он мог оказаться весьма полезным человеком, потом была фирма покрупнее, потом еще крупнее, и, наконец, банк «Русский кредит». То есть в сфере частного бизнеса карьера Юрия Петровича развивалась самым обычным образом, без необъяснимых и удивительных скачков и странных падений.

Женился Забелин рано, в двадцать три года, в двадцать пять у него родился сын, а вот второй ребенок – дочь – появился куда позже, когда Юрию Петровичу было уже почти сорок. Сын взрослый и самостоятельный, живет отдельно от родителей и занимается чем-то коммерческим, младшая дочь учится в Англии. Жена, в советское время скучавшая на ниве балансовых отчетов и прочей бухгалтерской документации, после перестройки оказалась обладательницей одной из самый востребованных профессий и в нынешнее время процветала в кресле финансового директора крупной торговой сети. Одним словом, семья обеспеченная и во всех отношениях благополучная.

Вооруженный этими знаниями, я отправился к матери Забелина, Инессе Иннокентьевне. Легкого разговора я не ждал, потому что какие же могут быть легкие разговоры с женщиной, десять дней назад похоронившей единственного сына. Поручить встречу Вале Семенову я не мог. То есть я пытался, врать не стану, но Валька скроил жуткую мину, замахал руками и стал уверять меня, что все испортит, потому как совершенно не умеет разговаривать со стариками, у него не хватает терпения выслушивать их бесконечное брюзжание, морализаторство и длительные экскурсы в историю, сопровождаемые словами «вот в наше время»; он начинает раздражаться, сердиться, грубить и пытается побыстрее свернуть разговор. Я знал, что Валька не врет, он действительно не отличается спокойствием и терпением и не умеет находить общий язык с пожилыми людьми, но вообще-то за деньги, которые платит ему Андрей Мусатов, мог бы и постараться. Однако мысль о том, что он может все испортить, как испортил разговор с бывшим следователем Царьковым, заставила меня взяться за дело самому.