Игрок - Иэн Бэнкс

Гурдже почувствовал симпатию к противникам Никозара. Даже плохая игра деморализует меньше, чем временами блестящая, но неизменно встречающая сокрушительный отпор.

— Вы улыбаетесь, Жерно Гурдже?

Гурдже был так поглощен игрой, что не заметил, как подошел Хамин. Старый верховник осторожно опустился на сиденье рядом с Гурдже. Судя по выпуклостям под его одеждой, на нем была антигравитационная система, частично компенсирующая высокое тяготение.

— Добрый вечер, Хамин.

— Я слышал, вы попали в утешительные игры. Хороший результат.

— Спасибо. Это, конечно, только неофициально.

— Ах да. Официально вы заняли четвертое место.

— Какая неожиданная щедрость.

— Мы приняли во внимание вашу готовность к сотрудничеству. Вы по-прежнему настроены помогать нам?

— Конечно. Покажите мне, в какую камеру нужно говорить.

— Может быть, завтра. — Хамин кивнул, глядя туда, где стоял Никозар, изучавший свою позицию на Доске становления. — Вашим противником в одиночной игре будет Ло Теньос Крово. Предупреждаю — это выдающийся игрок. Вы уверены, что не хотите выйти из игры сейчас?

— Абсолютно уверен. Стоило заставлять меня калечить Бермойю, чтобы я бросил игру сейчас, когда она достигла такого накала?

— Я понимаю ваши доводы, Гурдже, — вздохнул Хамин, не сводя глаз с императора и кивая. — Да, понимаю. И в любом случае, это только утешительная игра, куда вы попали с трудом. К тому же Ло Теньос Крово — великолепный, выдающийся игрок. — Он еще раз кивнул. — Да-да. Возможно, вы наконец достигли своей планки, а? — Морщинистое лицо повернулось к Гурдже.

— Вполне возможно, ректор.

Хамин с отсутствующим видом кивнул и снова отвернулся, уставившись на своего императора.

На следующее утро Гурдже участвовал в нескольких постановочных съемках у доски. Позицию в его прошлой игре восстановили, и Гурдже сделал несколько очевидных, хотя и не блестящих ходов плюс одну откровенную ошибку. Роли его противников исполняли Хамин и двое старших профессоров колледжа Кандсев. Гурдже был поражен тем, как превосходно эти трое подражали стилю верховников, против которых он играл.

Как и прогнозировалось, Гурдже закончил четвертым. Он записал интервью с Имперской службой новостей, в котором сожалел о том, что его выбили из главной серии, и благодарил за то, что ему было позволено играть в азад. Он будет помнить это всю жизнь. Он, несомненно, в долгу перед азадианским народом. Его уважение к гению императора-регента возросло неизмеримо, хотя и поначалу было огромным. Он с нетерпением ждет продолжения игр, в которых будет выступать уже в качестве наблюдателя. Он желает императору, его империи, всему народу и подданным самого блестящего, яркого и изобильного будущего, какое их, несомненно, ждет.

У корреспондентов и Хамина вид был довольный.

— Вам бы в актеры пойти, Жерно Гурдже, — сказал Хамин.

Гурдже воспринял это как комплимент.

Он сидел, глядя на лес золоцветов. Деревья достигали в высоту шестидесяти, если не больше, метров. При максимальных темпах роста они, по словам Флер-Имсахо, ежедневно вытягивались почти на четверть метра, высасывая из почвы столько воды и питательных веществ, что земля вокруг них проваливалась, обнажая верхнюю часть корневой системы, которая сгорала во время Всесожжения, а после этого восстанавливалась целый Большой год.

Смеркалось — наступило то короткое время короткого дня, когда желтый карлик исчезал за горизонтом быстро вращающейся планеты. Гурдже глубоко вздохнул. Запаха гари не чувствовалось. Воздух казался довольно прозрачным, и в небесах светились две планеты местной системы. И тем не менее Гурдже знал: в атмосфере достаточно пыли, чтобы навсегда скрыть из виду большинство звезд, горящих сегодня в небесах, и превратить огромное колесо — большую галактику — в нечто размытое и неотчетливое, далекое от того захватывающего вида, который открывался сейчас из-за дымчатой газовой оболочки планеты.

Он сидел в маленьком садике близ вершины крепости, откуда были видны верхушки почти всех золоцветов. На этом уровне располагались плодоносящие кроны самых высоких деревьев. Оболочка плодов была размером со свернувшегося клубочком ребенка и наполнена жидкостью, состоявшей в основном из этилового спирта. С наступлением Всесожжения часть этих плодов упадет на землю, часть останется висеть, но гореть будут все.

Дрожь пробрала Гурдже при мысли об этом. До Всесожжения оставалось еще дней семьдесят. Если с приходом огненного фронта все они останутся там, где находятся сейчас, то сгорят заживо, и никакие системы орошения им не помогут. Одно только тепловое излучение зажарит их. Сад, где сидит Гурдже, исчезнет в огне. Деревянную скамейку, на которой он сидит, унесут внутрь, спрячут за толстенными ставнями — каменными, металлическими, огнеупорного стекла. Сады в глубине внутреннего двора уцелеют, хотя их придется откапывать из-под нанесенной ветром золы. Люди будут в безопасности в напитанном влагой замке или глубоких убежищах… если только по какой-нибудь глупости не окажутся снаружи, когда придет огонь. Такое уже случалось, как ему рассказывали.

Он увидел, как Флер-Имсахо появился из-за деревьев и полетел в его сторону. Машина получила разрешение летать самостоятельно, если будет сообщать властям, куда направляется, и согласится надевать монитор, по которому всегда можно будет определить ее местонахождение. Судя по всему, на Эхронедале не было ничего такого, что империя считала бы военной тайной. Автономник не очень обрадовался, узнав про эти условия, но подумал, что с ума сойдет от скуки, если его запрут в замке, и потому согласился. Это была его первая вылазка.

— Жерно Гурдже?

— Привет, автономник. Наблюдали за жизнью птиц?

— Летающих рыб. Решил начать с океанов.

— Собираетесь посмотреть на пожар?

— Пока нет. Я слышал, следующий ваш соперник — Ло Теньос Крово.

— Через четыре дня. Говорят, отличный игрок.

— Так оно и есть. А еще он один из тех, кто знает о Культуре все.

Гурдже уставился на машину:

— Что-что?

— В империи есть не менее восьми человек, которым известно, где находится Культура, каковы ее приблизительные размеры и уровень технологических достижений.

— Неужели? — сквозь зубы процедил Гурдже.

— В течение последних двухсот лет император, глава флотской разведки и шесть звездных маршалов получали сведения о мощи и размерах Культуры. Они не хотят, чтобы кто-нибудь еще обладал этой информацией, — это их, а не наш выбор. Они боятся. И их можно понять.

— Автономник, — громко сказал Гурдже, — вам не приходила мысль, что такое вот обращение со мной как с ребенком может подействовать мне на нервы? Почему, черт побери, вы не могли сказать об этом раньше?

— Жерно, мы только хотели облегчить вам жизнь. Зачем все усложнять, сообщая вам, что несколько человек все же имеют эту информацию, когда вероятность вашего контакта с ними — ну разве что кроме самого мимолетного — сведена к минимуму? Откровенно говоря, вам вообще не следовало бы этого говорить, если бы вы не дошли до этапа, когда будете играть против одного из них. Зачем? Ведь на самом деле мы пытаемся вам помочь. Я решил проинформировать вас только из опасения, как бы Крово во время игры не удивил вас и не выбил из колеи.

— Вам бы позаботиться о моем настроении, а не только о моей колее, — сказал Гурдже, вставая и собираясь опереться о перила, ограждавшие садик.

— Извиняюсь, — сказал автономник без малейшего следа раскаяния.

Гурдже махнул рукой.

— Бог с ним. Так значит, Крово вовсе не из отдела культурных обменов, а из флотской разведки?

— Верно. Официально его поста не существует. Но каждый при дворе знает, что игроку, занявшему самое высокое место и внушающему минимальное доверие, предлагают эту работу.

— Я тоже подумал, что отдел культурных обменов — довольно странное место для такого классного игрока.

— Крово уже три Больших года служит в разведке, и некоторые считают, что при желании он мог бы и сам стать императором, но Крово предпочитает оставаться на своем нынешнем месте. Он трудный противник.

— Мне все об этом твердят, — сказал Гурдже, потом, нахмурившись, посмотрел в сторону гаснущего горизонта. — Что это? — спросил он. — Вы слышали?

Звук повторился — протяжный, навязчивый, жалобный крик откуда-то издалека, почти утонувший в шелесте крон золоцветов. Слабый крик чуть усилился, но по-прежнему остался тихим, хотя от него и стыла кровь в жилах. Потом стих и он. Гурдже второй раз за вечер пробрала дрожь.

— Что это? — прошептал он. Автономник подлетел к нему поближе.

— Что вы имеете в виду? Этот зов? — спросил он.

— Да! — сказал Гурдже, прислушиваясь к слабому звуку, принесенному и рассеянному мягким теплым ветерком, налетевшим из-за шелестящих крон гигантских золоцветов.