Осенний мост - Такаси Мацуока

За миг до перемены голоса, завывавшие Сидзукэ в уши, были такими громкими и многочисленными, что она даже не осознавала, что и сама кричит. Затем чудовищный шум резко сделался тише, но зато стал еще более беспокоящим. Она никогда прежде не слыхала ничего подобного. Ей потребовалось несколько мгновений, чтобы осознать, что же это было.

Звук ее собственного голоса.

Она никогда прежде не слыхала его без сопровождения прочих голосов, заполняющих собою все слышимое пространство. Она настолько поразилась, услышав этот обособленный звук, что перестала кричать. А перестав кричать, она познала нечто еще более странное.

Тишину.

Не было больше ни голосов — кричащих, смеющихся, плачущих, умоляющих, проклинающих, говорящих, — ни шума, издаваемого огромными машинами, или стадами гигантских животных, или множеством людей, облаченных в одинаковую форму или в тряпье, собранных в ряды и колонны, или в мятежные толпы.

Внезапно не только ее слух, но и все ее чувства обрели единичность, неповторимость, которого прежде были лишены. Внезапно мгновения сделались последовательными, раздельными, без малейших признаков одновременности; они шли одно за другим, из прошлого в будущее, и никак иначе. Неисчислимое множество людей всегда были вместе с нею: полупрозрачные или на вид вполне материальные; счастливые, печальные, безразличные; осознающие ее присутствие или не замечающие его; молодые, старые, превратившиеся в скелет, еще не рожденные; живые или мертвые. Их постоянное общество исчезло.

Она была одна.

Сперва эта ясность, такая внезапная, такая непривычная, лишь усилила ее замешательство.

Воздух был насыщен чудовищным зловонием; как она позднее узнала, это были дурные испарения ее собственного немытого пота, мочи, экскрементов и срыгнутой пищи. Она заметила этот запах, но не потому, что он был неприятным, а потому, что он был единственным. Прежде разнообразные запахи, исходившие из разных источников, всегда настолько смешивались, что она не могла отличить один от другого, а это было почти все равно что совсем не ощущать запахов.

После ушей и носа настал черед глаз. Если бы в тот момент, когда все это произошло, глаза были открыты, они стали бы первыми, — но они были закрыты, как это частенько случалось. Их как-то незачем было открывать, если с закрытыми глазами она видела то же самое. Теперь ее заворожил вид четырех стен, одного потолка и одного пола; каждый из них был сам по себе, он не сосуществовал и не пересекался ни с какими другими предметами, естественными или сверхъестественными, как это всегда было прежде.

Какими бы странными или пугающими ни были эти ощущения, они не шли ни в какое сравнение с тем, которое теперь безраздельно завладело ее вниманием.

Что-то огромное охватило и сжало ее.

Она попыталась избавиться от этого чего-то, но когда она двигалась, оно двигалось тоже.

Когда она осознала, что это нечто находится вместе с нею внутри ее одежды, она чуть не закричала снова, что вернуло бы ее к единственному способу, посредством которого она до сих пор взаимодействовала с миром. Но она не закричала, потому что когда она открыла рот, она почувствовала это что-то и на лице тоже, и, протянув руку к лицу, поняла, что сжимает ее.

Ее собственная кожа.

Ее рука коснулась кожи, сперва нерешительно, потом с возрастающим восторгом. То, чего касались ее руки, и сами касающиеся руки были одним и тем же. Ее кожа охватывала всю внешнюю поверхность ее тела, образуя нечто, о существовании чего она до сих пор и не подозревала.

Пределы ее существа. Границу между нею и всем прочим.

Это открытие несло с собою освобождение.

Она и вселенная не были одним и тем же.

Потом оказалось, что движется что-то еще, на этот раз вместе с ее грудью, заставляя ребра пугающе выдаваться вперед. К тому мгновению, когда она начала бояться, что это причинит ей серьезный вред, оно выскользнуло из нее, и грудь снова стала неподвижной. Она оглядела келью, но ничего не увидела. Неужто она избавилась от проклятия, заставляющего ее видеть сразу много всего, лишь затем, чтобы оно сменилось частичной слепотой? Но тут это нечто каким-то образом вернулось внутрь нее — она даже не заметила, как это произошло, — и снова заставило ее ребра выдвигаться вперед.

— Аххх… — произнесла она, и обнаружила, что когда ее легкие сжимаются, из нее выходит воздух.

Она дышала.

Конечно же, она дышала все это время. Но никогда этого не замечала из-за буйствующей вокруг дикой мешанины. Несколько мгновений она сидела с закрытыми глазами и просто следила, как воздух входит в ее тело и выходит из него. Ее дыхание замедлилось, грудь стала двигаться меньше, а живот — больше, и она успокоилась. Входящий и выходящий воздух давал ей сокровенную связь со всем вокруг.

Значит, ее кожа не была абсолютной границей. Она существовала обособленно, но не всецело обособленно.

Поскрипывание дерева заставило ее открыть глаза. Она с ужасом увидела, как часть стены медленно вдвигается внутрь. Она оцепенела. Неужели она каким-то образом, сама того не сознавая, обрела ясность лишь для того, чтобы так скоро ее утратить? Неужели она снова соскальзывает ко множественности, одновременности и хаосу?

Через образовавшееся отверстие в стене прошли два существа. Они выглядели достаточно плотными, чтобы через них нельзя было смотреть. Такое иногда случалось, хотя и нечасто. Обычно существа, которые она видела, были куда более размытыми. Такие же попадались намного реже. Но в этом не было ничего утешительного. Плотные или расплывчатые, они снова нахлынут во множестве и затуманят ее новообретенную ясность.

— Погоди! — сказало первое существо. Они остановились и уставились на нее.

— Прямо не по себе, — сказало второе.

Сидзукэ прислушивалась к их разговору, не смея пошевельнуться. Она ожидала, что вот-вот новые голоса послышатся с разных сторон, и число их будет все увеличиваться, до тех пор, пока она в инстинктивном усилии отгородиться от них не начнет кричать. Но мгновения шли, а она слышала лишь голоса двух стоящих перед нею существ. Когда они медленно двинулись к ней, она заметила, что за ними по полу кельи движутся темные пятна. Эти существа отбрасывали тени. Как и она сама. Это были не галлюцинации, а настоящие люди, присутствующие в ее келье. Она не утратила своей ясности. На самом деле, она стала еще крепче.

Сидзукэ улыбнулась.

Оба существа попятились. То, которое было впереди, отступило так поспешно, что чуть не сбило заднее.

— Зови настоятельницу! — сказало первое.

Сидзукэ удивилась: отчего они так испугались?