Осенний мост - Такаси Мацуока

Сидзукэ удивилась: отчего они так испугались?

Уж не увидели ли они некие пугающие картины, которых больше не видела она?

Новообретенная ясность Сидзукэ длилась недолго. Через три дня она снова начала слышать бесплотные голоса, видеть то, чего здесь не было, переживать поток событий, не присутствующих в этом времени, наблюдать множество предметов и сущностей, занимающих одно и то же место и взаимопроникающих друг в друга. К концу недели она снова потерялась в хаосе.

Но со следующим лунным циклом ясность вернулась. Были ли эти новые периоды покоя такими же произвольными, как и безумие? Нет, что-то отличалось. Во второй раз, как и в первый, ее груди набухли и сделались чувствительными, а изнутри потекла кровь, что, как она знала, возвещало смену периодов ее тела. Именно эта кровь на время останавливала видения. Наверняка она — иного объяснения не было.

В последовавшей за этим тишине — которая, как она знала, завершится, как и первая, — она тщательно изучала каждое свое действие. Что из того, что она испытывает, порождает хаотичные мысли и образы? Что усиливает покой и унимает безумие?

Первый ответ: главным оказались чувства, в особенности — гнев, страх и жадность.

Второй ответ: надежнее всего действовало обычное дыхание, когда она просто дышала, осознавая его, но не стараясь контролировать.

Конечно же, в оба ответа входило еще и многое другое. За то краткое время, что она пребывала в своем втором цикле, она многое выяснила. Когда хаос вернулся, она продолжала дышать и во время него, и на этот раз даже среди безумия наступали моменты ясности. Это были всего лишь краткие мгновения, но они были, а раньше такого никогда не случалось.

Сидзукэ училась. До этой поры хаос контролировал ее. Если же она научится контролировать хаос, она будет свободна.

Луна описала еще один круг, и она снова уронила кровь. Она совершенствовала полученные навыки. С каждой новой луной ей становилось лучше. Когда кровотечение закончилось и снова начались видения, она продолжала дышать, не ярясь, не боясь, не испытывая желаний, и видения сделались не такими подавляющими и неодолимыми, как прежде. Она не могла полностью изгнать их. Но ей удавалось все дольше удерживать их на расстоянии.

Она начала думать, что вскоре сможет совсем избавиться от них.

И тут, посреди ее восьмого цикла, одно из ее видений, смутное и расплывчатое, словно дым, увидело ее и заговорило с нею.

1867 год, развалины монастыря Мусиндо.

Кими прошла к заново отстроенной настоятельской хижине для медитаций и с гордостью отворила дверь перед госпожой Ханако и госпожой Эмилией.

— Все точно так же, как было до взрыва, ведь правда? — спросила она.

— Я никогда не бывала внутри этой хижины, — сказала Ханако. — Я вообще видела Мусиндо один-единственный раз, во время битвы.

Кими охнула. Это было нехорошо. С тех пор, как ей удалось спастись и вернуться их Йокогамы, она с Горо и оставшимися с нею женщинами самозабвенно занималась восстановлением монастыря. Конечно, работа Будды заключает награду в себе самой. Но все-таки было бы приятно, если бы кто-то похвалил их старания.

Две госпожи быстро переговорили между собою на чужеземном языке. Затем Ханако повернулась к Кими и спросила:

— Вы придерживались чертежей, когда отстраивали это все?

— Нет, моя госпожа, — отозвалась Кими. — Мы опирались на память Горо. Она у него замечательная.

Ханако сказала Эмилии несколько слов на чужеземном языке. Эмилия кивнула. На лице ее отразилось разочарование.

— Спасибо, Кими, — сказала Ханако. — Если ты уверена, что это уместно, мы проведем ночь здесь.

— Конечно-конечно, госпожа Ханако! Эта хижина все равно больше не используется для медитаций. Мы просто восстановили ее потому… ну, потому, что она была здесь раньше. Я только сожалею, что большая часть монастыря не отстроена заново. Прежние монашеские кельи были бы просторнее и удобнее.

— Нам будет очень удобно здесь, Кими. Спасибо тебе большое.

— И вам спасибо, госпожа Ханако, госпожа Эмилия.

Когда Кими ушла, Эмилия сказала:

— Было бы куда легче подтвердить или опровергнуть написанное в свитках, если бы мы знали, где стояли старые здания. Например, та келья. Автор рукописи заявила, что оставит знак своего пребывания там.

— Боюсь, даже план не очень бы нам помог, — сказала Ханако. — Здание, в котором находилась та келья, могло быть разрушено несколько веков назад.

— Но если бы у нас был план, мы могли бы установить, где оно находилось, и, не найдя никакого знака, о котором она упоминает, знали бы, что этим свиткам не стоит верить. — Она помолчала и добавила. — Я им в любом случае не верю.

Эмилия открыла свой саквояж и достала один из свитков. Они с Ханако уселись на пол и принялись вместе изучать его. За прошедшие годы Эмилия научилась сидеть на японский манер. Сидеть так часами напролет она не могла, но несколько минут — вполне.

— Возможно, мы неправильно поняли этот абзац, — сказала Эмилия.

— Нет, все правильно, — возразила Ханако и прочла из свитка: — «Мы встретимся в женском монастыре Мусиндо, когда вы войдете в мою келью. Вы заговорите, я — нет. Когда вы приметесь искать меня, вы меня не найдете. Как такое возможно? Вы не будете знать этого до тех пор, пока не появится дитя, но тогда вы будете знать все твердо».

— Это предсказание не может не быть ложным, — сказала Эмилия.

— Для нас это еще только должно произойти. Но автор пишет об этом как о чем-то уже свершившемся. Об истории.

Эмилия с сомнением покачала головой.

— Как человек, который, предположительно, умер шестьсот лет назад, может говорить о чем-то, что произойдет в будущем, как о прошлом? Я не верю, что это было написано в древности. Я думаю, это подделка, состряпанная специально, чтобы причинить какой-то вред.

Ханако улыбнулась.

— Вы начинаете думать, как мы, Эмилия.

— Ну, я полагаю, это до определенной степени неминуемо, — сказала Эмилия. — Времена сейчас беспокойные, а у князя Гэндзи много врагов. Я думаю, некоторые из них совершенно лишены совести, и они пошли бы на все, лишь бы навредить ему.

— Мне хотелось бы согласиться с вами, но я не могу, — сказала Ханако. — Заговор, подобный тому, который вы описываете, нельзя исполнить подобным образом. Во-первых, свитки принесли вам, а всем известно, что вы всецело преданы князю Гэндзи. Во-вторых, поскольку они написаны по-японски, следовало ожидать, что вы приметесь с кем-нибудь советоваться, а всем известно, что я — ваш ближайший друг. В моей преданности князю Гэндзи тоже нельзя усомниться. Таким образом, никак нельзя ожидать, что содержимое этих свитков станет достоянием общественности — а без этого чем они могут послужить подобному заговору?