Империя Ч - Елена Крюкова

Она давно уже не моталась по номерам, не снимала углы в гостиницах. Она забыла, как это делается. Роскошество ее шан-хайских апартаментов волновало ее до сих пор: неужели это она, она, чернавка Лесико, занимает такой чудовищно громадный особняк, и в нем целых три этажа, и не сочтешь сколько комнат, и двери все с лепниной, и повсюду на стенах светильники и большие картины, написанные маслом на холсте, и художники самые дорогие в Шан-Хае, и работы заказные, а есть и подарки, и в спальнях — а их, о чудо, несколько — и зачем?.. для гостей, должно быть!.. — шкафы битком набиты нарядами, у нее гардероб, как у Английской королевы, не иначе, вот что делают деньги, сто платьев, сто шуб, сто туфель — на выбор: и замша, и позолота, и драгоценные меха, — говорят, ей особенно к лицу манто из серебристо-серых северных песцов, зверя редкого в Китае, и пелеринка из китайской голубой земляной выдры. А драгоценности в ларцах на витых ножках, с крышками в виде песьих и львиных голов — крышку откинешь, а внутри нестерпимый блеск, зажмурь глаза, а потом опять открой, — и это все ее, личное, все ей принадлежит, все куплено на ею самою заработанные монеты. Она брала в задумчивые руки аметистовые колье, брильянтовые диадемы и кулоны, кольца из густо-алого и темно-зеленого граната, связки жемчужных ожерелий. О, ныряльщицы ама. Это вы там, далеко, в незабвенной Ямато, добываете на дне моря жемчуг. На дне… моря. Почему она не жемчуг. Почему она здесь и живая. Ее место — на дне моря.

Мадам, мадам, ложитесь, отдохните!.. Прием у Императора назначен на поздний вечер… вы после концерта, устали… вам необходимо выспаться. Косоглазенькие девчоночки захлопотали вокруг нее. Девочкам отлично платит мсье Жермон. А она верит, что они любят ее искренне. Она хорошо усвоила, что здесь, на Востоке, все замечательно продается и покупается: ласка, любовь, забота, вниманье. А на Западе?!.. А… в Вавилоне?!.. К черту Вавилон. Не думать. Закрыть глаза. Девочки кладут к ее вискам примочки с уксусом. Зачем такая мышиная возня. Она не Императорский ребенок. Неужели ты когда-то была ребенком, блестящая, богатая шан-хайская дама. Ты помнишь свою мать?! А тебя… тебя помнит твой…

Она проваливалась в сон, во спасенье. Во сне не надо будет ни петь во все горло, надрывая связки, ни молиться и плакать. Во сне можно будет увидать широкое снежное поле, сосны на опушке, заячьи следы на белом платке зимы.

Пуховое одеяло сбито. Жар?! Снова жар. Жи-Бэнь, лимону мне выжми в чай!.. Я не могу пропускать раут. Заплачены большие деньги Императором. Я оставлю всех без жалованья, а Жермон меня убьет. Скорей, скорей, госпожа, вот туфли, вот ваше платье, мадам Ван-Чу сегодня утром привезла, еще свеженькое, прямо с манекена, с болванки!.. из-под иглы… Как, я проспала целый день?! Ну и что, это вам на пользу, вон цвет лица какой — розочка, шаолиньская розочка, да и только. Быстро! Шофера в авто! Он уже там, мадам. Термосы с горячим питьем приготовлены — нынче морозно. Закутайте горлышко посильнее, в хорошие меха, в шарфик ангорский, чтоб не простудиться, не допусти Будда. Вам шубку норковую?.. шиншилловую?.. на холод больше песец пойдет… вот, укутайтесь, вот и славненько…

Она закрыла глаза в авто. Жизнь катится колесом. Река времени течет то по равнине, то водопадом, а она не знает, плывет ли она по ней, живет она или не живет. Огни бегут, мелькают мимо ее воспаленных, усталых, ярко накрашенных глаз. Ого, кашель, и горло хрипит. Она все же простужена. Грязная китайская зима, без снега. А петь надо. Петь надо всегда. Одинокий голос. Зачем он ей?! Зачем ты, Александр Вельгорский, вывернулся из-под земли у нее на пути?!

Она, не открывая глаз, перекрестилась. Мир праху твоему, Сандро. Ты был великий артист. Она пятки твоей не стоит.

Императорский дворец, мадам!.. Приехали!.. Она вылезает из авто тяжело, ударив колено об дверцу, отряхивая шубу. Взбежать по крутой лестнице с оскалившими пасти каменными раскосыми львами, вплыть в залы, едва не обжечь локти о летящие по душистым сквознякам длинные огненные космы факелов в руках намертво застывших прислужников. Где-то далеко гудит и кипит мир. Орет человечья бойня. Кишит кровью и трупами, разрывами и проклятьями бесконечная Зимняя Война. А они здесь, в тепле и довольстве, в древнем Императорском дворце. Шан-Хай когда-то был Императорской резиденцией, и Император частенько наезжает сюда из Столицы — отдохнуть, полюбоваться цветами в садах Цзи-Люй, а тут еще привелся повод полюбоваться знаменитой певицей; говорят, она полуяматка, полурусская, и примесь цыганской крови в ней есть; гремучая смесь, господа, а голос, одинокий голос…

Одинокий голос реет, парит. Голос веет где хочет. Голос — Дух. Вы не купите мой Дух ни за какие деньги, господа.

Вот она идет. О, какая походка!.. За версту видать — в ней течет и Царская кровь тоже. Она похожа на Вашу супругу, Ваше Императорское Величество!.. Согласен. Владыка улыбается: он не прочь иметь еще одну жену, и какую из них он бы любил более? Есть неуловимое сходство и с русской Царицей-Матерью, с Марьей Феодоровной. Возможно, это ее внебрачное дитя. Тс-с, молчите, стены имеют уши, — и палец, тонкий, с холеным ноготком, изящно прижат к устам. Иди дальше. Подходи к Императору ближе. Ты спала в поезде с Царским сыном. Ты видела вблизи владетельного сенагона и плевала ему в лицо. Погляди же еще в жизни своей и на Императора страны Китай — вот он поднимается с трона, сходит вниз к тебе по мраморным ступеням из-под смешного, нависшего атласной тучей над его бритым лбом балдахина. Склоняется над твоей протянутой рукой, по-европейски, чуть морщась, целует, еле касаясь губами. Его лицо перед тобой. Его глаза слишком узки, непроницаемы — не заглянуть в них. Славно устроились эти восточные люди. Не влезешь в них. Не поймешь, чем дышат и живут. Узкоглазые маски.

— Приветствую вас, великий Император, Сын Солнца, Солнцеликий.

— Приветствую тебя, великая певица, сияющая прелестью Шан-Хайская Роза, маленький черный соловей с золотым горлом. Почтите ли вы нынче всех, присутствующих на моем рауте гостей, своим знаменитым чарующим пеньем?

Отданы священные поклоны. Сказаны священные слова. Вот и все; и больше ничего не надо. Нет, ее еще куда-то тянут, ведут к столам, знакомят с кем-то важным, всовывают в руки вазочку с мороженым, дарят зачем-то павлинье перо, и она нагло, вызывающе втыкает его прямо в декольте, за корсаж, между грудей. Ее просят спеть, и отказать невозможно. Хрипы в глотке, в легких усиливаются. Она делает знак прислужнику — принеси из авто термос, там горячий кофе с коньяком. Она полюбила коньяк и лила его везде — в кофе, в чай, даже в горячее молоко. Так, как и хотел когда-то Сандро.